Слова судьи эхом отдались в ушах, волна эмоций захлестнула меня, будто начался внезапный ливень, и заставила все внутри закипеть. Облегчение, недоверие и невероятное чувство свободы наполнили мою душу, смешались с трепетом сердца и тугим узлом тревоги, который как будто прирос к моему телу.
Я недоверчиво взглянула на Уолкера и задалась вопросом, не сон ли все это. Может, я моргну и проснусь в своей постели, несчастная и одинокая, в квартире в Лос-Анджелесе?
Казалось, будто все эти годы меня сковывали цепи, и только теперь они исчезли. Это ощущение было головокружительным, волнующим и пугающим одновременно, оно было похоже на прыжок в обрыв неизвестной глубины.
Слезы защипали в уголках моих глаз, я обвела взглядом зал суда и заметила фанатов, которые пришли, чтобы выразить поддержку. Публика узнала обо всем быстро: почти сразу стали просачиваться новости о том, что Марко и Джолетт сделали со мной.
Я могла бы воспользоваться их поддержкой еще несколько лет назад, но и сейчас их забота была мне приятна.
Судья ударила молотком, завершая заседание. Я встала и застыла, не зная, что делать дальше. Мой взгляд упал на Джолетт, и я решила подойти к ней. Уолкер последовал за мной, его присутствие успокаивало.
– Моя клиентка не желает говорить с вами, – пробормотал ее адвокат, звуча так, словно ему было стыдно произносить эти слова.
Должно быть, это ужасно, защищать такого никчемного человека, и я была уверена, что у нее даже нет денег оплатить его услуги. Она точно не сможет теперь заплатить ему, взяв деньги с моего счета.
– Иначе и быть не может. Я хочу сказать ей всего пару слов, – произнесла я с сарказмом в голосе и посмотрела на свою мать, которая пыталась избежать зрительного контакта со мной. – Это последний раз, когда я думаю о тебе, – начала я, – но, к сожалению для тебя… Я абсолютно уверена, что ты будешь думать обо мне до конца своих дней.
Джолетт вздрогнула от этого заявления… Потому что знала, что это была чистая правда. Она не думала обо мне все эти годы, но сейчас все определенно изменится. Теперь у нее будет больше свободного времени. Я развернулась, чтобы уйти, довольная тем, как все закончилось.
– Он пришел к нам, – окликнула она меня. – Твой драгоценный парень предлагал встречаться с тобой в обмен на повышение узнаваемости. Это так, пища тебе для размышлений.
Я фыркнула от нелепости ее слов и даже не обернулась. Но Уолкер застыл на месте, услышав, что она сказала, его пальцы сильнее врезались в мою поясницу.
Она ведь не могла сказать правду… не так ли?
Люди, стоявшие на дорожке возле суда, радостно гудели, волна вспышек ослепляла нас, подобно стробоскопу в темноте клуба. Голос моего адвоката заглушил творящийся вокруг хаос.
– Я сделаю заявление, – сказал он уверенным голосом. – Тебе лучше уйти отсюда.
– Спасибо, – сказала я ему, и он на мгновение улыбнулся и кивнул, а после тут же повернулся к толпе.
– Машина вон там, ангел, – прошептал Уолкер, который находился прямо за моей спиной, чтобы никто не смог подойти слишком близко.
Я опустила глаза в пол, пытаясь избежать встречи взглядами с репортерами, которые столько лет смаковали мое падение.
Мы добрались до тротуара, водитель открыл дверь внедорожника, который должен был доставить нас в аэропорт. Я хотела уехать из этого адского города как можно скорее.
Я уже собиралась сесть на кожаные сиденья, но вдруг толпа начала аплодировать. Это звучало и чувствовалось так, будто с неба сорвались первые капли дождя после долгой засухи.
Я замерла, одной ногой уже будучи в машине. Сердце бешено колотилось в груди, и я обвела толпу недоуменным взглядом.
Папарацци аплодировали и поддерживали меня. Те самые люди, которые унижали меня, те люди, которые с радостью разносили ложь и сплетни, которыми Джолетт и Марко пытались запятнать мое имя.
И вот теперь они аплодируют мне, поддерживают так, как никогда раньше.
Я послала всех их и села во внедорожник.
Потому что пошли они все к черту за то, что решили вести себя человечно сейчас.
Двигатель взревел, ровный гул автомобиля успокаивал бушующие в груди эмоции.
По крайней мере, мы ехали в аэропорт. Мне всегда думалось легче за пределами Лос-Анджелеса.
– Хочешь поговорить о том, что она сказала? – наконец спросил Уолкер.
– Нет. Не сейчас, – пробормотала я и перевела взгляд на водителя, который делал вид, что не слушает. На сегодня было достаточно незнакомцев, которые знали все о моей жизни.
Навсегда…
– Мы поговорим об этом, – настаивал он. – Когда вернемся домой.
Я наконец повернулась, чтобы посмотреть на него, вглядеться в его прекрасное, обеспокоенное лицо. Дом. Это все еще мой дом?
Не существует ни единой вселенной, в которой он мог предать меня. Так не может закончиться наша история.
– Она говорила правду? – Слова сорвались с моих губ прежде, чем я успела их обдумать. Мой голос был едва громче шепота, но звенел громко в тесном пространстве машины.
В глазах Уолкера был океан эмоций, его лицо исказилось от внутреннего конфликта, который мешал ему подобрать нужные слова.
– Все сложно, – наконец ответил он напряженным голосом, когда встретился со мной взглядом. – Но нет…
Сложно. Слово отозвалось эхом в моем сознании, как диссонирующая мелодия, которая заставила мое тело дрожать. Гнев, боль, предательство – все это бушевало внутри, пока я пыталась найти ответы в его непроницаемом выражении лица.
Остаток пути до аэропорта прошел в жуткой тишине, напряжение между нами было ощутимо, и оно удушало.
Когда мы сели в частный самолет Линкольна и Ари, также известный как Бабушкины авиалинии, Мэйбл и Эдна встретили нас безалкогольным игристым сидром и печеньем.
– Поздравляем! – закричали они, комок нервов, скрученный в узел в животе никак не хотел испаряться, даже несмотря на веселый настрой бортпроводниц и их свитера с кошачьим принтом. Я выдавила вежливую улыбку и приняла бокал с напитком, но он показался мне странным на вкус.
Мы устроились на своих местах, и самолет взлетел. Мне казалось, что с каждым километром, отделяющим меня от Лос-Анджелеса, будет становиться легче.
Но это путешествие не оправдало моих надежд.
Уолкер попытался поговорить со мной, его голос был нежным. Он дотронулся до моей руки, но я отстранилась, боль в груди была слишком сильной, невыносимой.
– Не сейчас, – прошептала я, мой голос был едва слышен из-за гула двигателей самолета. – Я не могу… пока что.
Он беспокойно нахмурился, но кивнул, на его лице было смятение, которое отражало мое собственное. Тишина между нами была тяжелой от невысказанных слов и вопросов, которые оставались без ответов.
Я начала копаться в своих мыслях, время тянулось ужасно медленно, каждая секунда казалась вечностью.
Как он собирался это объяснить?
Глава 34. Уолкер
– Тебе нужно поесть, – сказал я ей, когда мы зашли в дом. Она ничего не ела этим утром перед слушанием, потому что слишком нервничала. А в самолете я не смог заставить ее съесть печенье Мэйбл.
Ей и ребенку нужна еда, черт возьми.
– Я могу сделать тебе смузи…
– Я не голодна, – пробормотала она и направилась в спальню.
Я последовал за ней… конечно. Куда бы она ни пошла, я всегда пойду туда же.
Оливия вошла в шкаф и, остановившись перед ним, уставилась на свою одежду.
– Что ты делаешь? – спросил я. – Мы можем поговорить сейчас?
– Я думаю, нам стоит немного подождать. Возможно, будет лучше, если я сниму себе квартиру на какое-то время, – проговорила она безжизненно. – Мне, наверное, нужен новый риелтор, потому что тот, к которому я обращалась, был ужасен. – Она посмотрела на меня со злобой во взгляде, – или он тоже часть твоего плана?
Справедливое замечание о риелторе… но что она только что сказала? У меня зазвенело в ушах, и я подумал, что окончательно сошел с ума, потому что она не могла мне сказать, что ей нужно немного личного пространства. Самое дальнее, куда я мог ее отпустить, – другая сторона кровати. Никакого другого «пространства» и быть не может.
– Нет никакого плана, – спокойно сказал я. – Если бы ты просто выслушала меня. Есть крайне логичное объяснение тому, что она сказала.
В ее карих глазах не было блеска, а на лице было полное… опустошение.
Она сняла с вешалки одну из своих любимых рубашек, и я покачал головой.
Было множество причин, по которым Оливия могла бы захотеть уйти от меня… прежде всего, если бы узнала, как именно появилась наша дочь в ее животе… но моя сделка с Джолетт и Марко не была одной из них.
Вздохнув, я покачал головой и вытащил наручники из кармана.
Я потянулся и застегнул их на ее нежном запястье, металлический щелчок громко разнесся по комнате.
Оливия взглянула на свою руку и перевела недоуменный взгляд с наручников на меня.
– Что, черт возьми, ты делаешь? – воскликнула она.
Крепко сжав челюсти, я посмотрел на нее и застегнул другую часть наручников на своем запястье.
– Убеждаюсь в том, что ты не попытаешься убежать от меня раньше, чем мы поговорим о том, что сказала эта сука, – ответил я, мой голос был тихим и напряженным.
Она фыркнула.
– Серьезно, Уолкер, сними их прямо сейчас.
Она пока не казалась испуганной или встревоженной… это было хорошо. Это была репетиция на случай, если она когда-нибудь узнает о противозачаточных… и обо всем остальном, что я сделал.
– Нам нужно поговорить, – настаивал я с нотками нетерпения в голосе.
– Ты отпустишь меня прямо сейчас или… или… – Ее голос затих, когда она не смогла придумать, что сделает со мной.
Моя девочка слишком любила меня, чтобы навредить мне.
Я подошел, чтобы коснуться ее щеки, и она дернулась, милое мычание сорвалось с ее губ.
– Я встретился с ними после свадьбы Харли, – начал я. – Ты считала, что с ними невозможно договориться, и наши отношения обречены, – я пожал плечами, – но я с ними договорился.