Лев Толстой: судья и подсудимый
Лучших сюжетов для рассказов и романов, чем уголовные дела, найти трудно. Так считал и великий русский писатель Лев Толстой. Он прочитал сотни приговоров (материалы привозили ему из суда прямо домой, в поместье). Сам выступал в роли мирового судьи (принимал сторону крестьян в спорах между ними и помещиками, за что последние его ненавидели и писали на него доносы) и присяжного заседателя. В ряде дел Толстой был свидетелем, а однажды даже… обвиняемым в смерти человека.
Толстому вменили смерть пастуха Матвея Афанасьева – того забодал бык, принадлежавший графу. Молодой следователь избрал для Толстого меру пресечения в виде домашнего ареста и изнурял его допросами. Писатель был так возмущен этим обстоятельством, что собирался даже эмигрировать в Англию. Спас ситуацию мудрый прокурор, доказавший его невиновность.
Поднимаюсь по ступеням Тульского областного суда – тем самым, по которым шагал Лев Толстой. Он был тут частым гостем. На это указывает и мемориальная табличка, расположенная на здании.
Внутри многое напоминает толстовские времена. Деревянные скамейки и столы, двери – все сохранилось в первозданном виде.
Нынешний председатель областного суда Игорь Хорошилов показывает зал, который остался фактически таким же, каким был при Толстом (по крайней мере, вся мебель точно аутентичная), – тут писатель наверняка появлялся много раз. Суд для Льва Николаевича был местом, посещавшимся даже чаще, чем театр, который Толстой любил всей душой и для которого писал пьесы (опять же, по мотивам настоящих уголовных дел).
Лестница, по которой ходил Толстой, будучи судьей
Губернский прокурор, а позже председатель Тульского окружного суда Н. В. Давыдов был знатным театралом. В частности, благодаря ему деньги от продажи билетов на спектакли по пьесам Льва Толстого шли на содержание приюта для несовершеннолетних преступников.
В те времена в Тульской губернии рассматривалось в год 4000–6000 дел. При этом только 10–15 % подозреваемых были под стражей.
Взять, к примеру, 1863 г. Из 5688 подсудимых находились до вынесения приговора за решеткой всего 763. В тот год оправдали 1300 человек и «оставили в подозрении» 655. Вообще это была одна из самых гуманных практик: если не хватало доказательств как вины, так и невиновности, человека отпускали.
Знаете, какую запись делали в решении суда? Передо мной один из таких документов – там указано: «Дело сие предать воле Божьей».
Вообще судьи часто полагали, что «лучше в неизвестии и неимении точного обвинения виновного оставить, чем невиновного наказать». В одном из приговоров по делу об убийстве крестьянки Тульская палата уголовного суда написала: «Лучше десять виновных освободить, нежели одного невиновного на смерть приговорить».
Тогда под подозрением был немой мужик, который до этого изнасиловал двух женщин (именно потому предположили, что мог и убить третью). Но совсем без наказания он не остался – за изнасилование (а оно было доказано, обе крестьянки опознали насильника) ему поставили на лбу клеймо, вырвали ноздри и сослали на тяжелую работу.
За что чаще всего судили во времена Льва Толстого? Судя по статистике, за кражи, «зажигательства» (поджоги), убийства, драки, «пьянство и буйство» и порубки леса.
Формулировки некоторых преступлений сейчас звучат необычно, а тогда были вписаны в уголовно-правовые документы. Среди них «медленность и нерадение по службе», «блуд», «предание мертвых без христианского обряда», «угрозы, похвальбы и предложения сделать какое-либо зло», «личные обиды», «подкидывание младенцев», «применение ядовитых вещей в пищу и питие».
В руках автора материалы дел, которые вел граф
Толстой рассмотрел десятки таких дел, будучи мировым судьей по Крапивенскому округу (назначен указом Сената от 10 октября 1866 г. «Об утверждении разделения городов по уездам на мировые судебные участки и об утверждении избранных в участковые и почетные мировые судьи лиц Тульской губернии»).
Уголовные дела, связанные с Толстым, хранятся в той части госархива, что расположена в здании старого завода. Сотрудники архива (удивительно милые, добрые и интеллигентные люди) вынесли мне гору судейских книг. С учетом того, что почерк на многих бумагах неразборчивый, а чернила выцветшие, на расшифровку мог бы уйти не один день. Но в архиве есть «дешифровальщики», которые мне помогли.
И первое, что выяснилось: до того, как стать судьей, Толстой был посредником в делах присутствия (на эту должность его выдвинул министр внутренних дел Ланской). Огромная книга в зеленом переплете – «Журнал Тульского губернского по крестьянским делам присутствия».
– Мировые посредники не входили в судебную систему, они были временным явлением после реформы, – говорит начальник отдела научно-исследовательской и методической работы Государственного архива Тульской области Игорь Карачевцев. – Просмотрите несколько дел. И вы убедитесь, что Толстой почти всегда становился на сторону крестьян. За это его не любили помещики.
В одном из документов сказано, что помещица Бранд, по мнению Толстого, несправедливо эксплуатирует своих крестьян. Он пишет, что нужно разделить между крестьянами угодья, на которых они заготавливают сено. А еще дал разрешение на временный отъезд девушке, которая была у Бранд в услужении.
Зеленая книга – дела по применениям, которые вел Толстой
Бранд со всем этим была категорически не согласна и написала в высшие инстанции прошение, в котором приводила доказательства «ошибочных рекомендаций и решений посредника».
Вот жалоба другой помещицы на действия Толстого, который рекомендовал ей выплатить деньги крестьянину за его службу и за перенесенные им побои. И у нас много дел, где помещики (в основном помещицы) пишут, что он неправ и превышает свои полномочия, что не руководствуется законом. Подтекст был такой: не допускайте его вообще к этим делам. Соседи и Ясную Поляну хотели поджечь, и самого Толстого бить. В такой атмосфере он выдержал чуть больше года, после чего написал заявление об уходе. Вот обращение графа от 30 апреля 1862 г. с просьбой освободить его от службы по болезни.
В руках у меня журнал жандармерии того же 1862 г. И прошения (читай: доносы) по поводу Толстого.
Исправляющему должность Тульского Военного Губернатора, Господину Действительному Статскому Советнику и кавалеру Никифорову.
Я имею положительные сведения, что литератор Якушкин, проезжая недавно с каким-то студентом чрез Тульскую губернию, распространил печатные возмутительные воззвания, при этом сообщено также, что Якушкин и его спутник заезжали к графу Льву Толстому в с. Ясная Поляна. Доведя об этом до сведения Вашего, считаю долгом покорнейше просить…
– Толстой привечал у себя людей, которые конфликтовали с властью, за что попал в поле зрения жандармерии, – говорит Игорь Карачевцев. – В его школах преподавали студенты, которые были замечены в разных выступлениях. Потом в Ясной Поляне у него прошел обыск в рамках дела о надзоре, но не над ним, а над этими студентами. Все это не помешало Толстому стать судьей.
Документы свидетельствуют, что с 1866 по 1870 г. Лев Николаевич был почетным мировым судьей, с 1870 по 1872 г. – участковым мировым судьей, а с 1876 по 1888 г. – снова почетным мировым. Разница между этими должностями только в том, что почетные не получали жалованья и сами покрывали все расходы, которые ложились на них в связи с отправлением правосудия. В роли служителя Фемиды Толстой разрешал гражданские споры, а также неотложные уголовные дела.
В 1870 г. он впервые стал присяжным заседателем. Тогда рассмотрел несколько дел – в том числе об убийстве, о скопцах, о превышении власти и о пропаже ветчины.
Держу в руках том дела 150-летней давности, которое едва не лишило землю русскую великого писателя. Толстой был так раздосадован, оскорблен, разозлен и разочарован (в первую очередь судебной системой, которой служил много лет), что готов был эмигрировать. Возмутило его то, как обращался с ним, уважаемым человеком, графом, писателем, судьей, какой-то юный следователь. Обидело, что его обвинили в самом страшном – убийстве, что посадили под домашний арест, как опасного преступника.
Но – по порядку.
Дело Тульского окружного суда. Обвинительный акт.
12 июля 1872 года во Тульскую земскую областную больницу доставлен был в крайне болезненном состоянии проживавший в селе Ясная Поляна Крапивенского уезда крестьянин Матвей Афанасьев. В тот же день Афанасьев умер.
Материалы «дела быка». Подлинный протокол, на основании которого Толстой помещался под домашний арест
По произведенному медицинскому осмотру его трупа обнаружено, что причиной смерти были оказавшиеся у него переломы одиннадцати ребер и другие безусловно смертельные повреждения органов грудной клетки.
Полицейским дознанием, произведенным по распоряжению власти, раскрыто, что покойный работал пастухом в имении графа Толстого. Накануне своей смерти был забодан быком, принадлежащим графу Толстому, и что бык этот, несмотря на то, что не раз уже бросался на людей, не находился на привязи.
Молодой судебный следователь Богословский выехал на место происшествия, в Ясную Поляну. Графа Толстого он заподозрил в «нарушении правил, охраняющих личную безопасность, повлекшем смерть человека».
Толстой рассказал, что в день нападения быка был в отъезде, вместо него руководил всеми делами управляющий Орехов. Но эти слова расходились с показаниями его лакея и крестьянки Агафьи Петровой.
Петрова заявила: после того как бык забодал пастуха, она пришла к графу, тот обедал, потому сам ее не принял, а прислал лекарство («бутылку с примочками»). А лакей подтвердил, что Агафья приходила и просила мази, он доложил барину, а тот ответил, что мази нет, но есть «арники для примочки», и выдал. Были еще показания крестьян, которые говорили, что якобы барин приходил в конюшню посмотреть на больного.
Был Толстой или не был – вопрос архиважный. В первом случае он проходил бы обвиняемым, во втором – свидетелем.
В деле несколько допросов графа. Первый состоялся 9 августа, статус Толстого там не прописан.
Лев Николаевич Толстой, граф, поручик артиллерии, рожден от законных родителей, в сельце Ясная Поляна, где и живу, там же и крещен, женат, имею 6 детей, 46 лет, веры православной, под судом не был ‹…›
Я лично хозяйственными делами не занимаюсь, эта обязанность лежит на управляющем Орехове, который должен был, если сделалось известно, что бык опасен, или сам принять меры, или доложить об этом мне ‹…›
Хотя относительно принятия мер предосторожности, собственно, против этого быка я и не отдавал особенного приказания, но так как о бывшем быке я несколько раз приказывал принимать против него строгие меры ‹…› У меня дети часто гуляют около стада, я думал и был уверен, что эти приказания в точности исполняются и по отношению к этому быку. В настоящее время он находится на привязи.
По поводу допроса Толстой написал потом своей тетке:
Приезжает какой-то юноша, говорит, что он следователь, спрашивает, законных ли я родителей сын и т. п., и объявляет мне, что обвиняюсь в действии противозаконном, от которого произошла смерть.
Однако в том протоколе Толстой еще не обвиняемый.
В протоколе второго допроса, датированном 18 августа 1872 г., Толстой уже допрашивается именно в статусе обвиняемого. И говорит:
Меня дома не было, это я хорошо помню… В конюшне, где он лежал, я не ходил и вовсе его не видал, мази и примочки для него у меня никто не просил, и я их не передавал. Услышал я об обстоятельствах от бывшего у меня Александра Кузьминского, который ходил к нему на конюшню и велел отнести ему арники.
Кузьминский все это подтвердил. Важный момент: Кузьминский (фамилия писалась и как Кузминский) служил прокурором. Но, поскольку он был мужем сестры жены Толстого, его показаниям следователь не стал полностью доверять.
Он провел несколько очных ставок, которые показали, что некоторые крестьяне путали барина с управляющим Ореховым. Что касается лакея – тот просто перепутал два разных события, так что во время прихода Агафьи графа все-таки не было, а был именно Кузьминский. И все же следователь в тот день подписал документы о привлечении Толстого к уголовной ответственности. Мало того – потребовал от графа расписаться, что он ознакомлен с постановлением.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
1872 года августа 18 дня. Признавая произведение предварительного следствия по настоящему делу оконченным, постановил: самое дело препроводить к товарищу [заместителю] прокурора ‹…› а так как он [Толстой] может обвиняться в противозаконных деяниях, предусмотренных 989 № 1466 ст. уголовного наказания, обязать подпиской о неотлучке с места жительства впредь до окончания дела.
Протокол и постановление об избрании Толстому меры пресечения
Кузьминский убедил Толстого поставить подпись, объяснив, что иначе могут и в острог посадить. Но успокоил – за неделю следователь должен все закончить. Однако следствие затянулось.
А Толстой в то время был присяжным, и ему было необходимо присутствовать на выездной сессии Тульского окружного суда в селе Сергиевском.
Архивисты нашли номер «Тульских губернских ведомостей» (газета была официальным органом власти, издавалась на деньги правительства), где в разделе «Судебная хроника» опубликован список дел, в рассмотрении которых Толстой должен был участвовать как присяжный. Они таковы: четыре дела о краже (одна – со взломом), где все обвиняемые – крестьяне. Дело о мещанине, обвиненном в убийстве жены. Дело о бывшем дворовом человеке Сахарове, мещанине Чеблокове и солдатском сыне Баркове, обвиняемых в разных преступлениях (читай – банда).
В те времена неявка в суд в качестве присяжного считалась серьезным нарушением. Не поехать и получить штраф или поехать и нарушить «домашний арест» – как быть?
Толстой написал письмо председателю Тульского губернского суда, и тот ответил, что лучше не ездить. В итоге суд оштрафовал Льва Николаевича на 225 руб. Плюс на этом заседании прокурор публично заявил, что Толстой в принципе не может быть присяжным, потому что обвиняется в преступлении по статье 1466 («Убийство»).
Все это оскорбило писателя, он решил продать имение и уехать из России. Впрочем, в дело вмешались председатель суда и прокурор. Первый извинился перед Толстым за волокиту и «нелепицу со штрафом за неявку». Второй дал следователю указание отменить домашний арест.
Передо мной документ от 10 марта 1873 г. В нем сказано: все обвинения в том, что «в отношении бросавшегося на людей быка не принял меры», с Толстого снять, судебное преследование его прекратить.
В итоге на скамье подсудимых летом 1873 г. оказался управляющий Орехов.
– Но и его признали невиновным, – говорит Карачевцев. – Оказалось, за несколько дней до трагедии на рога быка надели колодку. Вдобавок выяснилось, что пастух сам раздразнил буйное животное, бросив в него палку.
– Толстой был так потрясен этим делом, так разочарован в судебной системе, что подал в отставку с поста мирового судьи, – говорит сотрудница архива.
Итак, что все-таки поразило Толстого? Первое и главное – волокита. Он сделал вывод, что многие люди сидят в острогах в ожидании длительного следствия, затем начинаются судебные проволочки. И виновные в этом чиновники не несут никакой ответственности.
Толстой писал: «Вора следует, может быть, наказать одним годом тюрьмы, а он уже просидел три». Знал бы Лев Николаевич, что в России XXI в. люди до приговора суда будут находиться в СИЗО по три–пять лет…
Во-вторых, Толстой осознал, что виновным могут «назначить» абсолютно любого и его заслуги перед государством не будут приняты во внимание, не станут поводом даже для того, чтобы не сажать человека под домашний арест. И снова: знал бы Лев Николаевич, что в России XXI в. брать под стражу до приговора по делам о ненасильственных преступлениях будут в том числе ректоров высших учебных заведений и министров…
Страшное дело Колосковых
Но и после сложения полномочий судьи Толстой не перестал интересоваться судебными делами. Он приходил на суды в качестве слушателя, посещал в тюрьмах людей, обвинявшихся в преступлениях.
Особое дело в этом ряду – о крестьянах Колосковых, которые убили младенца (тот был рожден в результате изнасилования Ефремом Колосковым своей падчерицы). На его основе Толстой написал драму «Власть тьмы».
Рапорт о посещении графом Толстым заключенного в тюрьме
Целых два тома дела № 503. Здесь и судебные повестки, и протоколы допросов, и очные ставки. Интересно, как все было оформлено в то время и как скрупулезно собирались доказательства вины.
Тульский губернский областной суд. Обвинительный акт и заключение о крестьянах Е. П. и М. И. Колосковых, обвиняемых по статье 13, 1454 и 1455.
1800–1881 года.
Всю фабулу описывает заключение по делу. Привожу его полностью:
К делу о крестьянине деревни Сидоровки Чернского уезда Ефрема Колоскова, обвиняемого в кровосмешении с падчерицею свою Еленой Андрияновой и в убийстве рожденного последнею младенца привлечена в качестве обвиняемой упомянутая Андриянова, которая, однако, виновной себя не признала и на предварительном следствии объяснила, что она была в первый раз изнасилована отчимом Колосковым два года тому назад, и затем с ней и в дальнейшем были половые сношения, но каждый раз насильно.
8 ноября 1879 года, когда она родила, то впала в беспамятство, и в это время рожденный ею младенец был от нее унесен, она о ребенке своем ничего не слыхала и боялась спросить отчима или мать.
Объяснение это вполне подтверждается показаниями Ефрема и Марфы Колосковых, из которых первый удостоверил, что он как в первый раз, так и в другие, когда имел половые сношения с Андрияновой, встречал с ее стороны сопротивление и должен был обращаться к насилию, ребенка же убил без ее согласия и ведома и ничего ей о том не говорил, а вторая заявила, что ее муж действительно употреблял насилие по отношению к Елене и что ребенка последней она взяла и унесла от Елены, когда та после родов была в беспамятстве.
Свидетели того крестьяне деревни Сидоровки Алена и Аниамин Маликовы показали про Ефрема Колоскова, что он человек нетрезвый и суровый, об Андрияновой отзывались как о девушке доброй, смирной, работящей и ни в чем дурном не замеченной.
Таким образом, следствием положительно установлено, что Елена Андриянова не только не принимала участия в убийстве ее новорожденного ребенка, но даже не знала о том, что он лишен жизни.
Что же касается обвинения ее в кровосмешении, то так как по следствию представляется доказанным, что отчим имел с нею половые сношения насильно, устраняя оказываемое ею каждый раз сопротивление, – то это обвинение не может иметь места на суде, ибо сама Андриянова является по этому делу потерпевшей.
На основании изложенного предполагается крестьянку деревни Сидоровки Чернского уезда Елену Егорову Андриянову, 18 лет, кто обвиняется по настоящему делу, освободить.
В деле есть еще один эпизод, который описывает, как вообще стало известно о преступлении и как злодей едва не убил свою шестилетнюю дочь:
18 января 1880 года в деревне Сидоровка Чернского уезда в доме крестьянина Ефрема Колоскова праздновалась свадьба падчерицы его Елены Егоровны с крестьянином Павлом Андрияновым.
В то время как Колоскову нужно было, по обычаю, перед отправлением невесты в церковь, благословить ее, он спрятался и был разыскан и приведен к гостям сестрою его Марьей Крючковой, когда Елену уже увезли в церковь.
Тогда Колосков, упав на колени, обратился к гостям и бывшему на улице народу со словами: «Простите меня братцы, я грешник», а затем несвязно передал, что у него от падчерицы его Елены был ребенок, который зарыт под плетнем, указав это место, начал было его раскапывать, а потом схватил лежавший на земле кол, ударил им со всего размаху по голове дочь свою Ефимью, вернувшуюся в то время с плачем. Девочка упала без чувств, но осталась жива и, по освидетельствованию впоследствии врачами, оказалась здорова.
На указанном Колосковым месте действительно оказался зарытый неглубоко труп новорожденного младенца, положенный в деревянный ящик, по осмотру трупа врачами он оказался мужского пола, на лобной кости была трещина. Производивший осмотр врач дал заключение, что из-за разложения трупа невозможно определить причину смерти младенца, но что, судя по рассказу Колоскова, его ребенок родился живым и был умерщвлен.
Как при дознании, так и при следствии Ефрем Колосков признал себя виновным и объяснил, что года два тому назад он изнасиловал падчерицу свою Елену, после чего продолжал с нею иметь любовные сношения, когда бывал пьян, причем каждый раз встречал со стороны ее сопротивление, которое устранял насилием и угрозами.
Когда Елена забеременела и время родов стало приближаться, Колосков решил, чтобы не опорочить девушку, покончить с ребенком, почему приказал жене своей (матери Елены) Марфе спрятать ребенка тотчас по его рождении.
8 ноября 1879 года, когда он вернулся из леса, жена передала ему, что Елена родила ребенка, который ею, Марфой, спрятан в погребе. Отправившись в погреб, Колосков долго плакал, а потом, придавив новорожденного доской, произвел умерщвление. Марфа хотела было заявить о произошедшем, но он заставил ее молчать, угрожая в противном случае покончить с нею.
Через несколько времени к Елене просватался крестьянин Павел Андриянов.
18 января у Колосковых в день празднования свадьбы, когда наступило время вести Елену в церковь, Колосков спрятался, так как сердце его противилось благословлять к венцу невесту, с которой он жил, но, когда его нашла сестра и привела его на улицу, он во всем сознался бывшему тут народу и стал было откапывать труп ребенка Елены, но сил не хватило.
В то время шестилетняя дочь не отходила от него и все плакала. Подумав, что для него все кончено и что дочь его останется одна и будет по нему плакать, он, Колосков, схватил кол и ударил им дочь по голове, чтобы сразу убить и «пусть лучше умрет на моих глазах». Когда Ефимья упала, он кинул кол и сказал: «Теперь берите меня».
Жена Колоскова Марфа виновной в соучастии в убийстве ребенка Елены себя не признала – объяснила, что спрятала новорожденного в погребе по приказанию мужа, предполагая, что куда-нибудь подкинут. Когда она зашла в погреб и увидела, что ее муж положил на младенца доску, Колосков тут же ее выгнал. До случая на свадьбе Елены не знала, что стало с младенцем. Об отношениях мужа с Еленой, основанных на насилии, и о беременности она знала.
Заявление Марфы, что она не знала об участи рожденного ее дочерью младенца и вообще не принимала участия в лишении его жизни, опровергается показаниями крестьян Александра Матвеева и Анисима Григорьева Маликовых, удостоверивших, что Колосков сознавался в убийстве ребенка своей падчерицы и говорил, что совершил это по согласию с женой, которая советовала ему бросить ребенка в реку.
Обвинительный акт
Толстой был потрясен этой историей. Он общался со всеми ее участниками, пытаясь понять истоки зла. Ефрема и его жену суд признал виновными: его приговорил к ссылке на каторжные работы в крепостях на 10 лет, а ее – к каторжным работам на заводах на восемь лет.
В материалах дела сохранились прошения виновных. «Я приговорена за убийство внука 21 октября сего 1880 года» – Марфа просит смягчить ей наказание. Судя по всему, этого не произошло. Вообще всякого рода прошений – около 50 листов. Однако смягчения мер не последовало. О том, что сталось с супругами Колосковыми, мы можем лишь догадываться. В то время каторжные работы порой равнялись смертному приговору.
Вследствие этой истории Толстой стал обращать больше внимания на личности преступников, глубже анализировать мотивы совершенных ими страшных злодеяний.
Вместо эпилога
Толстой не оставлял тему преступности до последних своих дней. Отдельная часть документов – рапорты полицмейстеров тульскому губернатору, сообщавших о посещениях Толстым всякого рода заключенных. Один из них – про его визиты к политическому преступнику Михаилу Сопоцько (тот оказался толстовцем, проповедовал непротивление злу насилием).
Это кажется невероятным, но встречи Толстого с ним весьма напоминают сегодняшние посещения заключенного членами ОНК: обязательны были сопровождение визитера двумя надзирателями (ныне это прописано в законе об общественном контроле) и дальнейшее составление ими рапорта с указанием темы беседы.
Спрашивал о его здоровье, нуждается ли в платьях, обуви и деньгах, а равно о местожительстве его матери. Во время разговора Сопоцько держал в руках тетрадь, на которую обратил внимание граф и спросил, что это, на что Сопоцько ответил, что это постановление по его делу. Начал читать таковое, но Никольский (надзиратель. – Е. М.) остановил его и предложил графу оставить камеру, что тот и исполнил.
И опять же – ровно так останавливали членов ОНК (автор этих строк девять лет была в их числе) в СИЗО нынешние сотрудники, когда заключенные начинали рассказывать о своем уголовном деле и показывать документы.
Толстой не раз выступал общественным защитником тех, кто не мог позволить себе нанять юриста. Или же просил знакомых адвокатов помочь им.
Он не боялся вступаться за заключенных. Как писал председатель Тульского окружного суда Давыдов, к нему поступило от Толстого больше 60 записок и прошений в защиту разного бедного люда (как сегодня бы сказали – вне процессуальных обращений).
В одном из случаев он заступался за крестьянина, который непочтительно высказался об иконе Божьей Матери, а потом раскаялся. Прошение в его защиту попало даже к самому императору Николаю II. В итоге министр внутренних дел распорядился остановить отправку крестьянина в ссылку. Однако в итоге тот все равно был этапирован в Сибирь. И все же писатель не сдавался.
– Толстой оставил особый след в развитии всей судебной системы, – говорит заместитель начальника Управления Судебного департамента в Тульской области Евгения Миронова. – Благодаря ему она стала ассоциироваться с милосердием.