Мы забирались все глубже в лес, тропа пошла в гору. Песчаной ямы не видать.
— Да кому нужна эта паршивая яма! Давайте тут сядем. — Шлёпа шмякнулась на траву и сняла свои замечательные кроссовки. Совсем новые, с изумрудными блестками. Я с завистью их разглядывала, пока не увидела, как Шлёпа стерла ноги.
— Смотрите, у меня мозоли! Огромные волдырищи, и всё из-за того, что вы заставили меня идти сто тысяч километров, — пожаловалась она.
— Надо было носки надеть. Я тебе говорила. Сама виновата, — сказала Элис. — Хватит кукситься. Пошли, совсем немножко осталось.
— Ненавижу пешком ходить, — закапризничала Шлёпа.
— Это полезно для здоровья — а тебе так просто необходимо. У отца дома ты вечно валяешься, а если нет, так он возит тебя на этой своей дорогущей машине. А тебе нужно двигаться, — запричитала Элис.
— Нет ничего полезного в том, чтобы три часа тащиться по этому тухлому лесу. Я ноги почти до крови стерла — посмотри! — сказала Шлёпа. — Больше ни шагу не сделаю. — Она решительно скрестила руки на груди.
Но тут Робби как закричит! Он убрел куда-то за деревья, а теперь прибежал обратно.
— Я нашел песчаную яму! — голосил он. — Ее видно, вся золотая, там, за деревьями. Идите скорей!
И мы все пошли смотреть, даже Шлёпа — босиком, подхватив свою блестящую обувку за шнурки. Робби нас так зазывал, но на поверку оказалось — ничего интересного. Даже папа был вроде как разочарован.
— Когда я был маленьким, песка точно было больше. И яма была огромная. Мы вниз скатывались. Так весело было. — Он с укором посмотрел на песчаную впадину под соснами. Можно подумать, она нарочно уменьшилась. Папа поставил Моди и рюкзак на землю и пнул песок кединой. — Теперь тут не поиграешь, — сказал он, вытирая пот со лба.
— Но все равно место чудесное. — Элис грациозно села. Подол розового платья лег вокруг нее так, что Элис стала похожа на цветок. Она выгнула спину, одну руку положила на свою тонюсенькую талию, а другой расчесала копну длинных светлых волос. — Ну и жара, — сказала она, при том что вид у нее был абсолютно свежий и умиротворенный.
Мне она не нравилась. Она увела папу. А больше всего мне не нравилось, что она такая красотка. Я с тоской подумала о нашей маме. У нее растрепанные мышиные волосы, скрученные в жидкий хвостик, и с тех пор, как Робби родился, она все собирается сесть на диету, да никак не соберется.
Папа, немедленно приободрившись, уселся рядом с Элис.
— Начинаем пировать! — объявил он и полез в рюкзак.
Отличный получился пикник. У нас были бутерброды с беконом, помидорами и салатными листьями, чиабатта с сыром и тунцом и вареные яйца с солью на хрустящих треугольных тостах. А еще пирог со спаржей, маленькие колбаски чиполата и овощи дольками, а к ним соус. На десерт — ежевично-яблочный пирог с греческим йогуртом, персики, виноград и мандарины. Кока-кола и лимонад брызнули фонтаном, когда Шлёпа открывала бутылки, но все равно всем хватило газировки, а папа с Элис пили вино.
Двадцать минут мы набивали животы — а потом пикник кончился.
— А что теперь делать? — спросила Шлёпа, уплетая последнюю колбаску.
— Шлёпа, ради бога, хватит уже! Ты же лопнешь! — воскликнула Элис.
— Идите поиграйте, а мы с Элис пока вздремнем. — Папа улегся на спину, подложив рюкзак под голову.
— Ты тоже поспи, Моди, — сказала Элис. Она уложила малышку рядом с собой. Моди полежала минуту-другую, а потом высвободилась, решив, что куда веселей играть с нами.
— Давайте лазить по деревьям, — предложила Шлёпа.
— Но нам же нельзя, — сказала я.
Шлёпа закатила глаза. Она кивнула на папу и Элис — те уже вовсю дрыхли.
— Или тебе слабо? — прищурилась Шлёпа и рванула в лес, подальше от родителей. Я взяла Моди на руки, и мы с Робсом поплелись следом. Мне вовсе не хотелось лезть на высокие тощие сосны, окружавшие нас со всех сторон, — но что остается, когда тебя берут на слабо, особенно люди вроде Шлёпы.
— Ну же, это легкотня, — фыркнула Шлёпа и полезла на ближайшее дерево. — Давайте все вместе залезем.
Она уже была высоко над нами. Робби посмотрел на нее, задрав голову, и аж побелел. Он у нас не самый спортивный мальчик. К тому же до смерти боится высоты.
— Присмотри за Моди. — Я пересадила ее Робби на руки, и он вцепился в нее как в щит. — Так. Ладно. Попробуем. — Я потянулась к нижней ветке.
Я ей покажу. Притворюсь, что мне не страшно. Сперва все было вроде несложно. Ветки росли часто, под удобными углами, — все равно что по лестнице забираешься. Я уверенно лезла вверх. Может, и правда легкотня.
— Шевелись, копуша! — крикнула Шлёпа сверху.
Я задрала голову. Шлёпа забралась высоко-высоко, туда, где ствол был намного тоньше. Казалось, что она качается на ветру вместе с тщедушной сосновой верхушкой. В животе у меня зашевелился обед.
— Спустись пониже! — крикнула я, но она только рассмеялась. — Шлёпа, это опасно! — не отставала я.
— Нет, а вот так правда опасно. — Шлёпа, держась за ствол одной рукой, другой изо всех сил замахала Робби и Моди.
Я посмотрела вниз. Роковая ошибка. Меня ужасно замутило. Брат и сестренка казались совсем крошечными.
— Спускайся, Розалинда! — позвал Робби, Моди захныкала. Как будто мышки где-то внизу пропищали.
Я хотела спуститься, но руки и ноги дрожали, и я боялась пошевелиться — вдруг они совсем перестанут меня слушаться.
— Вот те на, наша бедняжка застряла? — насмешливо бросила Шлёпа.
Этого пинка мне и недоставало.
— Ничего я не застряла, балда, — соврала я. — Просто отдыхаю. Осматриваюсь. Озираю окрестности.
— Тогда лезь сюда!
— Нам там вдвоем места не хватит. И… И ты слишком тяжелая. Дерево сломается, если мы обе на верхушку влезем. Лучше спускайся. — Я замолчала, отчаянно стараясь придумать, как же ее убедить. — Ты пугаешь Моди, вон она уже плачет.
Шлёпа перестала махать и взялась за ствол как положено, обеими руками. Она меня недолюбливала. Не говоря уж о бедном Робсе. И папа наш ей не нравился, и, похоже, ее собственная мама тоже. Любила она, кажется, одну только Моди.
— Все хорошо, Моди! Я уже иду, — крикнула она и принялась резво спускаться — одна рука здесь, другая там, — съезжая по чуть-чуть. Она мухой проскочила мимо меня, и я заставила себя последовать за ней.
Очутившись на земле, я едва могла стоять на ногах. Мне в сотне книжек встречалась фраза «мои ноги превратились в студень», но только сейчас я поняла, каково это на самом деле. Ноги под джинсами так тряслись — я боялась, что они меня не удержат.
— Ну ты даешь, Розалинда! — Робби глядел на меня с восхищением.
— Легкотня, как Шлёпа и говорила, — соврала я.
Шлёпа терла ободранные до локтей руки — слишком быстро съехала по стволу. Еще она перепачкала футболку, но, похоже, не расстроилась.
— Видишь, Моди, — сказала она, выхватив ее из рук Робби и обняв, — со мной все хорошо. Когда подрастешь, тоже будешь лазить по деревьям, как Шлёпа. Я тебя научу. — Потом посмотрела на Робби: — Теперь твоя очередь.
— Робби еще мал по деревьям лазить, — выпалила я.
— А вот и нет! Лезь давай, Робби. Или тебе слабо? — подначила Шлёпа.
Робби был в ужасе, глаза у него стали вот такущие.
— Можно не отвечать на слабо, Робс, — сказала я.
— А вот и нельзя, — прищурилась Шлёпа. — Если не полезешь, значит, ты трус.
— Нет, не отвечать на слабо еще храбрее, чем отвечать, — сказала я (хотя сама-то ответила).
Робби беспокойно посмотрел на Шлёпу. Она не знала жалости.
— Да ты просто трухло. Тру-у-ухло, тру-у-ухло, — начала дразниться она. Моди присоединилась — решила, что это игра такая. — Вот видишь, даже Моди считает, что ты трухло!
— Ну и ладно, — сказал Робби, хотя у него уже слезы стояли в глазах.
— Ой, смотрите, рёва-корова, — продолжала цепляться Шлёпа.
— Отстань от него, — рассердилась я.
— Да он же нюня. Даже до середины влезть боится, — не унималась Шлёпа.
— Ничего я не боюсь, — сказал Робби. — Сейчас увидите.
Он поплевал на ладони — как делают суровые дядьки в старых фильмах — и подпрыгнул, чтобы ухватиться за нижнюю ветку. Прыгнул он не очень хорошо. До ветки не достал, а только крепко приложился носом о дерево.
Шлёпа так хохотала, что чуть не упала.
— Умолкни ты! — крикнула я и подбежала к Робби.
— Да нормально все, — сказал Робби. Лицо у него было пунцовое. — Я это нарочно. Просто дурака валял, чтобы Моди рассмешить. Отстань, Розалинда. Сейчас я залезу.
Он попробовал еще раз — прыгать не стал, а потянулся и кое-как ухватился за ветку. Потом быстро-быстро заерзал ногами, пытаясь добраться до следующей ветки. Его кроссовки как будто в ролики превратились — он все время скатывался вниз. В конце концов ему удалось-таки закинуть одну ногу на следующую ветку, и он подтянулся повыше и повис в опасной близости от наших голов.
— Лезь давай дальше, — сказала Шлёпа. — Моди и то выше бы залезла!
Робби потянулся к другой ветке. Ухватился еле-еле, снова заелозил ногами, почти достал — но соскользнул. Он съехал вниз и шлепнулся на попу.
— Ох ты, Робс. — Я хотела посмотреть, не ударился ли он, но боялась еще больше его унизить.
Робби кое-как поднялся. Оперся на одну ногу, потом на другую, осторожно потряс руками.
— Где болит? — спросила я.
Он подумал.
— Везде. По-моему, я что-то сломал.
— Пойду папу разбужу.
— Не надо! — Робби похромал к песчаной яме — от нас подальше.
Шлёпа опять засмеялась, но как-то натужно. Моди разволновалась и сунула в рот большой пальчик.
— Робби? — прокартавила она.
— С ним все в порядке, по-моему. — Я зыркнула на Шлёпу: — Уж точно не благодаря тебе. Не смей над ним издеваться.
— Почему? Это весело. Он ничтожество. Даже на дерево влезть не может! — Она подхватила Моди и закружилась с ней. — Не куксись, Моди. Ты же на шлёпокарусели. Уи-и-и!
Я подошла к Робби. Он сидел на песке понурив голову.
— Нечего за мной ходить, — буркнул он.