Я смотрю на «куклу» 6-10-15.
Лет тридцать. Тусклые светлые волосы, осунувшееся лицо. Бледная кожа, давно не видевшая солнечного света. Алые глаза с вертикальным зрачком…
Я смотрю на Хильдегарду Винтер.
Я смотрю на свою сестру.
Звуки глохнут, уши будто бы закладывает ватой. Я стою на месте, не в силах оторвать взгляд от Хильды.
Минута, год, вечность — не знаю, сколько я так простоял. Но затем меня вернули в реальность голоса.
Точнее не вернули, а вышвырнули.
— Отменные буфера, — вполголоса произнёс один из стоящих за моей спиной лагерных охранников. — Может, как всё успокоится попробуем её?
— Тссс! Тихо, придурок! — прошипел второй. — Вдруг этот услышит!.. И профессор опять психовать будет, если узнает, что «куклам» опять кто-то вне плана ребёнка заделал…
Хильда смотрит на меня пустым немигающим взглядом… А затем слегка размыкает пересохшие потрескавшиеся губы и беззвучно выдыхает:
— Кон… рад…
Где-то внутри воет от боли запертая в магической клетке тварь, разрывая криком мою грудь.
Я медленно поворачиваюсь к охранникам.
— Сэр?.. — озабоченно произносит один из них, видя моё лицо.
Открытая дверь в шлюз — словно окно в тёмной комнате, словно я смотрю из глубины колодца. И я падаю в него. Падаю. Падаю… Протяни руку и выберись обратно — это не сложно.
Но я не хочу.
Мир выгорает, обращая все свои цвета в пепел. Мир обретает все оттенки серого.
— С вами всё в порядке, сэр? — вновь спрашивает меня охранник.
— Нет.
Я поворачиваюсь к ним спиной. Лагерные охранники оседают на колени, хватаясь за перерезанные глотки, из которых хлещет кровь.
Делаю два шага вперёд.
Руки ложатся на лицо и затылок профессора Эбнера. Рывок. Хруст ломающейся шеи.
Взмах правой рукой. Помощник профессора валится на пол. Его грудь пробита тремя магическими клинками.
Второй помощник видит всё это. Пятится. Затем разворачивается и пытается сбежать.
Короткий жест левой рукой. Учёный словно бы врезается в невидимую стену, а затем его отбрасывает прямо ко мне обратным «воздушным кулаком».
Удар ноги. Подошва сапога с лёгкостью ломает ему горло.
Я мгновенно оказался около кровати сестры. Голыми руками разорвал ремни, будто они бумажные, а не сделаны из крепкой кожи. Схватил её за плечи, вглядываясь в пустые алые глаза…
— Ну, привет, сестрёнка, — я вымученно улыбнулся. — Давно не виделись, правда? Ничего… Ничего… Сейчас я тебя отсюда… Вытащу…
Хильда моргнула, её взгляд стал чуть осмысленнее.
— Конрад…
…кажется хотела сказать она, но из горла вырвался лишь сиплый хрип. На шее сестры белели шрамы от операции — похоже, что говорить она больше не могла…
Накатило отчаяние. Гнев. Ненависть.
Я зарычал и прижал к себе Хильду, обнимая её почти невесомое худое тело…
А затем я ухватил пустоту, когда сестра растворилась в воздухе прямо в моих руках. Я резко огляделся…
И обнаружил себя посреди чёрной пустоты Камделире.
— Здравствуй, Конрад.
Обернулся на голос. Сестра стояла прямо напротив меня.
Всё такая же худая, бледная, с измождённым лицом и тусклыми спутанными волосами.
— Хильда… — прошептал я.
— У нас мало времени, — бесцветным голосом произнесла она. — Я не могу долго находиться здесь… А там я не смогу ни говорить, ни писать. Поэтому я прошу тебя здесь — покончи с этим, Конрад. Пожалуйста. Я прошу тебя.
— Не понимаю о чём ты… — начал было я, но затем осёкся.
Всё ложь.
Я прекрасно понимал, о чём она меня просит.
— Нет… Нееет… — прошептал я, а затем выкрикнул. — Я так долго искал тебя, не для того, чтобы потерять снова!
— Ты и сейчас не нашёл меня, Конрад, — сказала сестра. — Это… Это всего лишь тень, всего лишь призрак былой меня. Который не может больше жить, после того, что со мной… с ней сделали. Который больше не хочет жить… Даже не жить — существовать, как растение.
— Хильда…
— Если ты всё ещё любишь меня, Конрад, — в голосе сестры появились тени былых эмоций. — Если ты всё ещё… Я прошу, я умоляю тебя — покончи с этими страданиями! Я не могу больше, понимаешь ты или нет? Я так больше не могу!
Мгновенная вспышка жизни прошла, как будто её и не было. Передо мной снова была всё та же бледная тень, оставшаяся от моей сестры.
— Не казни себя, Хильда, — взмолился я. — Прошу, не казни. Я… я что-нибудь придумаю! Я…
— Ты ведь знаешь, Конрад, — на удивление мягко сказала женщина. — Ты ведь и сам всё знаешь, брат.
Да.
Да!
Да, Бездна меня побери! Я и сам знаю, что ничего не могу сделать! Но всё равно…
Рывком выдернул из кобуры «маузер» и нацелил пистолет сестре в лицо, сжав зубы от боли в груди.
Я всё и сам прекрасно знаю. Но…
— Я не могу этого принять… — выдохнул я, опуская руку с «маузером». — Мысли о том, что хотя бы ты ещё жива… Только это меня и держало… Только это… Если тебя не будет, что мне останется?
— Пожалуйста, Конрад.
Хильда смотрит на меня. Не та шестнадцатилетняя девчонка, которой она мне запомнилась. Повзрослевшая, измождённая. Испытавшая и повидавшая слишком многое…С выгоревшими волосами и бледной кожей, давно не видевшей солнечного света. С глазами той, кто достоин Дара и той, кто смог его принять.
— Я не казню себя. Просто не могу. Могла бы — сделала. И потому, прошу — исполни моё эгоистичное желание, моё последнее желание… Будь моим палачом, брат. Только ты. Больше никто.
Я смотрю на неё. Она смотрит на меня.
В нос шибает алхимическая вонь, в ушах скрежет шестерёнок той двери, что теперь уже навсегда разделила мою жизнь на тогда и сейчас.
— Чего ты ждёшь?
Я поднимаю руку с зажатым в ней пистолетом.
— Покончи с этим, палач.
Я целюсь Хильде прямо между глаз, совмещая мушку и целик «маузера»…
— Давай же.
Она, наверное, могла бы выкрикнуть это мне в лицо. С ненавистью, что копилась столько лет. С яростью, которая не находила выход. Но сестра лишь шепчет — устало и обречённо. Хильда, которая никогда и ни за что не сдавалась…
И я нажимаю на спуск.
Выбирая свободный ход крючка, и видя, как курок бьёт по ударнику…
Выстрел.
И в её лбу появляется дыра.
Выстрел.
И я убиваю свою сестру.
Темнота Камделире разлетается осколками чёрного стекла.
Темнота Камделире разлетается на части, и я возвращаясь в реальный мир.
В мир, где я отнимаю руки от тонкой шеи Хильды и закрываю её глаза. Где лицо сестры обретает спокойное и даже умиротворённое выражение — кажется, что она просто заснула. Где она наконец-то заснула — без снов, но и без кошмаров.
Сейчас. И всегда. И вечно.
Я поднимаюсь с колен от кровати Хильды, возвращаясь в реальный мир.
Я поднимаюсь с колен, возвращаясь в мир, где я остался последним.
Последним из рода Винтер.
Подбираю валяющийся на полу автомат и шагаю к выходу из барака.
Ты забыл, Конрад. Ты же забыл всё, чему тебя учил дядя. Всё, что говорили сёстры, пока ещё были живы…
Яркий солнечный свет больно бьёт по глазам, но бритвенные зрачки Мистических глаз сразу же привыкают к новому освещению.
Какая разница, если в мире остались только лишь оттенки серого?
Лишь одно важно — Винтеры убивают тварей.
Перед бараком довольно людно. Подошли мои «церберы», подтянулись солдаты лагерной охраны. Двое моих бойцов бинтуют голову пленному ребелу, грузно топает одиночный «кирасир», трое офицеров о чём-то препираются с вахмистром «церберов»…
Новак — помню его, один из немногих, кто с самого первого состава остался, когда мы ещё были вольными наёмниками и не служили Пакту. А рядом с ним… Майор и двое обер-лейтенантов, судя по погонам. На рукавах шевроны — серебристый венок из колючей проволоки.
36-я охранная дивизия.
Никогда не думал, что ярость может быть такой сильной.
Никогда не думал, что ненависть может быть такой всепоглощающей…
— …мы проводим контрпартизанские мероприятия и можем действовать на своё усмотрение, — устало — явно уже не в первый раз — произнёс вахмистр. — И у нас нет другого выхода, кроме как взорвать гаражи, чтобы прошли танки — иначе мы этот блокгауз не разберём. Моему командиру не понравится, что вы затягиваете этот процесс…
— А мне не нравится, что кто-то посторонний распоряжается в моём лагере! — высокомерно бросил майор, который Новаку в сыновья годился. — Вы нам помогли отбить атаку — мы благодарны и вам, и вашему командиру. Но дальше мы уже как-нибудь сами справимся.
Такой молодой, а уже майор. Но — в охранной дивизии. Кто-то приткнул сынка на тёплое местечко? Очень храброго сынка, который стал таким громким лишь после того, как «церберы» выбили врага из его лагеря…
— Сэр, но на борьбе с ребелами специализируемся мы, а не вы…
— И мне не нравится, что ты позволяешь себе спорить со мной, вахмистр!
— А как тебе понравится вот это, тварь? — спросил я и одной очередью из автомата положил всех троих охранников.
Вокруг воцарилась гробовая тишина.
Замерли мои бойцы, замерли солдаты охранной дивизии.
— «Церберы»! — мой Голос, напитанный силой, гневом и ненавистью раскатился по лагерю Д, парализуя и заставляя слушать. — Слушай мою команду! Убейте всех, кто носит форму охранного батальона! Убейте всех, кто носит халаты учёных! УБЕЙТЕ! ВСЕХ!
Растянувшиеся мгновения показались вечностью…
Которую разбил вдребезги хлёсткий выстрел — один из «церберов» вскинул самозарядку и прострелили ближайшему охраннику голову. Прогрохотала автоматная очередь, взвыло магическое пламя.
«Церберы» убивали перепуганных и шокированных охранников, как убивает овец стая волков. Не рассуждая. Не сомневаясь в полученном приказе. Пакт сам поручил мне вырастить цепных псов, рвущих горло любому, на кого укажут — и я сделал это.
Лагерные заметались, попытались бежать…