Ценные сведения сообщают и европейцы. Монах-францисканец Джованни де Плано Карпини (1182–1252) первым из европейцев посетил Монгольскую империю и оставил описание своего путешествия.
Чуть позднее, в 1250‐е годы, по поручению французского короля Людовика IX монголов посетил Гильом (Вильгельм) де Рубрук (ок. 1220 – ок. 1293) – фламандский монах-францисканец. Он застал многих людей, помнивших Чингисхана, и очень подробно описал быт и нравы кочевых племен.
Между 1276 и 1291 годами при дворе хана Хубилая побывал венецианский купец Марко Поло (1254–1324). Он оставил «Книгу о разнообразии мира», написанную с его слов неким Рустикелло из Пизы, познакомившимся с Марко в плену у генуэзцев. Книга Марко Поло изобилует неточностями, но все же является очень ценным источником сведений о Монголии XIII века.
Схватка конных монгольских отрядов. Иллюстрация из рукописи «Джами ат-таварих». XIV век
Река Онон. Место, где родился и вырос Чингисхан
Глава перваяЖители Великой Степи
Монгольские всадники
Проблема имен и названий
Так как монголы в XII веке не знали письменности, то все географические названия и личные имена фиксировались исключительно на слух. Нужно понимать, что для слуха китайцев, жителей Иранского нагорья, славян и западноевропейцев звучание имен и названий было совершенно разным. Дополнительные искажения вносит транскрибирование имен собственных при переводе на русский язык. Отсюда вытекает проблема их написания. Например, само имя Чингисхан по-китайски звучит как «Чэнцзисы», но также его могли величать Фа-тянь ци-юнь – Сообразующийся с Небом и открывающий судьбу, или же Шэн-у хуанди – Священно-Воинственный Император.
Название племени «монголы» китайцы писали как «мон-ху» или «мон-гу» или даже «мон-у»; легат папского престола Джованни де Плано Карпини называл их монгалами, а монах-францисканец Гильом де Рубрук – моалами. Оба монаха считали, что на языке кочевников «моал» означает «земля», а «монгали» – жители земли. По другой версии, в переводе с древнемонгольского языка «моал» означает «божественный» или «серебряный». Однако чаще всего средневековые авторы-европейцы жителей степи объединяли под названием «татары» – по имени самого крупного из племен, а саму Великую степь называли Татарией или даже Тартарией, что созвучно слову «Тартар» (по-древнегречески – «преисподняя»). Авторы понимали, что название некорректно, но продолжали его употреблять: «Они не хотят называть себя татарами, так как татары – другой народ, сами себя они называют моалами, то есть монголами», – писал Гильом де Рубрук о кочевниках, объединенных под властью чингизидов.
С другими племенами, кочевавшими по Великой Степи, ситуация не лучше: конграты, кунгираты, унгираты, хонгхираты, хунгираты – все это варианты написания названия одного и того же племени, а Чжамуха, Джамуха, Жамуха, Джамуке – варианты одного и того же имени. Старшего сына Чингисхана обычно называют Джучи, но также и Чжочи и даже Юе-чжи; второго по старшинству сына Чагатая зовут также Чаадай, Цагадай или Джаадай. Сказывается фонетическая особенность монгольского языка приглушать и редуцировать согласные. Третьего сына могут называть Угэдэй или Огадай, а китайцы – У‐ку-дай.
Еще один «чемпион» по количеству написаний имени – полководец Чингисхана Субэдэй; его называли также Субетай, Субээтэй, Субудай, Супатай, Сэбэдэ, Субедэ и даже Сбд… Проблема усугубляется еще и тем, что один и тот же человек в разных источниках может фигурировать под разными именами, к примеру, под именем и прозвищем или только под прозвищем. Так, младшие братья Чингисхана, чьи личные имена звучат как Хачиун и Тэмуге, чаще упоминаются в источниках как Алчидай и Отчигин, что можно перевести как «везунчик» и «младшенький».
Порой расхождения в написании и произношении могут быть разительными. Так, китайцы Пен Дая и Сюй Тин сообщают, что «место расположения охотничьего шатра татарского правителя всегда называется “волито”». Это слово является китайской транскрипцией знакомого нам монгольского слова «орда» (ordo), возникшей при чередовании звуков «р» и «л», «т» и «д».
То же самое происходит и с географическими названиями. К тому же за восемьсот лет многие употреблявшиеся в XIII веке топонимы забылись или видоизменились настолько, что теперь порой трудно определить, о каком именно месте шла речь. Энтузиасты спорят, где именно произошла та или иная битва, выдвигают разные версии, и у каждой версии есть свои приверженцы. Так, к примеру, ведутся споры, что за крепость носила название Валиян – Чингисхан долго ее осаждал. Возможно, имеется в виду Валиштан в Тохаристане, но географически она не совсем подходит.
Ну и, наконец, средневековые авторы могли просто путаться и ошибаться. Так, монах Цезарь Бридиа упоминает Каспийские горы, но, рассказывая о них с чужих слов, явно плохо представляет, где они расположены, и путает их то ли с Гиндукушем, то ли с Тянь-Шанем.
Однако, несмотря на все эти проблемы и противоречия, дошедших до нас источников вполне достаточно для того, чтобы сделать вполне определенный вывод: Чингисхан – не миф. Это вполне реальный человек – необычайно харизматичный, одаренный и умный и столь же безжалостный и жестокий.
Проблема морали
Чтобы понять логику поступков Чингисхана, нужно уяснить, что он был воспитан в духе совершенно иной морали, нежели та, что принята в современном обществе.
Человеческая мораль на протяжении веков изменялась. Самая древняя предполагала право сильного, если проще – кто сильнее, тот и прав. Именно этим правилом руководствовались древние ассирийские цари, кичившиеся тем, что они «вспарывали беременным животы… протыкали тела слабых, а сильным… перерубали шеи».
Затем, наверное, в Древнем Египте, возникла идея о нецелесообразности неумеренного применения силы. Древнеегипетские вельможи в заупокойных надписях указывали, что они никогда не собирали дани больше положенного и не разоряли полей.
Зачем вспарывать животы беременным? Ведь из-за нерожденных детей земля обезлюдеет, некому будет ее обрабатывать, будет меньше еды, у царя станет меньше слуг и меньше подданных, и некому будет платить налоги. То есть чрезмерная жестокость обернется злом для самого жестокого, а чрезмерное применение силы выйдет боком самому сильному.
Эта концепция – добровольного самоограничения личности во имя блага всего общества – достигла полного развития в классический период Древней Греции. Вслед за ней пришли христианство и ислам с их идеями добра и сострадательности. «Проявляйте милосердие к тем, кто на земле, – и Тот, Кто на небесах, проявит милосердие к вам», – говорил Пророк.
Но Чингисхан ничего об этом не знал! Он ведал лишь право сильного. Китайская повесть «Мэн-да бэй-лу» прямо говорит: «Татары презирают дряхлость и любят силу». А папский легат монах-францисканец де Плано Карпини писал, что у монголов «нет никакого закона о справедливых деяниях или предостережении от греха». То есть от того, что он сам как христианин считал грехом.
Монголы безоговорочно уважали силу. Однако они уже понимали необходимость эту силу сдерживать и регулировать, применяя ее лишь против врагов, но не против своих. Потому автор «Мэн-да бэй-лу» добавляет: «В их обычае нет взаимных драк и ссор». То есть внутри клана, внутри племени монголы эпохи Чингисхана считали необходимым себя сдерживать. В отношении врагов они действовали эффективно, безжалостно и рационально: истребляли всех, кто мог оказать сопротивление, и сохраняли жизнь тем, кого могли с пользой для себя использовать. Сейчас такой подход назвали бы патологией, а его носителей – психопатами, но с точки зрения жителя Великой Степи XII–XIII веков все было совершенно логично и правильно.
Великая Степь
В XII веке единой Монголии не было. По огромной, бескрайней степи кочевали разрозненные племена: монголы, татары, хитаны, маньчжуры, меркиты, уйгуры…
Джованни де Плано Карпини, побывавший в Великой Степи в 1240‐е годы, писал: «вышеназванная земля расположена в той части востока, в которой, как мы полагаем, восток соединяется с севером. К востоку же от них расположена земля Китайцев [13], а также Солангов [14], к югу земля Саррацинов, к юго-западу расположена земля Гуиров [15], с запада область Найманов, с севера земля Татар окружена морем океаном. В одной своей части она чрезмерно гориста, в другой представляет равнину, но почти вся она смешана с хрящом, редко глиниста, по большей части песчана».
Климатические условия в Степи были неблагоприятными. Де Плано Карпини пишет: «Воздух в этой земле распределен удивительно. Именно среди лета, когда в других странах обычно бывает в изобилии наивысшая теплота, там бывают сильные громы и молнии, которые убивают очень многих людей. В то же время там падают также в изобилии снега. Бывают там также столь сильные бури с весьма холодными ветрами, что иногда люди едва с затруднением могут ездить верхом».
Монах-францисканец рассказывает, как однажды он со своими провожатыми попал в столь сильную бурю, что все они вынуждены были лежать распростертые на земле, спасаясь от неистового ветра, а «вследствие обилия пыли отнюдь не могли смотреть». «В этой земле, – продолжает он, – также зимою никогда не бывает дождя, а летом идет он часто и так мало, что едва может иногда смочить пыль и корни трав. Падает там также часто очень крупный град. …Там бывает также летом внезапно сильный зной и неожиданно страшнейший холод. Зимою же в одной части выпадают сильнейшие снега, а в другой – неглубокие. И чтобы сделать краткое заключение об этой земле, она велика, но в других отношениях, как мы видели собственными глазами… гораздо хуже, чем мы могли бы высказать».
Папский посол также писал: «В одной части земли находится несколько небольших лесов, другая же часть совершенно безлесная, пищу же себе варят и сидят для тепла как император, так вельможи и все другие люди при огне, разведенном из бычачьего и конского навоза. Далее даже и сотая часть вышеназванной земли не плодородна, и она не может даже приносить плода, если не орошается речными водами. Но вод и ручьев там немного, а реки редки, откуда там нет селений, а также и каких-нибудь городов… И хотя в других отношениях земля не плодородна, она все же достаточно, хотя и не особенно, пригодна для разведения скота».