так долго обманывал себя, прикрываясь темнотой, почему не захотел признать этот город сразу?
Потому что сейчас я оказался здесь без всякого своего желания, насильно, меня сюда забросило нечто, какая-то таинственная сила. Я только мечтал, только грезил, а она, подслушав мои мысли, сон превратила в явь. Но для чего?
Раннее утро перетекло в утро деловое — на улице появились люди, дороги наполнились транспортом. А я и не заметил, когда это произошло. Только что шел в полном одиночестве — и вот словно сменился кадр в фильме. Прохожие не обращали на меня особого внимания, принимая в свою компанию призраков — видимо, я ничем не выделялся. Не знаю, хорошо это или плохо, но точно удобно. Проходя мимо одного из магазинов, я осторожно посмотрелся в его зеркальную витрину, боясь и надеясь, что все вернется на свои места: сначала провалюсь в черную бездну, потом окажусь в примерочной. Но ничего не произошло: я увидел свое отражение, я — просто я, такой, как всегда, только костюм чужой. И улица отразилась, не исказившись и не перевоплотившись в улицу города, в котором я живу в реальной жизни. Дотронулся до витрины рукой — стекло, обыкновенное стекло, никакого подвоха. Снова посмотрел на себя, на улицу. И тут зеркальная реальность все-таки дала трещину — я увидел ее, девушку Алину. Она шла по противоположной стороне улицы, прижимая к груди какую-то рукопись.
Мне почему-то представилось, что это рукопись моего недописанного романа. Только, судя по толщине стопки листов, он здесь весь, целиком. Потому я и не смог дописать, она у меня его украла. Нужно ее срочно догнать.
Я бросился за девушкой.
— Постойте! — закричал я ей вслед, но она не остановилась, не оглянулась, хотя прекрасно меня слышала. — Да постойте же!
Все так же продолжая «не слышать», девушка дошла до перекрестка и остановилась у светофора, чтобы перейти дорогу. Меня отделяло от нее всего несколько метров. Если еще хоть пару секунд не загорится зеленый, смогу ее догнать.
Догнать и что? Что сделать? Вырвать, не вступая в объяснения, мою — конечно же, мою — рукопись и молча уйти? Или, наоборот, потребовать объяснений: кто она, как попала в мой город, откуда у нее мой роман?
Жутко взревела машина. Так ужасно громко и страшно, будто это и не машина вовсе, а некий фантастический монстр. Я остановился, оглянулся назад. Огромный грузовик на бешеной скорости несся по дороге на неправдоподобно маленький по сравнению с ним белый «форд». Боже мой, что происходит? Он же сейчас…
Послышался страшный звук удара. Казалось, воздух на мгновение замер, и все замерло. «Форд» подскочил, перевернулся в воздухе и грохнулся о землю. Из покореженной машины через разбитое лобовое стекло вылетел водитель. Грузовик взревел и, не останавливаясь, пронесся мимо.
Я бросился к окровавленному, лежащему на асфальте водителю «форда». Голова его была разбита, грудная клетка неестественно провалилась, наверное, не осталось ни одного целого ребра, но лицо совершенно не пострадало. Я его сразу узнал. Это был он, мой герой, опоздавший на встречу бизнесмен, компаньон другого моего героя. Я наклонился над ним, попытался нащупать пульс — ничего. Мертв. Убит. Да, да, да, только что на моих глазах произошло убийство. Потому что это убийство. Убийство! Я видел сам! Не случайный наезд, а именно…
Так вот почему он не пришел на встречу вовремя. Он вообще не пришел. Не мог прийти. Почему я об этом не догадался раньше? Ведь мог бы предупредить, спасти…
Ничего я не мог! Не я управляю своими героями. И этот грузовик придумал не я. Не я! Я бы его ни за что не стал убивать по своей воле. Я не убийца. Но теперь придется это писать.
Послышался вой сирены. «Скорая помощь». К черту, к черту! Не нужна ему никакая «Скорая помощь», не поможет, не воскресит. Я огляделся вокруг. Оказывается, собралась большая толпа — толпу тоже придется писать, — все что-то кричали, все что-то пытались втолковать друг другу. Ну что ж, справятся без меня. Больше здесь делать нечего, свой ответ я получил. Мой герой не пришел на встречу, потому что убит.
Ужасно тоскуя, будто убит мой лучший друг, а не этот, в общем-то, не совсем положительный персонаж, я вышел из толпы и поплелся по улице. И тут вспомнил про девушку Алину. Да, я ведь спешил за ней, мне нужно ее догнать.
Светофор опять светился красным. Девушки на перекрестке не было.
Не было девушки, да и улиц не стало. Я шел и шел по узкому коридору некоего пространства, не понимая, куда и зачем иду. Временами налетал ветер, я судорожно-машинально хватался за голову, опасаясь, что он сдует шляпу. Спохватывался, что никакой шляпы нет, пытался вспомнить, что с ней было связано, и не мог. Шел дальше, подавленный, убитый, все шел и шел. Временами налетали звуки, я судорожно вслушивался в них, но не мог понять, что они значат, не мог разложить их на составляющие. Временами солнце слепило невыносимо, я пытался определить, с какой стороны оно светит, но тоже безуспешно. Смутно представлялось, что где-то поблизости море, смутно желалось оказаться на берегу, но я не помнил, для чего это нужно. Я просто шел по узкому коридору, без цели, без надежды, что он когда-нибудь закончится и начнется нечто более определенное.
Узкий коридор вдруг сузился настолько, что чуть меня не сдавил. Я стряхнул с себя сонную муть. Огляделся. Улица вернулась. И вывела меня на новую улицу, слишком знакомую… Наверное, это и была моя цель — шел, не осознавая, а пришел прямо к цели. Цветочная мастерская, балкон, на балконе… Пока не пришла, пока не появилась, лоскутки шелка дремлют, разложенные на столе, в ожидании. А вот и тот самый дом, напротив. Вернее, это мастерская напротив того самого дома.
Сквозь арку прошел во двор. Поднялся по ступенькам на второй этаж. Остановился у двери — что делать дальше? Позвонить, постучать, просто толкнуть дверь и войти? Я — мой герой. Что он должен сделать?
Долго стоял, ни на что не решаясь. Так долго стоял, что снова начал проваливаться в сонную нереальность и забывать, кто я и для чего здесь стою. Но тут услышал за дверью шаги. Кто-то ходил по комнате, там, внутри квартиры. Нервные, неровные шаги, из одного конца в другой и обратно. Так ходят в томительном ожидании или под грузом тяжелых мыслей. О чем он думает, кого ждет?
Того, кто сейчас позвонит в дверь. Ждет и боится. Он не знает еще, что его компаньон погиб, что придет вовсе не он, не тот, который вдруг захотел его обмануть и убить. Это другой, вполне безобидный герой.
Я должен как можно скорее все ему объяснить, пока он не успел сбежать. В этих извивах призрачных улиц найти его будет непросто.
Нажал на кнопку звонка. Шаги в панике заметались по комнате. Позвонил еще раз, стараясь даже в само давление пальца на кнопку привнести мягкость и успокоение: не бойся ничего, это всего лишь я. Хлопнула оконная рама, задребезжало стекло — не убедил, не успокоил, не удержал. Сбежал, и значит, роман мой так и не сдвинется с мертвой точки.
Глава 4
Когда числа проснулись в ее голове и стали складываться в картинки, Алина поняла, что наступил новый этап в жизни. Каким он окажется — хорошим или плохим, она не знала, но ясно было одно: теперь ее жизнь точно изменится. Все и всегда у нее зависело только от чисел, от того, что они делают и как к ней относятся. В раннем детстве числа ее любили, но тогда они и сами были детьми — разноцветные, веселые, беззаботные циферки, еще до конца не оформившиеся в числа. Потом, когда Алина немного подросла, и ее стали учить читать, произошла первая серьезная ссора с числами. Числа вообще не ужились со словами.
— М-а-м-а, — читала по буквам Алина первое слово, одновременно производя в голове подсчеты.
— И что получилось? — равнодушно спросила мама, одновременно думая о чем-то своем.
— Двадцать восемь! — ответила маленькая Алина, ожидая, что мама ее похвалит.
Мама не похвалила. Мама обиделась. Мама рассердилась, решив, что Алина над ней издевается, намекает на ее возраст, который она просто ненавидела и от всех скрывала. Мама боялась состариться. Мама хотела всю жизнь оставаться маленькой девочкой. И папа ее в этом поддерживал. Он любил свою маленькую девочку-жену, а вторая девочка — дочка — оказалась совершенно лишней.
— Неправильно! Начнем сначала, — раздраженно сказала мама, придвигая к ней кубики.
Алина снова прочитала слово по буквам, и снова числа подсказали ей неправильный ответ. Она попыталась с ними поспорить, но числа, как и мама, обиделись и замолчали.
Правда, в тот раз ненадолго. Уже на следующий день они помирились с Алиной и научили пользоваться обратным счетом: от чисел к словам. Но с обратным счетом то и дело происходили сбивы. Алина часто оговаривалась или не успевала перевести число в предмет, а объяснить окружающим, что все на свете имеет свое числовое значение, она тогда не умела.
О том, что она была совершенно права, Алина узнала лишь через несколько лет, когда с обучением чтению, письму и прочим неприятным вещам было давно покончено, и ее отдали в математическую школу-интернат для особо одаренных детей.
Школа находилась в том же городе, где они жили, но Алину забирали домой только на выходной, да и то не всегда. Чем старше становилась Алина, тем больше мешала родителям играть в папу и его маленькую девочку, тем больше выдавала мамин возраст. Впрочем, в интернате Алине нравилось. Во всяком случае, там ей было лучше, чем дома. Числа, живущие в ее голове, не вступали в конфликт с окружающими людьми, ведь и сами эти люди в своих головах несли груз чисел.
Пожалуй, это было самое лучшее время, не считая раннего детства, — математическая школа и первый курс университета. А потом произошла катастрофа. Числа предали ее, обманули, заманили в ловушку на итальянские курсы. Заманили и объявили войну.
Война длилась недолго, но окончилась полным поражением Алины. И тогда, удовлетворенные, числа в ее голове заснули.
Когда Алину обвинили в убийстве и, признав невменяемой, отправили на принудительное лечение, семья от нее отреклась. Кроме маминой сестры тети Марины, никто ни разу не навестил ее в больнице.