ги. Они вовсе не плохие люди: и отец, и Сара Буш, и дядя Деннис, и Джон Джонстон, и Сара Линкольн, и Матильда, и «мелкота», и соседи…
— А Кэйт? — спросил настоящий Эйб.
Внутренний Эйб помолчал, а потом сказал отчётливо:
— Мы с тобой обойдёмся и без Кэйт.
На это настоящий Эйб не ответил ничего. Он думал долго (вероятно, не меньше десяти минут), а потом взвалил топор на плечо и проговорил:
— Авраам Линкольн, вы правы, сэр! Не здесь моё место.
— Ну то-то! — сказал внутренний Эйб.
И настоящий Эйб зашагал домой, широко ставя свои огромные ноги, как раньше шагал тот Эйб, которого он видел во сне.
На следующий день, когда Эйб вёл купать лошадей к Малому Голубиному Ручью, ему встретилась Кэйт Роби с корзиной грибов.
— Эйб, — сказала Кэйт, — как ты всех перепугал вчера! Деннис говорил, что тебя задрал медведь, а отец клялся, что сожжёт твои книги. Только тётя Сара сказала, что ты вернёшься к вечеру, и сделала для тебя свечу. И я тоже испугалась, а Нат Григсби сказал…
— Я вернулся к вечеру, — сухо ответил Эйб и потянул лошадей за уздечки.
Часа через полтора отец вышел из хижины и долго стоял, приложив руку козырьком ко лбу.
— Оглуши меня гром, — сказал он, — если этот лодырь занимается делом!
— А чем он занимается? — спросила Сара Буш.
— Он лежит под кустом и читает книгу!
Эйб и его лодка
Сначала на горизонте появляются два столба чёрного дыма. Потом видны две длинные трубы, сидящие рядом, как близнецы в коляске. Потом появляется корпус парохода. Это двухпалубный, приземистый плавучий дом с галереей, весь увешанный флажками… Два могучих колеса пенят воду реки Огайо. На рубке написано золотом название: «Поль Джонс».
Пароход идёт «сверху», из Цинцинна́ти, к юго-западу, до Ке́йро, где два десятка пассажиров пересядут на другой, большой пароход, который повезёт их по Миссисипи, до Нового Орлеана. Вот они, эти пассажиры, важные господа в цилиндрах и разодетые дамы из восточных штатов, в широчайших юбках, похожих на колокола, в шляпах с перьями, с кружевными зонтиками в руках. Они щурят глаза то на заросший лесом северный берег штата Индиана, то на южный луговой берег штата Кентукки. «Мой бог, какая глушь! — говорят они. — Неужели мы и здесь будем причаливать? Послушайте, капитан!»
— Нет, леди и джентльмены, — отвечает щеголеватый капитан в синей фуражке с галуном и в галстуке «бабочкой», высовываясь из рубки, — здесь нет пристани, но мы берём пассажиров, если они подадут сигнал с берега…
— Перевозчик! Эй, перевозчик!
Эйб вздрогнул. Перевозчик — это он, Эйб. Два господина машут ему платочками издали.
— Можешь доставить нас к борту парохода, мальчик?
— Куда угодно, сэр!
— Не опрокинешь?
— Это напоминает мне, сэр, рассказ об одном ирландце, которого спросили, может ли он оседлать лошадь. Он ответил: «Да, сэр, если лошадь не возражает».
Толстый господин в цилиндре, надетом набок, воззрился на Эйба с удивлением:
— Ты бойкий парень. Возьми наши чемоданы, и поедем.
И толстяк замахал платком пароходу.
— Я сам возьму свой чемодан, — с опаской сказал второй господин. У этого на голове красовалась широкополая шляпа, а из-под сюртука выглядывал необыкновенно пёстрый жилет.
— Эта лодка принадлежит твоему отцу? — спросил он.
— Нет, сэр. Я служу у мистера Тэйлора подручным. Ему принадлежит весь перевоз и таверна, в которой вы изволили пить ром.
— Откуда ты знаешь, что мы пили ром? — спросил пассажир в шляпе.
— По запаху, сэр.
— Однако это неглупо! — воскликнул пассажир в цилиндре. — Послушай, мальчик, как тебя зовут?
— Авраам Линкольн, сэр.
— Из тебя выйдет толк. Если у тебя будут препоны в жизни, обратись ко мне. Меня зовут Джеймс Па́уэлл, я владелец плантации на кентуккийском берегу. Когда ты вырастешь, я сделаю тебя конторщиком или даже управляющим плантацией. Кто знает?
— Слушаю, сэр. Весьма благодарен, сэр.
— Это надёжная лодка, мальчик? — спросил господин в шляпе, пробуя ногой борт.
— Не беспокойтесь, сэр, я сам её делал.
Толстяк в цилиндре расхохотался.
— Раз он сам её делал, значит, всё в порядке! Вы слышали, Прайс?
— Я не люблю смышлёных, бойких мальчуганов из северных штатов, — сказал Прайс, — там, в сущности, нет джентльменов — одни неотёсанные фермеры.
— При вашей профессии вам, конечно, не приходится любить северные штаты, Прайс. Видишь ли, мальчик, этот человек торгует неграми. У него в чемодане куча денег.
— Ну, ну, потише, — кисло сказал господин в шляпе.
— Кого вы боитесь, Прайс? Авраама Линкольна? Он, вероятно, честен, как все фермеры из Индианы.
— А всё-таки, — пробурчал Прайс, — зачем болтать о моей профессии?
Пароход дал пронзительный свисток и выпустил красивую белую струю пара. Прозвонил колокол. Колёса завертелись в обратную сторону и подняли волну пены. «Поль Джонс» остановился.
— Прямо к борту, Авраам! — скомандовал толстяк.
Эйб направил лодку наперерез волне. С борта бросили конец и подтянули лодку вплотную к корпусу парохода. Несколько пар услужливых рук приняли чемодан толстяка и помогли ему самому взобраться на нижнюю палубу. Его спутник, однако, не пожелал отдать свой чемодан в чужие руки. Он поставил свой драгоценный груз на палубу и легко перепрыгнул вслед за ним.
— Прощай, Авраам! — крикнул он.
— Позвольте, сэр, а деньги?
Прайс стал рыться в многочисленных карманах своего пёстрого жилета. Толстяк насмешливо следил за ним.
— Проще было бы достать деньги из чемодана, Прайс, — заметил он.
— Мистер Пауэлл, я же просил вас…
— Ладно, — сказал толстяк и бросил монету на дно лодки, — отправляйся, Авраам! Ты мне понравился!
На пароходе снова зазвонил колокол. «Поль Джонс» заработал колёсами и ушёл в синюю таинственную даль, на юго-запад, туда, где Огайо впадает в Миссисипи.
Эйб долго качался в лодке на волне, поднятой пароходными колёсами. Он с удивлением осматривал монету, брошенную толстяком.
Это был доллар. Целый доллар!
За перевоз обычно платили гроши. Доллар был для Эйба большим состоянием. Он не заработал бы столько и за неделю. Вообще он видел доллар всего несколько раз в жизни.
— Однако это замечательно, — сказал он. — Это точь-в-точь, как с тем рыбаком, который нашёл в желудке у дохлой рыбы золотое кольцо.
Эйб направил свою лодку к берегу. Там его ждали две пары любопытных глаз. Это были двенадцатилетний рыжий, голубоглазый Том Белл и его сестра Маргарет — веснушчатая девочка с круглыми, светлыми глазками и выцветшими на солнце бровями. Брови у неё всегда были высоко подняты, и лицо поэтому казалось удивлённым.
Эйб деловито выскочил на берег и вытащил свою лодку носом на песок. В присутствии малолетних он чувствовал себя чем-то вроде капитана корабля.
— Хорошо ходит твоя лодка, Эйб? — спросил Том.
— Отлично, — отозвался Эйб, — скользит, как по маслу.
— А можешь ты доплыть на ней до Миссисипи?
— Пожалуй, могу, — согласился Эйб, — но в дальние путешествия лучше отправляться на плотах.
— Или на пароходах, — добавила Маргарет.
— Ну, пароходы для важных господ, — сказал Эйб. — Притом не имеет смысла платить деньги, когда едешь вниз по течению. Тут достаточно плота. Вверх по течению — это другое дело.
— Дай лодочку покататься, Эйб, — сказала Маргарет тонким голоском.
— Дети, — важно сказал Эйб, — я ведь вам никогда не отказывал и даже научил вас грести и править. Но я не могу позволить вам кататься одним. Я сейчас очень занят с мистером Тэйлором. Дело в том, что я заработал доллар.
Вечно поднятые брови Маргарет подскочили ещё выше.
— Покажи, — пролепетала она.
Эйб показал им серебряный доллар с изображением женщины в колпачке и надписью: «Соединённые Штаты Америки».
— Кто эта дама? — спросил Том.
— Это богиня свободы. Мы живём в свободной стране.
— Значит, у нас все люди свободные?
Эйб кивнул головой с таким видом, точно ему надоело отвечать на праздные вопросы.
— А Тоби? — продолжал Том.
— Какой Тоби?
— Черномазый Тоби с того берега. Он говорит, что свободные люди — это только белые, а он не свободный.
— Гм, это сложный вопрос, — сказал Эйб. — Дело в том, что Тоби не из нашего штата. В Кентукки негры работают на плантациях. Они принадлежат хозяевам.
— Значит, у нас не все люди свободные?
— Какой ты упрямый парень, Том! Конечно, у нас не все свободны, но всё-таки страна у нас свободная.
— Не понимаю, — сказал Том, — объясни, пожалуйста.
— Ну, видишь ли, — с трудом проговорил Эйб, — вот, скажем… В лесу много птиц, не правда ли?
Брат и сестра утвердительно кивнули головами.
— Твой папа ходит на охоту? Не так ли? Он убивает каждый раз по нескольку птиц. Но значит ли это, что твой папа враг птицам?
— Нет, не значит, — нерешительно проронил Том.
— Ну вот, — сказал Эйб, чувствуя, что его объяснение не очень убедительное, — твой папа убивает птиц, потому что ему хочется кушать. А на деле он любит птичек. Так и с неграми.
— Значит, можно любить негров? — спросила Маргарет.
— Гм… Мой отец говорит, что негры тоже люди.
— А почему же мистер Тэйлор говорит, что негры животные и любить их нельзя?
— Ну, знаешь ли, у разных людей разные мнения, — заметил Эйб, — и, кроме того, нельзя забывать, что негры принадлежат своим хозяевам, как стулья или шляпы. Разве хорошо любить чужой стул или шляпу?
Сделав такой вывод, достойный самого рассудительного героя из книг, Эйб зашагал к дому Тэйлора.
Тэйлор был и фермером, и паромщиком, и дела его шли недурно. Мимо его дома проходили пароходы, лодки, гружённые овощами, плоты с бочками солёной свинины. Но всё это было мелко по сравнению с караванами «плавучих домов», барж, шаланд и огромных плотов с хижинами, идущими на запад, на новые участки. Возле этих речных хижин женщины стирали бельё, а на баржах резвились дети. Все они останавливались около дома Тэйлора, выспрашивая о ценах, об урожаях, о фарватере полноводной Огайо. Некоторые покупали еду, другие продавали домашние вещи и многие выпивали рюмочку-другую виски, джина или, на худой конец, местной яблочной настойки. («Впереди много акров плодородной земли, авось и мы разбогатеем!») Так что Тэйлор жил бы совсем хорошо, если б не злоба против братьев Диллов, которая никогда не давала ему покоя.