Надя пришла с работы, но не поспешила переодеваться — сразу вошла в мою комнату. Загадочно улыбнулась и вынула из сумки бумажный свёрток. Протянула его мне.
Под бумажной упаковкой я обнаружил свой вчерашний заказ: белую тенниску.
Осмотрел обновку со всех сторон — полюбовался ровными швами и яркими чёрными полосками. Заценил качество ткани — остался доволен: такая не расползётся в стороны после стирки, сохранит и цвет, и товарный вид. В прошлом я насмотрелся на китайский ширпотреб, торговал и «хорошими» вещами. Теперь замечал разницу между «одноразовой» одеждой и той, которой «не будет сносу». Надино изделие отнёс ко второй категории — без колебаний. Вновь убедился, что Надежда Сергеевна превосходная швея; что руки у Мишиной мамы «росли из правильного места».
— Ух, ты, — выдохнул я.
Держал тенниску на вытянутых руках — представлял, какой та станет после «внесения финальных штрихов».
— Здорово!
— Какая-то она… слишком взрослая получилась, — сказала Надя. — Похожая на картинку в нашем телевизоре. Я бы добавила в неё красок. Может, вышивку на ней сделаем? Самолёт или корабль? Я могу и танк сделать — видела недавно подходящий в журнале. Запросто его скопирую на белую ткань. Замечательно будет смотреться: ярко!
Я представил описанную Надеждой Сергеевной картину.
Помотал головой.
— Нет уж, не нужно танков, — сказал я. — И самолётов — тоже.
Бросил взгляд на полку с самолётиками.
— Мне уже десять лет, мама! Я не маленький. Пусть она останется белой… пока.
Надя пожала плечами.
— Как хочешь.
Она взглянула на тенниску, недовольно поджала губы.
— Правда: не нужно ни самолётов, ни кораблей, — сказал я. — Это будет уж очень по-детски. Но ты права, мама: белая выглядит слишком… простецки. Мы её обязательно украсим. Потом. Я обязательно подыщу для неё подходящий рисунок.
— Ладно, — сказала Надежда Сергеевна.
Чуть приподняла кверху лицо, повертела головой — принюхивалась.
— А чем это так вкусно пахнет? — спросила она. — Соседи рыбу жарили?
— Ну, почему, именно соседи? — сказал я.
Улыбнулся. Но похвастаться не успел.
Потому что в дверь позвонили.
— Это ещё кто? — удивилась Надя.
Я пожал плечами: гостей сегодня не ждал. Надеялся, что напомнит о себе Юрий Фёдорович Каховский. Вот только сомневался, что тот к нам явится — больше верил в его звонок по телефону, а не в дверь.
— К тебе, — сказал я.
Повесил тенниску на спинку кровати. Чуть отошёл назад (насколько позволяла тесная комната) — полюбовался на Надино изделие «издалека». Мысленно дорисовал на ней недостающую деталь. Кивнул головой, хмыкнул. Пришёл к выводу, что итоговый результат мне понравится (а главное — не только мне). Слышал, как Мишина мама открыла дверь, с кем-то заговорила (отметил нотки удивления в её голосе).
— Миша, это к тебе, — сообщила Надежда Сергеевна.
Я удивлённо вскинул брови.
Переспросил:
— Ко мне? Кто там?
— Сам посмотри, — предложила Надя.
Она стояла в дверном проёме, загораживала мне обзор.
«Каховского бы она собой не заслонила», — промелькнула у меня в голове мысль.
Надежда Сергеевна посторонилась — я удивился ещё больше: увидел в прихожей невысокого щуплого мальчишку с рыжими волосами и конопатым лицом. Тот улыбался «от уха до уха», смотрел на меня радостно, без малейшего намёка на робость или смущение во взгляде. Я пристально осмотрел мальчику с ног до головы: будто не верил своим глазам. Рассмотрел мешковатые чёрные шорты, покрытую тёмными пятнами бежевую футболку, бинтовую повязку на правом колене, грязные ногти на торчавших из сандалий длинных пальцах.
— Привет, Миха!
Парень помахал мне рукой.
— Это я — Вовчик, — сказал он. — Помнишь меня?
Я кивнул.
— Привет, Вовчик.
Понял, что зрение меня не обманывало. Хотя увиденное показалось мне странным и нереалистичным. Потому что в прихожей Надиной квартиры стоял мой бывший сосед по больничной палате.
— Я чё пришёл-то, — сказал парень. — Встретил только что девку, что приходила к тебе в больницу. Ту — с родинкой над губой. Узнал у неё, где ты живёшь. Долго её уговаривал рассказать: не признавалась, что знает твой адрес. Еле выпытал! Дура. Ну, я узнал — и… сразу к тебе. Велас у тебя в подъезде поставил. Не сопрут же, правда?
Рыжий мальчишка потёр нос кулаком (со «сбитыми костяшками»).
— Миха, я… это… давно у тебя хочу спросить, — сказал он. — Так чё, Алиса нашла свой миелофон?
«Меня Вовой только мамка называет. Все остальные: Вовчиком — даже моя училка», — вспомнил я объяснения конопатого мальчишки, полученные от него в больнице. Ещё припомнил, что мы с рыжим действительно не дочитали «Сто лет тому вперёд». Сам я не горел желанием её читать — позволил Надежде Сергеевне вернуть книгу в библиотеку. А вот для Вовчика история о путешествии девочки из будущего в Москву тысяча девятьсот семьдесят шестого года так и осталась недосказанной. Я «валялся» с высокой температурой, когда конопатого выписывали — чтение книги вслух прекратилось.
Из сбивчивого рассказа Вовчика (я вспомнил, что фамилия рыжего мальчишки — Сомов) мы с Надей узнали, что парень уже два месяца мучился от желания узнать, что же произошло с Алисой Селезнёвой «дальше». Вот только он и не думал брать книгу Булычёва в библиотеке. Вовчик и мысли не допускал о том, чтобы читать повесть самостоятельно. Он заявил, что «это было бы совсем не то», что сам он читать не любит, да и боялся принести книгу домой. Заявил, что «батя» её непременно опять «повесит в туалете» — такое уже случалось со сказками из школьной библиотеки.
Вовчик вздохнул.
— Мне тогда влетело от библиотекарши, — сказал он.
Снова потёр нос (тот уже покраснел, будто после мороза).
Вовчик взглянул в сторону кухни и спросил:
— А чё это, у вас рыбой пахнет?
Я кивнул.
— Минтаем. Жареным.
Рыжий улыбнулся.
— Я люблю жареную рыбу, — сообщил мальчик. — Очень! А чё, вы уже поели? Нет? А можно я с вами поужинаю?
Мой кулинарный эксперимент удивил Мишину маму. Надя выглядела едва ли не испуганной: возможно представила, к чему могли привести мои «игры» с газовой плитой (я уже уяснил, что раньше её сын почти ни в чём не проявлял самостоятельности). Она придирчиво осмотрела свои кухонные владения, успела пару раз провести рядом с конфорками тряпкой — удалила незамеченные мной пятна. Попыталась вернуть себе «власть» на кухне — ринулась расставлять тарелки. Но я рыкнул на неё — указал Наде её место за столом. Надежда Сергеевна неохотно повиновалась (с интересом следила за моими действиями).
Мы всё же рискнули — расположились втроём на кухне. Вовчик занимал места ещё меньше, чем я (он был пониже меня, да и на пару килограмм легче). Его я усадил около окна. Рыжий пусть и не без труда, но протиснулся в щель между стеной и столешницей, прижался плечом к подоконнику. Мы с Надеждой Сергеевной расположились спиной к входной двери. Обязанности официанта я возложил на себя, хотя Надя так и норовила их у меня отобрать. Порадовался, что днём пожарил всю купленную сегодня рыбу: глазом не успел моргнуть, как Вовчик расправился с первой порцией и наполнил свою тарелку заново.
— Вкусно, — заявил конопатый.
Он облизнул пальцы, вновь потянулся к рыбе.
— Хорошо тут у вас, — сказал он. — Уютно. И штукатурка с потолка в тарелки не падает. Не то, что у меня дома…
Рыжий поведал нам о том, как его родители едва ли не каждый день спорят из-за ремонта квартиры («батя не видит смысла транжириться, а мамка от этого бесится»). Заявил, что «придурошные соседи сверху» уже второй раз за этот год их затопили. Сообщил, что под квартирой его родителей проживает «психичка» — колотит шваброй в потолок каждый раз, когда Вовчик чуть сильнее топнет ногой («уже тыщу раз жаловалась участковому, на то, что мой брательник иногда бренчит на гитаре!»). Конопатый мальчишка сыпал на нас информацией, будто из рога изобилия. Не забывал при этом заталкивать в рот рыбу.
Ни я, ни Надежда Сергеевна не прерывали его рассказы. Мы лишь изредка переглядывались, точно заговорщики. Молча ели. А рыжий Вовчик наслаждался тем, получил в нашем лице едва ли ни идеальных слушателей. Он задавал нам вопросы и тут же на них отвечал. Сам шутил и сам смеялся над своими шутками. То и дело нахваливал и нас, и себя. Я будто вновь очутился в больничной палате. Туда меня вернул голос конопатого (почудилось, что к ароматам жареной рыбы и подгоревшего масла добавился запашок карболки). Мальчишка «трескал» минтай. И беспощадно подвергал наши уши акустической спам-атаке.
Вовчик объявил о том, что наелся, лишь когда рыба закончилась. Он вновь поочерёдно затолкал в рот пальцы. Громко срыгнул — извинился. Поинтересовался, когда «мы дочитаем» книгу об Алисе Селезнёвой. Надя объяснила рыжему, что вернула «Сто лет тому вперёд» в библиотеку. Вовчика её слова опечалили. Конопатый мальчишка тоскливо вздохнул. Надежда Сергеевна бросила в мою сторону вопросительный взгляд. Неуверенно заявила, что могла бы «взять» книгу снова, если та сейчас не «на руках». И она согласна нам её читать — по вечерам или на выходных. Вовчик воспрянул духом, заулыбался.
А я сказал, что знаю «место», где книга Булычёва «точно есть», и где её можно позаимствовать «в ближайшее время». Пообещал рыжему, что обязательно раздобуду повесть об Алисе — уже завтра. Взглянул на полные надежд глаза рыжего парнишки (вспомнил об оставшихся в другой моей жизни сыновьях) и объявил, что сам буду ему читать — вслух. Пообещал, что начну «публичные чтения» уже скоро — послезавтра (если не вмешаются форс-мажорные обстоятельства). Наградой за мои слова стал полный обожания взгляд Вовчика. А ещё я прочёл гордость за сына в глазах Надежды Сергеевны.
Стоявшее посреди стола блюдо опустело. От минтая остались лишь кости, запах и воспоминания (а ещё: гора грязной посуды). Я всё же насытился (хотя рыбных костей рядом со мной оказалось втрое меньше, чем на тарелке Вовчика). Выслушал (заслуженные) похвалы за вкусный ужин от Надежды Сергеевны и от рыжего гостя. Подумал, что к выбору минтая для жарки в следующий раз подойду с большей ответственностью: несколько рыбин оказались жёсткими и безвкусными (наверняка пролежали замороженными на складах с доисторических времён). И всё же отметил, что рыбный ужин — неплохая идея (пусть сегодня и не четверг).