Ну, вот и снова дежа-вю: помнится, однажды я уже сталкивался с такой поглощающей всяческий свет поверхностью. Правда, в отличие от приснопамятного многогранника из старого гитлеровского подземелья, назвать поверхность этого гладкой и глубокой я бы не рискнул. Скорее, наоборот: она казалась вовсе лишенной всякого… ну… объема, что ли — и какой-то бархатистой. Короче, хрен его знает: тут и без моих художественных изысков ничего не понятно, так что скажу просто: была — и была. К сожалению, конечно.
В остальном (то есть, если не забивать голову всем вышеизложенным), наш недолгий путь ничем особенным отмечен не был: мы без задержек прошагали по асфальтированной подъездной дороге два километра, которых мне как раз хватило, чтобы кратко ввести остальных в курс дела. Ввести и показать, так сказать, на наглядном примере.
Особого оптимизма у личного состава полученное боевое задание не вызвало — что конкретно делать и с чем там предстоит столкнуться, я им, как вы понимаете, сообщить так и не смог, но близость к объекту уже сыграла свою роль: ребятки прониклись и, даже не дожидаясь приказа, разошлись боевыми парами по обочинам. Я же тем временем продолжал просто идти рядом с контрразведчиком, ибо ничего особо угрожающего усмотреть пока не мог.
Если, конечно, не считать оным девятикилометровую стеночку высотой аж до стратосферы впереди.
Возле входных ворот бывшей обсерватории нас ожидали. Поперек дороги стоял БТР с опознавательными знаками Закавказского военного округа и потертым трафаретным номером «349» на корпусе и с развернутой вдоль дороги башней, в теньке возле колес которого нес боевое дежурство патруль — четверо упакованных в камуфляж бойцов, по виду — явно не срочников и, скорее всего, даже не контрактников. Никак, коллеги… Интересно, кто? В смысле, «Альфа» или «Вымпел»?
Впрочем, спросить я не успел — один из патрульных вскочил на ноги и резво шагнул нам навстречу. Точнее — навстречу Валере:
— Товарищ полковник, капитан Евстих…
Полковник махнул рукой «вольно, мол!»:
— Что-то новое есть?
— Неа, — с легкостью перешел тот на неуставной язык, — все как раньше. Никаких изменений. Вообще никаких. Связи нет, мотор, правда, работает — и вон это еще тоже, — он кивнул на плоский блин CD-плеера в руках одного из своих подчиненных, не спеша занимающих вертикальное положение — к дисциплине капитанские ребята относились с чисто спецназовской наивностью. Значит, и вправду коллеги!
— Ясно. Потерпите пока, скоро из Нальчика будет вертолет, и вас сменят — я отдал приказ. Кстати, знакомьтесь, — Валерий обернулся ко мне:
— Подполковник Кондрацкий со своей группой. Пойдут туда же, куда и… — он замолчал, давая мне возможность самому докончить фразу. Или понять, что эти четверо — все, что осталось от первых двух посланных на исследование «объекта» групп.
— Алексей, — едва заметно изменившись в лице — Валерину недосказанную фразу понял не только я, — капитан пожал протянутую руку. Сделав вид, что ничего не заметил, я представился в ответ:
— Юрий. Давно тут?
— Третьи сутки. Нас первыми сюда дернули… вот с тех пор и сидим. Связи нет, была «вертушка», передала приказ: к «объекту» не приближаться, никого не впускать и… не выпускать, ждать прибытия группы из Москвы. Вот и ждем.
— Ну, значит, дождались! — подвел я итог нашему короткому разговору. — Пошли мы, да, товарищ полковник?
Валерий быстро кивнул: затягивать знакомство он явно не собирался, и мы двинулись дальше, провожаемые неумело скрываемыми сочувствующими взглядами капитанских ребят. Ладно, не впервой…
— Удачи, — капитан, обойдя бэтээр со стороны кормы, смотрел нам вслед. Странно как-то смотрел.
Оглянувшись, я встретился с ним взглядом и с очень серьезным видом кивнул. Да, ты прав, капитан, удача нам здорово понадобится. Ну, а насчет возвращения? На месте разберемся. И не надо так смотреть, капитан; не стоит…
— Обе группы были по пять человек, — негромко пояснил Валера, как только мы удалились от БТРа метров на пятьдесят. — Шли с интервалом в пять часов. Первая пешком, вторая на автомашине. И обе… — он махнул рукой. — Ни связи, ничего… Уже когда вторая пропала, решили перекрыть ущелье — там, на выезде из обсерватории, второй пост стоит. У нас ведь сначала кроме спутниковых снимков никаких подтверждений не было — видеозапись только вторая группа оставила.
Я рассеянно слушал, наблюдая за неумолимо приближающейся «стеной», идти до которой по дороге оставалось не больше сотни метров. Конечно, путь можно было и сократить, но для этого пришлось бы сойти с асфальта, а мне этого отчего-то не хотелось. На эшафот все-таки лучше идти по хорошей асфальтированной дороге…
Полковник между тем продолжал:
— А спешка, сам понимаешь, почему — нам-то часа три потребовалось, чтобы спутник сориентировать и на другую орбиту перевести, зато штатовский здесь уже который год висит. Именно из-за этой лаборатории. Значит, они видят то же, что и мы — причем с разницей в эти самые три часа. И хрен его знает, что они предпримут — рисковать «наверху», сам понимаешь, никому не хочется. Тем более, когда что-то эдакое случается…
— И что, часто случается? — просто, чтобы не молчать, переспросил я.
— Ну… — Валера искоса взглянул на меня, видимо в очередной раз прикидывая, не шутка ли это. — Вообще-то, впервые. Но ведь и эксперимент такого уровня тоже впервые! Кто ж знал…
— Угу, — согласился я, притормаживая — до намеченной мной точки в десятке метров от «объекта», оставалось идти не более минуты — значит, самое время перекурить. — Никто не знал. Наука почему-то вообще никогда и ничего не знает, предпочитая все решать опытным путем. А для опыта нужны подопытные зверушки…
— Это ты про нас? — на всякий случай уточнил полковник.
— Неа, — как обычно «честно» ответил я, — про мартышек. Лабораторных. Вот идем мы, шесть смешных обезьянок — все такие крутые, в комке, с оружием, а за нами наблюдают. Или наши же со спутника, или америкосы, или еще кто… Ладно, не бери в голову, разберемся. Просто я пессимистический оптимист, слыхал о таких?
Полковник замолчал — то ли на мартышку обиделся, то ли пытался представить себе, что такое «пессимистический оптимист». Зато мои пацаны, хоть и шли впереди, вне зоны аудиоконтакта, так сказать, довольно заржали — раз командир шутит — значит, все окей…
— Да ладно тебе, — я хлопнул Валеру по плечу, — говорю ж: не бери в голову. Вернемся мы — и знаешь почему?
— Нет, — угрюмо буркнул физик-контрразведчик, с опаской покосившись на меня.
— Потому что если еще и ты погибнешь рядом со мной, это будет уже слишком. Оттого я и болтаю всякую чушь, что до сих пор привыкнуть не могу, что это ты, а не Серега, понимаешь? Так что не переживай, теперь моя очередь… — я выкинул окурок и, прищурившись, взглянув на высящуюся впереди «стену»:
— Ну, а сейчас предложение, подкупающее своей новизной: пошли, прогуляемся?
— Туда? — с глуповатым выражением лица переспросил он.
— Туда, — не стал я спорить, — а что, есть другие варианты? — не дожидаясь ответа, я пошел вперед, бросив своим через плечо:
— Турист, за старшего. Если не вернемся, — я взглянул на часы, — через час — идите следом. И повнимательнее, не расслабляйтесь! Вернусь — не вернусь, а головы в случае чего все равно пооткручиваю!
Вот за что я искренне люблю своих парней и ни за что на свете не променяю их ни на кого другого — так это за то, что они никогда со мной не спорят. Даже Турист, с которым у нас разница в возрасте, прямо скажем, чисто символическая. Как командир сказал — так тому и быть. Даже если оный командир делает явную и стопроцентную глупость.
Как, например, вот прямо сейчас…
Вблизи — теперь я имею в виду «по-настоящему вблизи», а не с расстояния в несколько сотен метров — эта штуковина выглядела еще более впечатляюще и непонятно. Теперь она уже не напоминала шинельное сукно, а походила на… как бы это поточнее описать-то? Ну, представьте себе, например, дым от большого такого костра. От очень большого костра, километров девяти в окружности, я имею в виду. Представили? А теперь попытайтесь представить, что он, этот самый дым, совершенно неподвижный; застывший, словно на размытой черно-белой фотографии. Вот примерно так.
Первые несколько секунд мы с Валерой просто тупо стояли в нескольких метрах, не решаясь сделать последний шаг. Ну, тот самый, который «трудный самый». Идти вперед было глупо, не идти — еще глупей…
Скосив на полковника глаза, я вздохнул — ну и хрен с ним, пускай обижается! — и, протянув руку, стянул с его плеча автомат. Ох, трудно мне с тобой придется, коллега, задницей чую — трудно. Привычно отщелкнул вниз предохранитель, дослал в патронник патрон, вернул флажок на место и протянул назад.
Валерий, поправив ремень от сумки с ноутбуком, чуть виновато взглянул на меня и принял оружие: понимаю, не привык, в кабинете засиделся, бывает… ладно, разберемся.
Поймав себя на мысли, что начинаю просто тянуть время, я глубоко вздохнул и, не оглядываясь, шагнул вперед. Прямо в этот застывший в неподвижности ирреальный суконный дым…
Описать свои чувства? Это вряд ли, особенно, если и чувств-то почти никаких не было: не успели, понимаешь ли, сформироваться и оформиться в ощущения. Помню только одно: тяжесть. Немыслимую тяжесть, навалившуюся разом и как-то сразу со всех сторон.
Когда-то давно меня и всех ребят с моего курса пропустили через центрифугу — самую настоящую, из тех, на которых будущим космонавтам по полной программе дают прочувствовать, что их ждет на избранной трудовой стезе. Зачем это надо было нам, я до сих пор не знаю — на вестибулярный аппарат мы и так не жаловались, а угонять ракеты-носители с вражьих космодромов нам вряд ли предстояло, но приказы в нашей среде не обсуждаются, так что «оттестировались».
Вот сейчас я и испытал нечто подобное. Подобное — да не совсем: если там, в тесной центрифужной капсуле, перегрузка сминала мою плоть в полном соответствии с