Но мне уже было почти безразлично.
К пяти часам вечера у меня было шесть рублей тридцать копеек, пять троллейбусных, почему-то два трамвайных талона, шесть адресов в Москве и один в Ленинграде, куда я должен был отправить перевод по почте…
К восьми часам я уже знал наизусть все остановки, знал, что водителя троллейбуса зовут Андрюшей, что у него трое детей, бульдог, восемь голубей и что если бы не ущемление в поясничных позвонках, то он до сих пор занимался бы спортом…
Наконец в половине первого ночи я рассчитался с кассой и вышел из троллейбусного парка…
Когда к трем часам ночи я разнес долги по всем адресам, у меня остались мои пятнадцать копеек, с которыми я утром вошел в троллейбус…
ЖЕЛТЫЙ ПЕСОК
— Давай посидим здесь, — сказала она.
— Нет. Пойдем на скамейку, — сказал он. — Там песок. Я люблю желтый песок.
Они сидели на маленькой скамеечке рядом, почти касаясь друг друга. Он что-то задумчиво вычерчивал тоненьким прутиком на желтом песке.
— Что ты рисуешь?
— Это ты.
— Непохоже.
— Ну и пусть.
Рисовать было трудно. Сухой песок все время осыпался.
— Вон майский жук пролетел, — сказала она.
— Это самка.
— Откуда ты знаешь?
— Самцы так низко не летают.
Дунул ветер и стер ее изображение на желтом песке.
— Давай завтра придем сюда опять, — сказала она. — Ты ведь придешь сюда опять? Правда?
— Правда.
Но он не пришел завтра. Не пришел послезавтра. Не пришел через два дня. Через месяц. Он больше не пришел. Она после этого часто сидела на маленькой скамеечке. Одна. Думала и все никак не могла понять, почему же он не пришел. Она не знала, что родители перевели его в другой детский сад.
СКАЗКА
Пришел однажды ко мне приятель и рассказал такую историю…
Данным-давно жили в одном городе два человека. Один был портным, другой — лекарем. Одного люди звали — Безразличный, другого — Равнодушный. Равнодушному все было безразлично. Безразличный был ко всему равнодушен.
Пришел однажды Равнодушный к Безразличному.
— Сшей, говорит, мне костюм.
— А тебе как сшить? — спрашивает Безразличный.
— А мне все равно.
— Ну а мне тем более все равно. Мое дело петушиное: прокричал, а там хоть не рассветай.
Сшил Безразличный костюм как попало. Брюки — чуть выше колен, пиджак — чуть ниже колен… Рукава — вообще от старой жилетки поставил… А Равнодушный сидит, раскис, по бокам развис. Ему все безразлично. Пришел однажды Безразличный к Равнодушному.
— Я, говорит, заболел.
— Так тебя полечить, что ли? — спрашивает Равнодушный.
— А мне все равно.
— Ну а мне тем более все равно. Мое дело сторона: отзвонил — и с колокольни долой.
Стал Равнодушный лечить Безразличного чем попало. А Безразличному ни жарко ни холодно. Он ведь ко всему равнодушен. Так они и жили. Безразличный питался чем бог пошлет, а Равнодушный ел что в рот попадет. Безразличный шил кому придется и как попало, а если никто не попадался, совсем не шил.
Равнодушный лечил чем попало и кого придется, а если никто не приходил, совсем не лечил. Один был женат, потому что ему было безразлично, женат он или не женат. Другой не был женат, потому что он и к холостой и к семейной жизни был равнодушен. У одного не было детей, потому что ему было безразлично, есть у него дети или нет. А у другого не было детей, потому что он к детям вообще был равнодушен. Поэтому когда умерли Безразличный и Равнодушный, род их на том и кончился.
Детей-то ни тот, ни другой после себя не оставили.
Вот и вся история, которую рассказал мне приятель.
Посмотрел я в окно. Подморозило. Скользко. Тротуар никто посыпать не догадается… Напротив — дом. На нем неоновые буквы светятся — «…фе „Молодость“». Только открыли, а первые две буквы уже не горят!
…Хлоп! Это кусок штукатурки на меня упал. А ведь только въехал в новую квартиру…
— Послушай-ка, — сказал я приятелю, — а достоверна ли эта история? У Безразличного и Равнодушного действительно не было детей?..
ИСТИННАЯ ЛОЖЬ
В детстве, не знаю почему, я часто любил приврать. По каждому пустяку. Без всякого повода.
Бывало, приходил домой грязный и потный. И на вопрос матери: «Опять в футбол гонял?» — отвечал почему-то:
— Нет. В хоккей…
— Сколько тебе лет? — спрашивали меня.
И вместо того чтобы сказать «шесть», я отвечал:
— Восемь…
Нередко мне попадало за мое вранье. В таких случаях мать всегда возмущалась:
— Ну какой смысл врать на каждом шагу?!.. И, главное, зачем?.. Я понимаю, была бы польза… А то ведь нет — просто так!..
Но мне ничего не помогало.
В конце концов неоправданное вранье перешло в привычку, и я привирал на каждом шагу.
Позднее я стал замечать, что нередко многие люди вообще врут без всякой выгоды для себя. Просто так. И постепенно «говорить» исчезло из моего сознания и совершенно идентичным по значению слову «врать»…
Мне запоминаются некоторые эпизоды из моей обыкновенной, весьма средней жизни…
В двадцать четыре года, окончив медицинский институт я стал работать участковым врачом.
Возвращаясь как-то с девятнадцатого вызова, я лицом к лицу столкнулся с бывшим одноклассником, который в школе меня недолюбливал… Впрочем, я его тоже…
— Привет, старина! Как я рад тебя видеть! — с улыбкой соврал он.
— Здорово, Битюг! Как жизнь? Где работаешь? — заинтересованно соврал я в ответ.
— Я уже академик! — соврал он. — Доктор наук и все такое прочее… А ты где подвизаешься?
— А я министр здравоохранения, — соврал я как можно более безразлично.
— Ну да?!.. Счастлив за тебя! — соврал он. — Ты женат?
— Женат, — с довольным видом соврал я. — А ты?
— И я тоже, — соврал он. — У меня красавица жена… Из Италии привез… Да ты знаешь!.. Джина Лоллобриджида!.. Умница, хозяйственная, практичная женщина… Великолепно готовит… Освобождает меня от всех забот по дому…
— А у меня жена — Бриджит Бардо, — соврал я. — Тоже ничего…
— Ну что же… Заходите в гости… Будем рады вас видеть, — соврал он.
— Спасибо. Сегодня же заглянем, — немедленно соврал я в ответ.
— Нет, сегодня не получится, — соврал он, — через полтора часа отлетаем с женой в Италию… к теще…
— Хотя да! — хлопнул я себя по лбу. — Я же совсем забыл!.. У меня самого через два часа дома обед в честь премьер-министра княжества Лихтенштейн!..
И мы распрощались.
Через час я встретился с ним в столовой самообслуживания.
— Перед торжественным обедом нет ничего лучше, чем шницель рубленый с гарниром и компот из сухофруктов, — соврал я, усаживаясь рядом с ним.
— Боюсь к самолету опоздать, — соврал он, торопливо поедая щи со свиной головизной — девятнадцать копеек полпорции.
Возле его ног покоилась авоська с двумя пачками сибирских пельменей-любимым лакомством Джины Лоллобриджиды…
Вспоминаю я также и беседу в отдельном кабинете с человеком, который должен был разрешить публикацию моей первой брошюры — «Грипп — заразная болезнь». От этого человека зависело все. Есть еще у нас люди, от которых зависит все…
— Ну что же, — начал он врать, — прочитал я вашу брошюру от корки до корки… Верите ли, три ночи не спал…
— Верю! Конечно, верю! — соврал я моментально.
— И, поймите меня правильно, я ведь вам только добра желаю, — соврал он, глядя мимо меня.
— Ни секунды не сомневаюсь… Вы искренний человек, — приврал я не покраснев.
— Так вот, по-моему, вам надо вставить в вашу брошюру о гриппе что-нибудь о тунеядстве… Это сейчас главное… Правда, это мое личное мнение, — соврал он.
— Да, это очень оживит, — соврал я, кивая головой, и добавил на прощание: — Какое это счастье — общаться с мудрым руководителем…
И вот так в течение всей моей жизни встречал я людей, говорящих, словно врущих, и врущих, словно говорящих.
Вспоминаю свою тяжелую продолжительную болезнь, когда я лежал дома в безнадежном состоянии…
Я уже не реагировал на окружающее, и мне все было безразлично…
— Я тебя всегда любил, — соврал я жене.
— Я тоже, — соврала она. — Успокойся. Все будет в порядке. Я буду верна тебе всю жизнь…
— Я не сомневаюсь, — соврал я совсем тихо.
— Я верю, что ты поправишься, — соврала она. — Ты что-то хочешь сказать?
— Милая, — соврал я совсем шепотом, — похороните меня рядом с Петром Первым… Хорошо?
— Непременно, — соврала жена…
И вот как сейчас помню я свои похороны.
Перед тем как вынести меня из дома, состоялась легкая панихида…
— От нас ушел замечательный, честный, большой души человек, — врал один, который при жизни писал на меня анонимки.
— Его жизнь — пример подлинного служения своему делу, — врал другой, который при жизни уволил меня по собственному желанию.
— Ты был настолько лучше нас, что каждый из нас готов занять твое место, — врал третий, который при жизни подсиживал меня по работе.
— Память о тебе сохранится в нас навсегда, — врал четвертый, который все время смотрел на часы, потому что опаздывал в кино.
— Он был моим единственным настоящим другом, — врал пятый, которого я при жизни вообще никогда не видел.
На моем холмике валяются искусственные цветы. Табличка на палочке возвещает о том, что здесь лежу я. Это — сущая правда…
Хотя если приглядеться, то можно заметить, что в фамилии моей есть маленькая ложь: вместо «Арканов» написано «Орканов»… Но мне это уже все равно.
ПАУТИНА
Сидел я и ужинал в ресторане. Никого не трогал. В кои веки выбрался в ресторан. Занял укромное место. В углу. Не люблю бросаться в глаза. Увидит кто-нибудь в ресторане — разговоры пойдут… «Вот, мол, товарищ А. шатается по ресторанам… Это при его-то складе… И откуда у него такие средства?.. И что это вообще за личность?..»
Нет, уж лучше не бросаться в глаза…
Пока я ждал бифштекса, вошел мой начальник Б. с нашей сотрудницей В.