– Мне всего 31, придурок. Я определенно все еще могу быть «Большим папочкой»!
– Если я не увижу, что вы, засранцы, в следующую секунду не начнете обливаться потом, будете выполнять упражнения на льду, пока не вырубитесь от усталости, – рявкнул тренер по силовой подготовке и выносливости, когда вышел в тренажерный зал из своего кабинета. – Что это за… сраный час сплетен?!
Ари подмигнул мне и одними губами прошептал «Б. П.» и начал поднимать тяжесть, а я фыркнул.
Я бы хотел остаться Диснеем, большое спасибо.
Хотя Ари был прав в одном… Я собирался стать «папочкой».
Я суетился на кухне, смешивал фрукты и овощи в смузи для Оливии. Я читал, какие лучше всего использовать, и это была смесь для «гидратации» во время беременности. На фоне был включен Моцарт, потому что недавно я вычитал, что младенцы могут слышать музыку в утробе матери и, предположительно, классическая музыка помогает развитию их мозга.
Я был почти уверен, что Тейлор Свифт повлияла бы так же, но, несмотря на это… не хотел уничтожить все свои старания.
Налив смузи в высокий стакан, я отнес его на бар, где она сидела и наблюдала за моими действия с ошеломленным выражением лица.
– Вуаля, вот и все, принцесса, – я хохотнул легким и дразнящим тоном.
Она напряглась, стоило этим словам вылететь из моего рта. Краска сошла с ее щек, Оливия опустила глаза на смузи и посмотрела на него так, будто в стакане был яд или что-то типа этого.
– Оливия? – пробормотал я. – Милая, ты в порядке?
Нервы скрутило в узел, когда я осознал, что она мыслями сейчас не здесь.
Что я упустил?
– Больше не называй меня так, – наконец прошептала она и, встав со стула, молчаливо ушла.
Конечно, я последовал за ней до самой спальни, потому что подобное не мог просто пропустить мимо ушей.
Она села на кровать и посмотрела через окно на задний двор.
– Оливия?
– Ты сказал, что нет ничего, что изменило бы твое мнение обо мне, – тихо сказала она и сгорбилась, чувствуя себя побежденной.
– И это правда, – решительно уверил ее я. – Нет ничего, что могло бы заставить меня отвернуться от тебя… перестать нуждаться в тебе. Ничего.
Повисла тишина.
– А если я скажу, что годами позволяла своему менеджеру избивать и сексуально домогаться меня. А когда он наконец изнасиловал меня, я никому не сказала.
Ее слова повисли в воздухе, задушенные и жадно поглощающие весь кислород в комнате – в какой-то момент показалось, что они выкачали весь воздух из этого тесного пространства.
Нас накрыло волной тишины, которую прерывал только бешеный стук моего сердца.
Вот. Вот как ощущается ярость. Вот как ощущается настоящая ненависть, та, что может поглотить всю твою жизнь, не оставив тебе ничего больше.
Не говоря ни слова, я, пошатываясь, пошел из спальни в ванную, согнулся над раковиной и, почувствовав подступающую к горлу желчь, блеванул.
С новым приступом тошноты во мне все сильнее закипал настоящий, первобытный, ужасный гнев.
Я убью его. Отрежу член и засуну ему в глотку.
А затем убью его.
Я выпрямился и встретился глазами с безумным мужчиной в зеркале, которого едва мог узнать.
С ревом я набросился на него, мой кулак впечатался в собственное отражение. Боль пронзила руку, когда разбилось зеркало, кровь брызнула на стекло.
Я был рад боли, наслаждался ей.
Хотя ничто не могло перебить то, что я чувствовал теперь, зная, что сделали с Оливией.
Я склонился над раковиной, с трудом сдерживая рвотный позыв. Через мгновение осознал, какой я тупой осел, что практически бегом отправился в ванную сразу после того, как она рассказала мне о такой сложной ситуации.
Черт.
Я вбежал в спальню, и меня охватило облегчение, когда увидел ее там.
Обойдя кровать, я подошел к ней. Когда увидел текущие по ее прекрасному лицу слезы, почувствовал внутри дикую боль. Слезы застилали мои глаза. Я рухнул на пол перед Оливией, моя грудь вздымалась от попыток сдержать бушующие внутри меня эмоции.
– Ангел… – Мой голос был хриплым и дрожащим от слез и подавляемых эмоций. – Клянусь, я заставлю его заплатить за то, что он сделал. Я порву его на части, пока от него не останется ничего, кроме пыли и пепла.
Она уставилась на меня, ее взгляд… был растерянным.
– Что?
– Я давно прорабатывал план по уничтожению их обоих. Я достану их, обещаю.
Оливия вздохнула.
– Не давай обещаний, которые не сможешь выполнить, – прошептала она безжизненным голосом, заставившим меня вздрогнуть.
Я встал и осторожно подошел к ней, боясь, что этот разговор вызвал каких-то призраков прошлого в ее сознании. Когда я оказался совсем близко, она не вздрогнула и даже не отодвинулась.
– Я сдержу это обещание, – сказал я и нежно положил ладонь на ее подбородок, чтобы не дать ей отвести взгляд.
Больше пустоты во взгляде Оливии не было, великолепные золотистые глаза наполнились слезами.
– Как ты можешь прикасаться ко мне, зная, что… что он сделал? – она всхлипнула.
– Что? – перепросил я, не веря своим ушам. – Как что-то, что этот ублюдок сделал, может изменить мои чувства к тебе?
– Потому что теперь ты должен понять, насколько я слаба! Я позволила им помыкать мной каждую секунду своей карьеры. Я позволила им подсадить меня на анальгетики. Я позволила ему издеваться надо мной. Я позволила ему изнасиловать меня. Я позволила им завладеть моей сраной жизнью, – она снова всхлипнула и зажмурилась. – Я позволила им разрушить меня.
Последние слова вырвались шепотом.
Еще одна слеза скатилась по моей щеке, когда я посмотрел на свою прекрасную, сломанную любимую.
Она вообще ничего не поняла.
– Ты была ребенком. Ты ничего не позволяла им делать, – прорычал я. – Эти придурки должны были защищать тебя. Заботиться о тебе! Оберегать тебя! А вместо этого они воспользовались тобой. Они только забирали, забирали и забирали снова и снова. Ты не виновата.
Она посмотрела на меня так, будто не была согласна со мной. Но это было понятно. Годы самобичевания не проходят в одночасье.
Мои пальцы мягко скользнули по ее лицу, вытирая дорожки слез, которые испещрили ее идеальные щеки. Я не знал, плакала ли она из-за них или из-за себя. Но я надеялся, что все-таки из-за себя.
Они не заслуживали ее слез.
И я хотел, чтобы они ничего больше не получили от нее.
– Я не могу дать тебе того, что ты мне можешь дать сполна, – прошептала она. – Я слаба, и, может быть… навсегда такой останусь.
Еще один всхлип сорвался с ее губ.
– Наш ребенок заслуживает лучшего, – наконец прошептала она.
Рычание сорвалось с моих губ, но она не вздрогнула и не испугалась, просто посмотрела на меня, молча умоляя доказать, что она неправа.
– Лучше никого нет, – тут же ответил ей я, каждая клеточка моего тела желала, чтобы она поверила мне.
– Только человек без матери может понять, как сильно ребенок нуждается в материнской любви. Только сломленный человек может понять, как помочь другому стать цельным. Только человек, который жил без любви, может понять, почему она так необходима. Только человек, которому пришлось бороться за свою жизнь, может понять, насколько она драгоценна. У нашего ребенка будет самая идеальная в мире мать, потому что ты знаешь все это, и дашь нашему ребенку все, чего не было у тебя.
– Как ты можешь быть так уверен в этом? – пробормотала она, и проблеск того, что выглядело ужасно похоже на надежду, начал сиять в ее ореховых глазах.
– Потому что я, как ни странно, эксперт во всем, что касается моей девушки с потрясающим, идеальным ангельским лицом. Так что я это точно знаю.
– Это действительно так? – фыркнула она.
Я поцеловал ее в губы.
– Да. Так что даже не сомневайся. Я знаю все.
На ее губах появилась легкая улыбка, и я клянусь, что никогда не видел в жизни ничего более прекрасного… чем вид Оливии Джонс, которая выбирается из тьмы, которая следовала за ней по пятам годами… и выходит на свет.
Глава 31. Уолкер
Коул: Так… Оливию уже держат в башне из слоновой кости?
Я: Что?
Коул: Я просто предположил, что твоя звериная сущность сойдет с ума еще сильнее, теперь, после новости о ее беременности.
Паркер: Как все может стать еще хуже? Он и так безумен.
Я: Нет, я не запирал ее в башне из слоновой кости…
Я: И не думаю, что высота полезна для беременных.
Коул: Мне не нравится, что ты, кажется, уже искал эту информацию.
Паркер: Снова повторяется та история с подвалом в отеле.
Я: Кто бы говорил. Все еще считаю, что у тебя тоже есть подобная подвальная история, Парки, и какая-то бедная девушка сидит взаперти в твоей комнате в общежитии, пока мы переписываемся.
Паркер: …
Коул: Почему вы продолжаете об этом говорить? Просто скажите нет.
Паркер: …
Я: …
Коул: Мои братья сумасшедшие.
Знаете, что поражает в злых людях? Рано или поздно они обязательно совершают ошибку. В какой-то момент они теряют способность мыслить здраво. Они начинают считать себя неприкасаемыми, думают, что им все сойдет с рук…
И, к счастью для меня, Джолетт и Марко достигли этой точки уже несколько лет назад. Просто у Оливии не было никого, кто бы искал доказательства этого.
Но теперь у нее был я. Ну и, наверное, еще Джефф. Хотя для частного детектива это действительно странное имя. Когда-нибудь мне нужно будет ему об этом сказать. После того, как он закончит свою работу, конечно.
Заморозить их счета оказалось довольно просто. Джефф проверил их финансовые документы, и выяснилось, что фактически ничего не тратилось на Оливию. Джолетт тратила все деньги на ботокс, массажи и роскошные поездки, в которые Оливию явно не брали. И хотя по законам Калифорнии такие траты были допустимы, но те колоссальные суммы, которые она спускала, давно перешли все возможные границы.