в преступлении против человечества. Знаете, что есть такая статья? Вот я тоже узнал. Лейтмотив в том, что мы нарушаем моральные нормы поведения в человеческом обществе. Не должны люди выбирать, каким другим людям размножаться, а каким – нет. Они проведут линию нападения и убедят всех, что мы не имеем права играть в богов. Что у них нет никакой уверенности, что врачи не выполняют свою работу спустя рукава у непонравившегося пациента. Вот тебе, допустим, не нравится человек. И ты, имея все возможности своей профессии, не ту схему стимуляции ему назначишь, или не так быстро несешь яйцеклетки в лабораторию. И все, безуспешны все попытки. А с другим, понравившимся тебе, ты выкладываешься по полной: лучшая схема, личный контроль, высокая вероятность успеха. Они не хотят доверять будущее врачам. Поэтому отнимут последнюю надежду у целого человечества.
Хуан положил руки на стойку и потянул из стакана. Кэн с Анной переглянулись.
– Ты серьезно? – Кэн сделал ударение на каждом слове.
– Абсолютно. Информация проверена и из разных источников совпадает.
– Нас что, посадить хотят? – Анна чуть не икнула.
– Хотят, но не получится. Только припугнут всех остальных нами. Я поэтому и согласился, да и вас двоих отговаривать не стал. Хочу войти в историю.
– Если они хотят перекрыть любую возможность воспроизведения человечества, через сколько лет мы все вымрем? И в чем тогда смысл? – Кэн словно разговаривал со стойкой.
– У меня встречный вопрос: кто такие они? – Анна взглянула на Хуана.
– А это очень правильный вопрос, Эни! Помнишь, полгода назад был слет руководителей стран?
– Н-наверное, – она совсем этого не помнила, потому что не имела ни сил, ни желания интересоваться политикой.
– Вот тогда они и решили.
– Я все же не понимаю, – Кэн развернулся к Хуану всем телом. – Дружище, объясни мне. Им не нравится, что мы делаем ЭКО в клиниках, так?
– Так.
– И они нам запретят это делать?
– Запретят.
– И больше не будет детей?
– Не будет.
– Никогда?
– Мне кажется, мы пошли по кругу, – Хуан невесело усмехнулся.
– Я просто пока не могу в это поверить. И ради чего это все? Я услышал про моральные аспекты, но причина же не в этом?
– Власть. Они боятся, что врачи будут иметь такую власть, что свергнут их в итоге. Кто владеет технологиями репродукции, тот владеет миром.
– Они думают, мы создадим партию гинекологов? – Кэн пытался шутить.
– А ты только представь: единственные люди, дающие будущее в виде детей, – это врачи. Мы можем дать это будущее целым народам, можем не дать. Сейчас встанет вопрос о сохранении отдаленных племен и отсталых народностей, тех, что и не слыхали о медицине в принципе. Пока мы работаем лишь с теми, кто обратился за помощью. Как быть с остальными? Как быть с разнообразием человеческого рода? Это все предстоит решить нам с вами. Такая сила, которая в наших руках, их пугает. Пусть она уже давно у нас, но осветили это только недавно.
– После заявления Джуна.
– Верно, Эни, верно. Ему пришлось непросто. Этим заявлением он кинул нас всех под поезд, который вот-вот собьет. И этим же начал обратный отсчет в человеческой жизни на этой земле.
– Он мог что-то сделать?
– Эни, он и так многое сделал. Ты прости, но он держался молодцом и отодвигал максимально долго всю эту ситуацию. Пытался собрать экспертов, тех, что выстоят, выдержат, смогут вынести на своих плечах всю эту историю и не сломаться. Потому что впереди нас ждет бойня с не самыми приятными персонажами в истории человечества. Он еще надеется, что мы сможем их убедить, что сможем отстоять право на работу. Мне же так уже не кажется.
– Вы общаетесь?
– Да, редко и по делу. Он прилетел в Лондон месяцев десять назад, рассказал обо всем надвигающемся и просил встать на его сторону. Я сказал, что без вас двоих нам даже пытаться не стоит.
– Десять месяцев? И ты молчал?
– А что было сказать, Эни? – он развел руками. – Что я снова общаюсь с Джуном? После той истории? Как мне потом смотреть тебе в глаза? Я же на своих руках тебя выносил из самолета в Хитроу. Ты думаешь, я забыл, как ты выглядела? Ты думаешь, я не помню, как ты не могла разговаривать, есть, пить, дышать? У меня до сих пор сердце кровью обливается от той картины перед глазами: ты же приземлилась в Англии лишь подобием человека, его тенью. Он выжал тебя до последней капли, уничтожил. Я тебя поднимал, пока Кэн сидел в Сеуле в тюрьме. А подозрение в похищении – серьезная статья в той стране, между прочим. Эти бесконечные бумажки между двумя континентами, чтобы снять с Кэна обвинения в твоем похищении, только потому, что посадил тебя на самолет до Лондона. Он и тогда был почти всесильным, а сегодня… Он пришел ко мне с просьбой спасти не его, а вас двоих. Ну и меня заодно с человечеством.
– Ты дал ему в нос? – Кэн прищурился.
– Ну конечно! С этого и начали. Сломал в трех местах: за тебя, меня и Эни.
– А я-то думаю, что в нем изменилось.
В какой-то момент боль от прикосновения к тем событиям сменилась захлестнувшей ее радостью и Анна расхохоталась:
– Ты правда надавал ему по лицу?
Хуан обиделся:
– Я же говорю, сначала сломал нос. Потом выслушал, все же не чужие люди. Потом вступил с ним в сговор. Вот, признаюсь вам. Признаюсь, но не раскаиваюсь.
Кэн с Анной переглянулись. В их глазах играли искры, словно не было в истории их дружбы вчетвером темных пятен, словно они сидели в ресторанчике где-то в центре Сеула, словно вот-вот в дверь вбежит Джун с надменной улыбкой на губах и кинется на них с объятиями. И все же, темные пятна были, они не забыты. Раны на сердце Анны все еще кровоточили, хоть она и пыталась все эти годы не обращать на них внимания.
– Какие наши дальнейшие действия? – Кэн пытался сообразить, можно ли здесь было курить.
– Пока сидеть тихо. Подписывать бумажки, делать вид, что со всем согласны и не будете бороться. Джун пытается прощупать почву других экспертов, не сдадутся ли в последний момент. Он их выбирал по всему миру, но сами понимаете, перед лицом опасности они могут со всем согласиться.
– С чем, со всем? Прости, я немного торможу, – Анне хотелось разобраться, но мозги словно наполнились разбегающимися в разные стороны букашками.
– Запрет на репродуктивные технологии. Запрет на врачей-репродуктологов. Запрет на будущее.
– Понятно.
На часах было девять вечера, а разговор уже исчерпал себя. Виски не приносило ни радости, ни покоя, поэтому они на автомате потягивали из своих стаканов.
– Хуан, ты говорил, что мы сможем выстоять в этой битве?
– Я говорил, что надеюсь на это. Если нет, все закончено.
– Все закончено для людей, – Кэн повторил на автомате, словно фразу из телепередачи.
Глава 6
Следующий день заседания Международного суда мало отличался от первого. Те же желтые ленты, скучающие журналисты, высокопарные слова на разных языках. Хуан зевал пятый раз за последние полчаса, журналист в первом ряду опасливо на него поглядывал, словно боясь быть проглоченным.
– Скука неимоверная.
– А что за женщина в начале нашего ряда?
– А эта? Это Мэрил Стайнс, она представляет Бельгию, – Хуан слегка хохотнул. – Это как с олимпиадой: стране-организатору должны обязательно дать медаль. Слышала что-то про репродуктологию бельгийскую? Вот и я не слышал. Но конкретно Стайнс хороша, да и не работает она в Бельгии. У нее клиника где-то в Калифорнии, что ли? Уж не знаю, каким образом уговорили ее вытащить из-под полы свой бельгийский паспорт, но согласилась она приехать только из-за одного человека.
– Из-за кого?
– Из-за тебя, Эни. Это было условие.
– В смысле?
– Джуну нужна была именно Бельгия для проведения этого фарса. Тут и законодательство повеселее, да и дом теперь его: люди, связи, ты понимаешь, – она кивнула. – Но правительство никак не соглашалось, мол, без нашего представителя невозможно столько потратить на организацию. Перерыв всевозможные списки, он обнаружил гражданство у Стайнс. Полетел к ней, долго уговаривал, но она ни в какую. Тогда он предоставил фамилии участвующих коллег, Стайнс обратила внимание на твою и согласилась. О причинах не упоминала. Я думал, она еще в первый день к тебе подойдет, но, как видишь, делает вид, что не знает тебя.
– Она и правда меня не знает.
Хуан развел руками.
– Никто так и понял этой смены гнева на милость. Джуну она была нужна, он сильно и не спрашивал.
– Да, как и меня. Внести в списки и даже не спросить, согласна ли я в этом участвовать.
– Он знал, что ты откажешься. По личным причинам. Поэтому тебя просили в вашем Министерстве, – Анна пристально посмотрела на друга, он осекся на полуслове. – Ты же знаешь его возможности.
– Да, Хуан, я прекрасно знаю его возможности, – она чеканила каждое слово и буравила его глазами.
– Мое сообщение тебе ничего бы не решило. Только испортило бы нашу первую вечеринку по приезде.
– А так она превратилась в попойку в баре.
– Говори за себя, – Кэн подмигнул им двоим и поднес палец к губам, призывая обратить внимание на полукруглую кафедру перед ними.
К концу второго дня перечисления бесконечных списков участников, их достижений и значимости в жизни общества, зачитывания протоколов заседаний на пяти языках и бесконечных зевков Хуана дверь шумно распахнулась и в зал влетел Джун.
Высокий, что совсем нетипично для корейца, смуглый, с взъерошенными густыми волосами он летел к кафедре походкой юноши, не обращая внимания на окружающих людей, встающих его приветствовать, на журналистов, расступающихся перед ним как море, на оживившийся зал. Он все еще был красив, с правильными чертами азиатского лица и светло-голубыми, почти прозрачными глазами. Взгляд этих глаз был холоден и резок как лед на морозе, это было видно даже с последних рядов. Простое поло небесного цвета он нес словно мантию короля, стильные темно-синие брюки по фигуре подчеркивали непринужденность его отношения к заседанию. Вокруг все были в деловых костюмах.