Между тем отношения с Дамианосом становились все напряженней. Его враг явно что-то замышлял. И потому просто ждать, когда проявится третий, первоначальный, Александр Иванович не мог. И предпринимал множество бессмысленных действий, и каждый раз терпел поражение. Он пошел по тому ошибочному пути, который отверг с самого начала.
Прежде всего он позвонил Ирине Молчановой на работу, на следующий же день после своего неудачного визита. Номер телефона выпросил в регистратуре своей районной поликлиники, которая, собственно, и направила его в Институт мозга. Разговор от начала до конца построил неправильно, стал почти грубо требовать полного обследования, жаловался на ухудшение состояния и как иллюстрацию привел не настоящий, а выдуманный сон, утрированно нездоровый, с классическими образами шизоидных видений. Молчанова оборвала на полуслове, не желая выслушивать его неумелый бред, и повесила трубку.
Он знал, что совершил ошибку, с самого начала это понимал, но вечером этого же дня подкараулил Ирину возле Института и устроил «случайную» встречу. И с места в карьер пригласил в ресторан, и стал лепетать совсем уж какие-то пошлые вещи о том, что браки свершаются на небесах. Ему было ужасно стыдно, и ей было стыдно за него. И уж конечно, ни к какому спасению эта встреча привести не могла. Он сбежал от Ирины, нырнув в какую-то темную подворотню. А наутро принялся строить новые планы, такие же глупые, неосуществимые и бессмысленные.
Все это было неделю назад. А сегодня ему приснился этот сон с Голосом, и если бы будильник не зазвенел так не вовремя, он бы смог наконец понять, кто он такой, почему эти сны ему снятся и что делать дальше. Тот, кто был на берегу в старой хижине в обгоревших белых одеждах — и есть некто первоначальный, третье неизвестное в уравнении. Последует ли продолжение сна?..
Продолжение последовало. Он только успел дать задание ученикам и расположиться в своей привычной, удобной, конспиративной позе: лицо в тени, руки подпирают подбородок — как оказался в хижине на берегу. Действие пошло дальше с того самого момента, на котором прервалось. Грохот разбушевавшегося моря преследовал его, грохот оглушал и не давал сосредоточиться. Он закрыл уши ладонями, и тогда вернулся Голос.
— Ну что, убедился? — спросил он насмешливо. — Пространство, в котором ты пребываешь, всего лишь жалкая заброшенная хижина. Незавидный итог жизни.
— Итог? Значит, я действительно умер?
— Ну, это как посмотреть.
Умер. Он был готов к этому, там, на берегу, уже почти осознал свою смерть, и все-таки потрясение оказалось слишком сильным. Ладони разжались, гул моря грянул в уши. Умер… И вдруг яркой вспышкой в мозгу пронеслось слово, значение которого он не понял вначале, но почувствовал радость: Метапонт[5]. И через мгновенье снова услужливым шепотом: Мета-понт.
— Метапонт, — проговорил он про себя, чтобы распробовать слово на вкус, и снова ощутил радость и облегчение.
— Метапонт — всего лишь вариант твоей судьбы, — не разделил его радости Голос, — который впоследствии станет очередной легендой, не более того.
— Но если возможен Метапонт, значит, я не умер?
— А что такое смерть? — злорадно вопросил Голос и продолжил, в точности цитируя сказанное им самим когда-то: — Смерть — это покой ожидания новой жизни.
— Там я доживу до глубокой старости… — продолжал он развивать свою счастливую мысль о жизни, не желая поддаваться на провокацию Голоса.
— В этом нет никакого смысла. Даже если ты доживешь до глубокой старости, все равно не достигнешь того, чего так жаждешь и чего достичь невозможно при жизни. Гармония мира — миф, который ты создал, чтобы себя и других безумцев мучить. Зачем тебе жизнь? Вспомни, как ты сам ее определял когда-то: жизнь — не что иное, как точка круга, что неизмерим, которым бесконечно мы бежим…
— Замолчи! — закричал он. — Мне нужно время. Сейчас, в этой жизни.
— Ты просто боишься смерти, вот и все.
— Я никогда не боялся смерти, — возразил он.
— Раньше не боялся. Пока смерть была абстрактным понятием, ты ее не боялся, мог рассуждать о ней, мог строить гипотезы, которые твои ученики принимали за истину. Но теперь, как только смерть стала для тебя чем-то конкретным, ты испугался.
— Я чувствую, что смогу подойти…
— К чему? К гармонии земной жизни? Только сумасшедший мог додуматься до такого. — Голос зашелся в бешеном, полном презрения хохоте.
— Если время моей жизни продлится, я смогу подойти… — упрямо проговорил он, — приблизиться к пониманию пути. И, возможно, потом… когда-нибудь… совсем в другом времени гармония станет возможной. Соотношение чисел достигнет равновесия. И ведь если известно число совершенства, гармония станет возможной. И тогда…
— Настанет конец мира, — перебил его Голос, — только и всего. Ты хочешь, чтобы мир был разрушен?
— Мир достигнет гармонии.
— Или превратится в ад. Ад бесконечности. Бесконечность ада. — Голос опять захохотал. — Мир никогда не достигнет гармонии! Ведь для этого нужны два условия: первое — знание Числа Совершенства и второе: рождение человека, с тем самым числовым значением, уравновешивающим числовые значения всех остальных живущих людей и всей вселенной. Но даже если эти два условия и будут когда-нибудь соблюдены, произойдет нечто непредвиденное. Миру нужно равновесие, а не гармония. Поэтому тебе совершенно незачем отправляться в Метапонт, ничего это не изменит. Дожив до глубокой старости, которая сейчас тебе видится чем-то невероятно заманчивым, ты покончишь жизнь самоубийством, скорбя о тщетности своих усилий… Впрочем, это тоже лишь один из вариантов твоей судьбы, а в дальнейшем еще одна легенда. Легенд вообще будет много, люди любят сочинять сказки. Но самая трогательная из них та, где ты гибнешь во время пожара вместе со своими учениками. Так что…
— Погоди! Замолчи! — Перед глазами вдруг мелькнуло видение: человек идет по темному длинному коридору — не он, не здесь, совсем в другом времени, — и тут же погасло. Возможно, это ответ. Но Голос мешал сосредоточиться, Голос мучил и порождал сомнения. Он прилег на свою убогую подстилку в углу хижины, прикрыл глаза, хотя в этом не было большого смысла — вокруг кромешная темнота. Видение вернулось: идущий по коридору человек открыл дверь и заглянул в комнату — в серо-голубом тусклом свете он увидел…
— Что ж, посмотри, посмотри, — снова вклинился Голос, и видение погасло. — Но не думаю, что это представление тебе понравится.
— Замолчи! Не мешай!
Он опять попытался сосредоточиться, но человек из темного коридора больше не возвращался. Вместо него появилась девушка, зашла в страшную комнату, освещенную красными лучами заходящего солнца. Этот красный закат был ужасен! Этот красный закат предвещал катастрофу. Девушка, сидя на полу в неудобной позе, что-то быстро писала на белом огромном листе. Что-то во всем ее облике было необыкновенно знакомо, он совсем недавно видел ее. Но где?
— На пожаре, — подсказал Голос. — И раньше. Ты любил беседовать с ней, поражался ее уму, ее пониманию чисел. Правда, многие считают ее сумасшедшей. Ты думал, что в этом виновата твоя жена, подозревал, что это она распустила слух, ревнуя к ее уму и вашим беседам. Посмотри на нее внимательней и сделай наконец свой выбор. Тебе нельзя идти в Метапонт…
— Метапонт, — мечтательно проговорил он. — Метапонт — это жизнь, это возможность продолжить… Возможность найти число…
Новое видение перебило его мысль. Снова мужчина, но не тот из темного длинного коридора, другой. Этот другой сидел за столом, погруженный в тяжелый сон: он видел себя в убогой хижине на берегу моря, Голос, звучащий в его голове, терзал сомнениями и мучил, и не давал приблизиться к той самой истине, от которой зависит вся его дальнейшая жизнь, от которой зависит все. Голос, звучащий в его голове, уводил на другую дорогу, где понимание истины означает лишь гибель. Голос, звучащий в его голове, звучал в голове его врага — враг сидел за столом, погруженный в тяжелый сон, перед ним лежали исписанные цифрами листки. Вот оно! Нужно только всмотреться… Да ведь это же!..
Море обрушилось на берег с ужасающим грохотом и спугнуло видение всех троих, но в самый последний момент глаза их все-таки встретились. В самый последний момент понимание истины…
— Остановись, Пифагор! — громовым рокотом моря прокричал Голос — и окончательно прогнал видение.
Александр Иванович открыл глаза, но понадобилось еще несколько минут, чтобы взгляд сфокусировался и действительность вернулась. Он медленно и тяжело поднялся, обвел равнодушным взглядом аудиторию: ему было все равно, заметил ли кто-нибудь его отключение. Ему было теперь все все равно. Ответы на свои вопросы он получил. Третье неизвестное — Пифагор, а он, Александр Иванович — видение Пифагора. Только видение, и потому он совершенно не властен ничего изменить, и потому погибнет он или спасется, не имеет никакого значения.
Видение, лишь видение. Такое же, как Дамианос. Такое же, как эта самая прекрасная на свете женщина. Такое же, как эти его ученики. Почему с самого начала он называл их своими учениками? Не курсантами, не посетителями курсов, а именно учениками? Да потому что это была пифагорова формулировка.
Как больно, как обидно быть всего лишь видением, пусть даже и видением Пифагора!
Медленно и тяжело ступая, он прошелся по аудитории, внимательно всматриваясь в лицо каждого ученика. Вернулся на место, грузно опустился на стул. Через две недели занятия на курсах закончатся, что с ним произойдет тогда?
— Да ничего особенного, — успокаивающе проговорил внутри него голос, не тот, из сна, а вполне обычный, человеческий, — наберешь новую группу.
Не наберет. Не понадобится ему больше никакая группа. И спасения тоже не будет. Он — сон Пифагора, всего только сон, пусть и сон перед самым важным решением.
Кое-как завершив урок, Александр Иванович отпустил группу. Но сам ушел не сразу, а еще долго сидел в ожидании неизвестно чего. Возможно, продолжения сна, а вернее, продолжения его продолжения — опровержения своих страшных выводов. Но сон не вернулся.