— Где тут кафе? Или просто можно посидеть? Никуда не спеша…
Матрос указал в совершенно противоположную сторону:
— Вон под горкой базар. А там столики, видите?
— А… Люди?
Матрос понимающе кивнул:
— Здесь нет лишних людей. Все знают, кто вы. Можете ходить свободно. Это же не город, а закрытая база. Просто большая очень.
— Благодарю, — Восьмая зашагала в указанном направлении. Вопреки ожиданиям, земля под ногами не качалась. Причальная стенка тянулась и тянулась; справа, у берега, на ней равномерно попадались будочки электрошкафов, бухты толстенных силовых кабелей и прошитых блестящей стальной нитью армированных шлангов, резко пахнущие активным топливом. Слева длинный борт школоносца, затем просто море. Потом справа показался вагончик побольше. За ним, огражденные вкопанными баллонами высотой по колено — шесть столиков белого дерева, в два ряда. Выгоревший парусиновый навес над ними шевелило полуденным ветром. Черные стальные опоры навеса уже заметно нагрелись в лучах давно поднявшегося солнца.
За ближним столиком сидели два угрюмых мужика — один в инженерском комбезе, второй в белом халате со знаменитым кленовым листом Гавайского Международного Госпиталя. Подняв глаза на вошедшую, инженер сказал:
— Товарищ младший лейтенант, разрешите обра…
— Отгребись от нее, Корнет, — рявкнул знакомый голос. — Это моя Восьмерка. Она ничего знать не может.
— А-а… — пролепетала Восьмая, — Тенрю? Капитан Тенрю?
— Садись, чего застыла?
Восьмая осторожно вошла и села за второй стол. Тенрю хлопнулась рядом — лавка пружинисто прогнулась, но добрые дубовые доски выдержали. Перед собой Тенрю выставила высокую бутылку. Доктор и Корнет посмотрели на нее неодобрительно.
— Не берет, — печально сказала Тенрю, разливая содержимое по рюмкам-наперсткам. — Не берет меня ни «Столичная», ни шило. Я же не человек. Я могу двигаться со скоростью сорок узлов. Выдержать отдачу двух металлорезок. Пропороть гарпуном шкуру глубинного. Тех калорий, что в бутылке, мне на четверть часа хорошего хода. Или на пять минут активного боя. Не того хлопания по балде ладошкой, что было ночью. Активного!
Восьмая только икнула: Тенрю недвусмысленно подвинула один из наперстков к ней.
— Но… Пить с командиром? Это против правил!
— А восемь стажеров — по правилам? — капитан зарычала так, что мальчишка-разносчик отшатнулся. — Да я вешаться хотела, Восьмая! Ве-ша-ться! «Что страшней, чем форс-мажор?» — процитировала она стихотворение Командора. Корнет среагировал мгновенно:
— В экипаж пришел стажер!
— Ну, а что страшнее даже?
— Два стажера в экипаже!
— А вас у меня восемь. Во-семь!
— Это песец, — согласился доктор. Тенрю посмотрела на него с жалостью:
— Док, песец — это два стажера в экипаже. Ну, три. Ну пусть дважды по три! А у меня… Как это? Четырежды акбар!
Откашлялась и проглотила содержимое наперстка. Восьмая поднесла рюмку к губам — и задохнулась от неприятного запаха. На домашнее вино совсем не похоже. Девочка решительно поставила наперсток на стол:
— Невкусно.
Тенрю засмеялась — негромко, печально и необидно:
— Удивительно не то, что мы пятую часть потеряли. Удивительно то, что четыре пятых живы.
— Вы… Все сделали за нас, — набралась храбрости Восьмая. Тенрю кивнула:
— Девятки, пытавшиеся делать хоть какие-то маневры, потеряли кто двоих, кто троих. Четвертый отряд накрылся полностью, вместе с Евой. А мы уцелели. Одна Шестая в синяках. Если это не чудо, так чудес нет вовсе… Восьмая, ты не нюхай, ты пей. Тогда не так погано.
— Нам еще до Сиэтла идти.
— Знаешь, девочка… — капитан взъерошила свою вороную гриву. — Я однажды так зареклась. Подумала: не хвали день до вечера. Еще же переход от Палембанга. А ее хоп — и съели. И я не успела сказать!
Тенрю оперлась подбородком на сложенные руки.
— Я — «флотская дева.» Кан-мусу. И я, блин, останусь, мать его, девой! Потому как, если мне понравится парень… — кивнула на Корнета. Тот вздрогнул.
— Да договорилась бы я с Симакадзе! — рявкнула капитан. — Вернется она! Такао вытащит! Дваждырожденная не из такой херни вылезала! — сказала Тенрю уже доктору.
— Ты что-нибудь знаешь? — мужчины затаили дыхание.
— Я верю, — сказала Тенрю. — Верить и ждать возвращения с моря женщины умеют. Вам вот придется учиться. Но это хотя бы в ваших силах. А мне чего делать? Если мне понравится парень, я одним засосом его насухо выпью. Или обнимашками раздавлю в пирожок с говном. Я же не человек. Пост-человек. Экс-человек. Полубог.
Восьмая набралась решимости, схватила наперсток и… И сплющила точеный металлический стаканчик просто пальцами!
— Ой…
— Да! Я же тебе копье обещала! — засветилась от радости Тенрю. — Под твою немеряную силушку. Вот мелочь отмитингует возле узла связи. Мы подойдем чинно, как дамы, посылочку получим… Корнет, проводите?
Тот замялся. Тенрю посмотрела на него прямо:
— А Симакадзе бы не обрадовалась, что ты киснешь. Так что взял жопу в горсть и держи спину прямо. Вон Док даже в лице не изменился. Хотя тоже переживает, я же слышу сердечный ритм.
— Госпожа капитан…
— Тенрю!
— Госпожа…
— Тенрю!
— Тенрю… А сколько у вас походов?
— Один, — просто сказала капитан. — До Австралии, за металлопрокатом. Шведские рудники тю-тю, вам же должны были давать на экономической географии. Нормальная руда в товарных объемах только там и осталась. И обратно: Порт-Дарвин — Порт-Артур. Ну, в новый, который отстроили после Второго Удара. Восьмая, ты что хлопаешь глазками? Истории тебя не учили тоже?
— Один выход? Всего лишь один? И красный номер?
Тенрю пожала плечами:
— Меня-то учили полтора года. У меня были провозные выходы — по настоящей взвеси, но без боя. Была стажировка в нормальной, сработанной девятке. Как я тупила! Из вас ни одна так не тупила, даже эта коза Седьмая. Объективно, вы круче. Учили вас меньше, а справились вы лучше. Так что попомни мои слова, ты тоже скоро покраснеешь.
— Но всего лишь один поход!
— Ну, вдоль Гвинеи, Филиппин, Малайзии. Берег близко, прикрытие авиацией постоянное, и грузовик тоже был единственный.
— А чего сейчас три?
Тенрю поморщилась:
— Политика. Стратегия. Хрен в ступе.
— Или просто предыдущий конвой не дошел, — прибавил молчавший до сих пор доктор. — Вот и послали то, что в прошлый раз не доехало.
Восьмая вздохнула. Одно дело — слухи. И совсем иное — обедать с людьми, не дождавшимися любимых из потерянного конвоя.
— Посмотри лучше вон туда, — сказал Корнет. — Прямо турнир!
Несколько поодаль от столиков закусочной, у входа на базар, расступилась небольшая очередь. Подошли два здоровенных матроса с местной базы — ветер перекладывал по могучим плечам воротники, вышитые таким же кленовым листом, как на халате доктора. А еще на плечах матросы несли девчонок — Восьмая сразу узнала аватары подводных лодок. Вспомнила, как ей было страшно в слепой мясорубке ночного боя. А для подлодок такая резня — обычное дело. Девушка поежилась.
Аватары подлодок, свесившись к прилавку, выбрали что-то, невидимое от закусочной. И, похоже, заспорили. Скомандовали — люди расступились еще шире. Аватары зашептали что-то на ухо — каждая своему матросу. Те заржали — натурально, по-конски. Правда, то и дело сбиваясь на обычный смех. Один попытался копнуть землю копытом — как настоящий конь — чуть не упал. Зрители тоже засмеялись. Аватары между тем выдернули первые попавшиеся палки. Кто-то подал упаковочную ленту — русалки живо навили ее спиралью, превратив шесты от навеса в рыцарские копья. Навершия копий сделали из круглых желтых плодов — Восьмая таких не видела ни дома, ни уже здесь.
Матросы-скакуны разошлись по углам площадки. Снова попробовали заржать — и под хохот зрителей тяжелой трусцой понесли амазонок в центр поля. Правая крутанула копье, ловко разбив желтый фрукт о макушку соперницы. Та не осталась в долгу, ткнув противницу копьем в бок. Но вражина перехватила копье рукой, отбросив свое. Подтянула желтый шар поближе — и в три приема отгрызла от него добрую половину! Остатки фрукта шлепнулись на ринг, вокруг которого уже катались со смеху все мальчишки — и добрая половина взрослых зрителей.
Подлодки гордо выпрямились на плечах матросов — те сделали круг почета и под аплодисменты ускакали к дорожке, где скоро скрылись из виду.
— Традиция такая, — серьезно сказал Корнет. — Русалки с подводных лодок не ступают на землю Гавайев. Пока здесь хоть у кого-то есть сила в руках.
— Есть за что, — неожиданно для самой себя сказала Восьмая.
Тенрю одобрительно хлопнула ее по плечику:
— Соображаешь. Интересно до чертиков, какой же тебе достанется позывной… Ну так что? Пойдем прогуляемся в сторону радиохауза? Ты… Родителям будешь звонить?
Восьмая вздрогнула:
— Моих родителей нет на Земле.
Поколебалась. Вспомнила жалобу Тенрю: «А ее хоп — и съели… не успела сказать!» И призналась — прекрасно понимая, что вручает флагману ключ от собственной жизни:
— У меня есть знакомый. Парень.
Парень хмыкнул:
— Фигней хвастаешься, Крыс.
Названный прищурил красноватые глазки — полностью оправдав кличку.
— Ну так похвастайся чем настоящим. Не можешь? Не свисти!
Егор посмотрел на многометровый бетонный забор, под которым собиралась ватага Крысят. На приметный куст шиповника. На покосившуюся лавку, порезанный ножами стол, вытоптанную землю под ним.
— Настоящим?
Крысята посмотрели с неподдельным интересом, заслонившим пока что даже обиду. Они к новичку всей душой — даже морду бить не стали, как положено при прописке в новом дворе. А тот обфыркал и крутизну их, и секретное место, где так удобно курить, прячась от взрослых. Игрушки, сказал. Бычиный кайф, так-то!
Но крысята нешуточно гордились выдержкой и дисциплиной — насколько это вообще возможно в пятнадцать лет. И потому посмотрели на атамана, которому было аж целых семнадцать. Крыс говорил, что у него даже девчонка есть! Поскольку дрался Крыс лучше любых двух, слова его в шайке никто под сомнение не ставил.