Лонжерон откинут — новые гарпуны, трезубцы, копья. Реактор? Зеленый. Коньки? Зеленый. Еще два тюбика — на вкус чистое железо, но почему-то приятно до дрожи.
— Четвертая, Пятая, Восьмая! Прикройте!
Восьмая чуть не за шиворот заставляет себя оторваться от борта хотя бы на полкабельтова. Взвесь — шестьдесят. Воздух — сорок. Над головой белоснежные хвосты ракет. Ночник видит разницу в полградуса между гребнем и основанием волны, факел ракеты для него так ярок, что срабатывает светофильтр. Черные кольца ткнувшихся в уплотнение снарядов — черные и в ночнике тоже. Слева-спереди темная масса — Восьмая на одном испуге вбивает в гада сперва блок-гарпун, а потом трезубец — без единой мысли, заученная в Школе связка; Четвертая и Пятая добавляют. Зеленые пряди расплывающейся взвеси; затухающая пульсация темно-алого в кальмароподобной массе. Остыл. Готов. Хорошо…
— АТМ! Аll-to-me!
Восьмая послушно поворачивает к своим. Теперь Тенрю говорит ласково:
— Девчонки, соберитесь. Чуток осталось. Резервная эскадра уже идет нам навстречу. Валькирии выжигают дорожку. Вот, смотрите!
— Так это не восход там, впереди?
— Это бутылку Клейна в узел Минковского завязывают, — хрипит Инес. — Все, кто нас там ждал, резко зажгли.
— Точно. Девчонки, милые, еще одна пробежка. Вон там, — Тенрю включает маркер на общей карте — и Восьмая радуется, что сейчас вполне понимает схему. Наверное, потому, что вне схватки. Флагман поясняет:
— … Признаки наличия Старшей особи. Похоже, оттуда командуют нападением на замыкающий грузовик. Я уже запрос кинула. Сейчас их снарядами приголубят, они занырнут. Пока будут булькать, мы подбежим на выстрел. В гидрофонах сейчас только мат начальника можно разобрать, так что им поневоле придется выставить головы на воздух. А тут из-за угла появляемся мы. Давайте, лапушки, впереди полосочка! Красненькая!
Восьмая пытается сообразить, чем так важна красненькая полосочка, но тут же и бросает глупую затею. Думать сил не осталось — только следовать за флагманом. Зеленый…
Тенрю смотрит на семь зеленых огоньков. Утереть слезы сквозь лицевую пластину никак, так что флагман глотает их молча.
— К полному ходу!.. FORWARD!
Взвесь — шестьдесят пять. Воздух — сорок пять. Зато стрелять можно. Из сорок пятой взвеси можно такое выформовать — Ото-химе обзавидуется.
— Ракетами — огонь!
Пламенные хвосты отлично выжигают взвесь. Над головами опять блок-снаряды главного калибра линкоров. Линкоров три в эскадре. И еще тяжелые крейсера. И легкие. И эсминцы. Сперва — лиловые хвосты сотен блок-снарядов. Потом почти неслышный шорох осыпавшейся взвеси. Воздух — девять! Без маски жить можно. Два или даже три вдоха.
А главное, осыпавшаяся взвесь не мешает радарам. И начинает работать вся электроника наведения! Недолго: пока неимоверно громадное скопище глубинных не надышит до уровня тридцать — и выше. Но в эти короткие минуты по стае лупит все, что может стрелять.
— Держите мне спину!
Разгоняются «тридцатые» без особого рвения — очень уж хочется спать. Двужильная Тенрю ловко уводит отряд от «собачек», пытающихся задержать прорыв. Башни с металлорезками плюются направо и налево, но Восьмая выстрелы уже воспринимает как шум лесного ручья.
— Трезубцы — н-на р-руку! Р-руби!
Тенрю идет прямо сквозь кашу оглушенных глубарей; тридцатый отряд следом за ней орудует копьями и трезубцами. От усталости древки движутся не так быстро, как надо бы — но проход к главной цели все же расчищен.
А цели-то и нет. Нырнула. Старшая особь — не зубастый унитаз. Старшие особи разумны. Как люди. Кое-кто и хитрее… Тенрю закладывает поисковую спираль: никакая хитрость не поможет распознать скользящих канмусу. Акустика не в силах выделить слабый шелест коньков среди громких всплесков боя. Чтобы командовать набегом, Старшей особи надо видеть поле. А для этого рано или поздно придется всплыть и смотреть глазами.
Туда, в эти глаза, Тенрю и загоняет боекомплект. Глубинник взметывается над водой — не туша, стальной змей!
И тогда весь тридцатый отряд, наконец-то полностью проснувшись, полосует серо-синее тело — и башенным калибром, и плетями трассеров из металлорезок, и гарпунами, и копьями, и трезубцами!
Тварь падает с неслышным в грохоте боя всплеском. Движение массы глубинников резко меняется. Ближайшие к месту событий просто разворачиваются и уходят под воду: больше их никто на смертельный штурм не гонит. Флагман тоже сигналит отход, и с ужасом понимает, что выложившийся в рывке отряд едва переставляет ноги. А ведь нужно догнать школоносец, идущий со скоростью конвоя — сорок узлов!
— Феникс — Тридцатому! Мы выдохлись! Марка пять! Снимайте нас, мы Старшего срубили!
— Некому снимать. Правее вас восемнадцатый и шестой. Собирайтесь на марке два. Вас прикроют эсминцы дозора.
Восьмая снова отключает общую волну. Когда успела нажать слишком чуткую клавишу?
— Отряд!
О, это Тенрю. Не напрягай меня, большое алое облако…
— … Первый тюбик — принять! Подтвердить!
Вкус первого состава — горячее железо. Имбирь. Чай с имбирем. Чай — это хорошо. Тепло. Люди. Когда-то и она была человеком…
Состав срабатывает, и Восьмая подпрыгивает на коньках. Заснуть посреди боя! Сожрут же нахрен! Зеленый!
— Не отставайте, — Тенрю что, всхлипнула? Да быть не может, это, небось, двужильная слюной от ярости захлебывается. — Курс на точку два, полный ход… FORWARD!
Полный ход, веселенькие зеленые волны. Круглые и некруглые кусочки всех цветов радуги. Ночное зрение — такое… Такое ночное! Красиво идет флагман! По скатам, сквозь гребни — ну правда же, красавица! Может, и правда, ну их лесом, этих мальчиков?
Борт… Железная стена, лиловые сполохи поля Клейна… Решетчатый ложемент.
— GO ON BOARD!
Ложемент — фиксаторы — копье… Нет копья. Блин. За потерю копья — штрафной балл. Ночь кругом, как же найти его? Да и бой вокруг…
— Флагман, я копье потеряла.
— А я трезубец.
— А я…
— Да хрен с этими дровами! Зато все живы! — Тенрю как будто удивляется, заталкивая свою экипировку в личный флагманский шкаф.
— Сама в шоке, — огрызается Инес. Ей проще, экипировка рядовых канмусу так и остается на ложементе. Вокруг решетчатого крыла уже суетятся дежурные оружейники. Седьмая делает несколько шагов к двери отсека — и мягко, тряпочкой, оседает на мелко дрожащий пол. Мгновение спустя перестает действовать даже первый тюбик — весь тридцатый отряд сопит в две дырочки прямо на металле высадочной камеры. И Тенрю, размазывая слезы, таскает спящих к диванчикам в комнате отдыха. Позвать дежурную смену? Но те, наверняка, заняты приемом раненых…
— Раненых стало в два раза больше. Безвозвратные потери — четырнадцать. Без вести — трое. Правда, арьергард еще не докладывался, вдруг все-таки подобрали.
— Я боялся худшего. Эти новички еще ничего.
— Как посоветуете идти дальше?
— На рогах.
— Пожалуй, по-другому и не выйдет… Феникс — капитану конвоя.
— Есть Феникс.
— Больше никого на воду не спускать.
— Есть никого на воду.
— По конвою! Канмусу выбыли, дальше пойдем на стволах. Главного калибра оставить по десятку на башню. Торпеды, ракеты и универсальный, противоминный — расходовать без ограничений. Ход полный, принять изменение генерального курса, приготовиться к маневру. Напоминаю: минимально допустимый интервал!
Отрываясь, конвой увеличивает скорость до предельной. Гонка сквозь ночь, гонка к рассвету — к настоящему зареву, сквозь лиловое пламя осыпателей, сквозь шары трассеров, на крыльях воды и взвеси выше носовых башен. Зайтись бы сердцу — да после суматошной резни всем кажется, что время застыло, и ничего не происходит, и даже клонит в сон. Лишь багровые полотенца залпов, лишь уханье главного калибра. Огненные стены заградительного; да в оттаявших, наконец, гидрофонах утробные вздохи ныряющих зарядов…
Тридцатое подразделение сопит на диванчиках отсека ожидания. Тенрю в полудреме слушает общий канал конвоя. И уже под самое утро, разобрав знакомые позывные Резервной Эскадры, Тенрю понимает: дело сделано. Выкуси, Ото-химе: конвой прорвался в Гонолулу!
В Гонолулу все первым же делом бросились на узел связи. Восьмая не бросилась: как бы ни был велик узел, триста человек сразу он вряд ли примет. Будут очереди, придется ждать, подскакивая от нетерпения. Да и говорить придется под нетерпеливыми взглядами: ну скоро ты там? Мы тоже ждем!
Так что Восьмая не спеша вымылась в освободившемся душе тридцатого кубрика. С чувством, с толком, с расстановкой позавтракала всем, что предлагал камбуз «Феникса». После боя аппетит взлетел до невиданных высот. Правда, заслуженных поросят обещали к ужину — когда подразделения соберутся за торжественным столом. Но канмусу и так не морили голодом; а уж бывших в бою вовсе угощали без нормы. Благо, за талию опасаться нечего: ведь просто бежать вдоль борта школоносца — и то приходится со скоростью конвоя. Сама не зная, зачем, Восьмая расставила приборы как делалось дома — неимоверно давно и необъяснимо далеко, в другой Вселенной… И поняла, что напоминала себе об этом зря. Стерла слезы (как будто никто не заметил?) — и после завтрака спустилась поплавать. Так-то в бассейн фиг прорвешься!
После купания Восьмая медленно, — медленно, какой же это восторг! Не надо держаться на хвосте у бешеной гадюки Тенрю! — плавно пошла сперва по стальным коридорам «Летучего Феникса», потом по гладкой тиковой доске верхней палубы. Малолюдность школьных отсеков завораживала и даже немножко пугала. Да, экипаж суетился все так же. Но вот синих форменок Владивостока и белых Токио на пути не попалось ни одной.
Сине-белое облако форменок и нетерпеливого визга клубилось у лимонно-розовых стен радиоузла. Соратницы разве что на стены не лезли — да и то, потому что флагманы рядом и не помилуют.
Восьмая посмотрела на далекую суету с трапа. Прикинула, что еще часа два у нее есть. Спустилась — наслаждаясь едва заметным прогибом каждой пружинящей ступеньки. Спросила у вахтенного матроса: