Мы не надменны, не высокомерны, когда превозносим все то, что знаем – в целом и в частностях – благодаря науке. Мы просто излагаем честную и неопровержимую истину. Столь же честным является открытое признание того, что многого мы пока не знаем – многое еще предстоит сделать. Это полная противоположность надменного высокомерия. Наука соединяет в себе добытый ею огромный массив того, что мы знаем, и скромность, с которой она объявляет о том, чего мы не знаем. Напротив, религия – к своему стыду, не добавившая практически ничего к тому, что мы знаем, – демонстрирует при этом громадную высокомерную уверенность в мнимых фактах, которые она попросту выдумала.
Но я хочу предложить еще одно, не столь очевидное соображение относительно различия между религией и атеизмом. Я утверждаю, что атеистическая картина мира обладает невоспетым достоинством интеллектуального бесстрашия. Начну с того, что может показаться отходом от темы.
Книга Фреда Хойла Черное облако[11] – один из лучших научно-фантастических романов, которые я читал (несмотря на его неприятного главного героя), – отличается тем, чем и должна отличаться хорошая научная фантастика: развлекая читателя, она информирует его и расширяет его представления о настоящей науке. Черное облако представляет собой инопланетное существо, обладающее интеллектом, превосходящим человеческий; оно расположилось на околосолнечной орбите, чтобы пользоваться энергией Солнца. Ученые в конечном итоге устанавливают связь с облаком, после чего следуют драматические события. В кульминационный момент романа ученые просят облако сообщить им свои знания, которые превосходят этих физиков настолько же, насколько их собственные познания превосходят, скажем, аристотелевские. Облако соглашается, но объясняет, что основанный на вспышках света код, посредством которого оно сообщит свое знание, лучше всего передавать только одному человеку за раз. Талантливый молодой физик по имени Дэйв Вейхарт вызывается быть первым. В итоге он впадает в транс, из которого уже не выходит, и умирает от перенапряжения мозга. То же самое, после более продолжительной борьбы, происходит с астрофизиком Кристофером Кингсли, главным героем книги. Человеческий мозг, даже мозг выдающегося физика, попросту не готов к тому, чтобы справиться со сверхчеловеческим знанием.
Облако со срочной миссией убывает в другую часть галактики. Оно объясняет, что, несмотря на его колоссальные познания, имеются определенные проблемы, прозванные «глубокими вопросами», превосходящие даже его понимание. Подобно любому хорошему ученому, сверхчеловеческое черное облако обладает скромностью, чтобы познавать то, чего оно не знает. Причина его убытия заключается в том, что ближайшее к нему черное облако, находящееся на расстоянии всего в несколько световых лет, сообщило, что нашло решение «глубоких вопросов» (надо полагать, что-то иное, чем 42). После этого сообщения связь прекратилась, и наше облако, как ближайший сосед, считает себя обязанным отправиться узнать, умер ли первооткрыватель или еще жив и может сообщить долгожданный ответ на «глубокие вопросы». У читателя возникает подозрение, что соседнее облако умерло от смертельного перенапряжения, сходного с тем, что убило Вейхарта и Кингсли, только более масштабного.
Что такое для нас Глубокие вопросы? Какие вопросы могли бы всегда оставаться для нас непостижимыми? В начале девятнадцатого века прежде всего на ум пришли бы вопросы о том, как возникли и достигли разнообразия сложные формы жизни, однако на эти вопросы Дарвин и его последователи дали окончательный ответ. Я полагаю, что остающиеся глубокие вопросы примерно таковы: как физиология мозга порождает субъективное сознание? откуда происходят законы физики? что определяет фундаментальные физические константы, и почему они представляются тонко настроенными, позволяя возникнуть нам? и почему существует нечто, а не ничто? То, что наука не может (пока) ответить на эти вопросы, свидетельствует о скромности науки. Это отнюдь не подразумевает, что на них может ответить религия. Возможно, в течение ближайшего столетия наука даст или не даст ответ на Глубокие вопросы. И если наука – в том числе наука более развитых, чем мы, инопланетян – не может ответить на них, то не может никто. И уж точно не богословие.
Но я сказал, что собираюсь продемонстрировать интеллектуальное бесстрашие атеистической точки зрения, и я покажу это в контексте Глубоких вопросов. Почему существует нечто, а не ничто? Наш коллега физик Лоренс Краусс в своей книге Вселенная из ничего[12] предлагает вызвавшую споры идею, согласно которой по квантово-теоретическим причинам Ничто (прописная буква неслучайна) нестабильно. Как материя и антиматерия уничтожают друг друга, переходя в Ничто, так может иметь место и обратное. Случайные квантовые флуктуации вызывают спонтанное возникновение из Ничего материи и антиматерии. Критики Краусса сосредоточиваются в основном на определении Ничто. Версия Краусса, возможно, отличается от общепринятого представления о ничто, но она, по крайней мере, чрезвычайно проста – насколько она должна быть простой, чтобы удовлетворять нас в качестве основания «кранового» объяснения (фраза Дэниела Деннета), такого как космическая инфляция или эволюция. Она проста по сравнению с тем миром, который следует из нее благодаря по большей части уже понятым процессам: Большому взрыву, инфляции, возникновению галактик, возникновению звезд, возникновению элементов в недрах звезд, взрывам сверхновых звезд, сопровождающимся выбросом элементов в межзвездное пространство, сгущению богатых элементами облаков пыли в каменистые планеты, такие как Земля, законам химии, на основе которых, по крайней мере на этой планете, появились первые самовоспроизводящиеся молекулы, затем эволюции на основе естественного отбора и всей биологии, которая теперь понята, по крайней мере в принципе.
Почему я заговорил об интеллектуальном бесстрашии? Потому что человеческий ум, в том числе мой собственный, резко восстает против идеи, что нечто столь сложное, как жизнь, а также все остальное в расширяющейся Вселенной могло «просто произойти». Требуется интеллектуальная смелость, чтобы преодолеть эмоциональное недоверие и убедить себя, что иного рационального выбора не существует.
Если провести аналогию с чем-нибудь менее значительным, то все это напоминает мою бурную реакцию на отличный трюк какого-нибудь первоклассного фокусника, такого как Джейми Иан Суисс, или Деррен Браун, или дуэт Пенна и Теллера. Эмоция вопит: «Это чудо! Это просто без сомнения сверхъестественно», почти заглушая спокойный негромкий голос разума: «Нет, это просто трюк, этому непременно есть рациональное объяснение». Спокойный негромкий голос принимает настойчивую (как мне представляется) шотландскую интонацию Дэвида Юма: «Что более вероятно: что действительно произошло невозможное или что фокусник одурачил тебя?» Не обязательно понимать, на чем строился фокус, чтобы совершить смелый скачок разума и воскликнуть: «Раз в это трудно поверить, я знаю, что это только фокус. Законы физики непоколебимы».
Перейдем от фокусов ко Вселенной. Опять эмоция вопит: «Нет, в это невозможно поверить! Вы пытаетесь сказать мне, что вся Вселенная, в том числе я сам, деревья, Большой Барьерный риф, Туманность Андромеды и палец тихоходки, – все возникло в результате бессмысленных столкновений атомов, без руководителя, без архитектора? Вы, должно быть, шутите. Вся эта сложность и величие произошли из Ничего и случайной квантовой флуктуации? Да бросьте!» И снова разум спокойно и трезво отвечает: «Да. Большинство звеньев этой цепи хорошо поняты, хотя еще недавно они не были ясны. Так, биологические звенья получили объяснение после 1859 г. Но, что более важно, даже если бы мы никогда не поняли все звенья, ничто не могло бы изменить сам принцип: каким невероятным ни представлялся бы тот объект, который вы пытаетесь объяснить, постулирование некоего бога-творца не поможет вам, потому что этот бог сам нуждался бы в точно таком же объяснении». Сколь трудным ни было бы объяснение происхождения простоты, спонтанное возникновение сложности по определению является еще более невероятным. И творческий разум, способный спроектировать Вселенную, должен был бы быть в высшей степени невероятным и сам в высшей степени нуждался бы в объяснении. Сколь невероятным ни был бы натуралистский ответ на загадку существования, теистическая альтернатива еще более невероятна. Но чтобы принять этот вывод, необходим смелый скачок разума.
Это я и имел в виду, когда говорил, что атеистическое мировоззрение требует интеллектуального бесстрашия. Оно требует также нравственного бесстрашия. Если вы атеист, вы покидаете своего воображаемого друга, вы отказываетесь от утешающих подпорок в виде фигуры небесного отца, избавляющего вас от тревог. Вам предстоит умереть, и вы никогда не увидите снова ваших умерших близких. Нет никакой священной книги, которая сказала бы вам, как надо поступать, сказала бы вам, что хорошо и что плохо. Вы достигли интеллектуального совершеннолетия. Вы не должны уклоняться от жизни, от нравственных решений. Но в этом зрелом бесстрашии есть достоинство. Вы гордо стоите под пронизывающим ветром реальности. Вы не одни: вокруг вас тепло человеческих рук, а также наследие культуры, создавшей не только научное знание и материальные удобства, которые приносит прикладная наука, но и искусство, музыку, правовые нормы и цивилизованное обсуждение нравственности. Моральные принципы и нормы жизни могут быть созданы разумным замыслом – замыслом со стороны реальных, разумных человеческих существ, которые действительно существуют. Атеисты обладают интеллектуальным бесстрашием, чтобы принять реальность такой, какая она есть: на удивление и шокирующе объяснимой. Если вы атеист, вы обладаете нравственным бесстрашием, чтобы прожить полную и единственную жизнь, всегда открывающуюся перед вами: жить целиком и полностью в реальности, наслаждаться ей и, наконец, приложить все силы, чтобы сделать ее лучше, чем она была до вас.