– Боже всемогущий! – вздохнул Мастерс. – Позвольте мне вставить слово, сэр! Я должен предупредить вас, что вы не обязаны давать показаний, но если вы это сделаете…
– Я повторяю, вам не о чем беспокоиться, мистер Мастерс. Мне сообщили, что я могу делать какие угодно заявления без угрозы моей персоне.
– Кто вам это сказал?
– Мой адвокат.
– Ваш…
– Или, точнее, – поправился Пенник, – он был моим адвокатом. Я имею в виду мистера Чейза. После случившегося он отказался со мной работать, поскольку до последнего был уверен, что я шучу. Но я не шутил.
– Не шутили, сэр?
– Нет. Перед убийством мистера Констебля я спросил у мистера Чейза, могут ли мне предъявить обвинение в убийстве, если я убью его при описанных мною обстоятельствах. Мистер Чейз сказал, что не могут. В противном случае я не стал бы этого делать. Я очень боюсь оказаться запертым в замкнутом пространстве и не стал бы проводить этот эксперимент, если бы знал, что меня могут осудить за него.
– Ясное дело, сэр. И все же, что вы думаете о повешении?
– Вы считаете, что я шучу, мистер Мастерс?
Мастерс громко откашлялся:
– Успокойтесь, сэр. Не нужно так нервничать… Доктор, извините, но этот джентльмен сумасшедший?
– К сожалению, нет, – коротко ответил Сандерс.
– Спасибо, доктор, – со спокойной серьезностью сказал Пенник, однако Сандерс заметил, что губы под его широким носом побелели, как будто от злобы, и эта бледность растеклась по всему лицу, делая его плоским и невыразительным.
– А почему вы не поведали вашу историю местной полиции?
– Именно так я и поступил, – ответил Пенник.
– Когда же?
– Как только они вызвали меня. Понимаете, я хотел убедиться, что мне за это ничего не будет.
– И как же они отреагировали?
– Они согласились, что ничего нельзя предпринять… Что же касается их мнения о случившемся, то это уже другое дело. Мне кажется, полковник Уиллоу сохранил невозмутимый вид и присутствие духа, а вот у суперинтенданта Белчера выдержки не хватило, и, как я понимаю, лишь наличие жены и четырех детей не позволило ему сунуть голову в газовую духовку.
Мастерс повернулся к Сандерсу с ледяным спокойствием, за которым скрывалась угроза:
– Доктор, это правда?
– Абсолютная правда.
– Тогда какого черта вы не рассказали мне?
– Я пытался, – терпеливо ответил Сандерс. – Поэтому и пригласил вас сюда. Как и мистер Пенник, я вас предупреждал. Мне показалось неразумным… кхм… выложить все сразу.
– Вы что, черт побери, полицейских тоже за психов считаете?
– Нет, они не психи, – успокоил его Пенник. – Хотя сначала отнеслись ко мне так же, как и вы. И все же я согласен с вами, что доктору Сандерсу следовало обо всем вам рассказать. Я говорил об этом доктору Сандерсу и другим гостям в Форвейзе сразу же после случившегося. Удивительно, но, похоже, у всех, кроме доктора, я вызываю какой-то суеверный ужас. Они даже отказались есть ужин, который я так старался приготовить. Я пытался все объяснить, но они и слушать не стали. Разумеется, я горжусь тем, что мой план увенчался успехом. – И снова странная бледность разлилась по его лицу. – Но я все-таки обычный человек и не претендую на какие-либо сверхъестественные способности. Эта идея просто абсурдна.
Мастерс, судя по всему, с большим трудом сдержался, чтобы не наговорить лишнего. Он медленно и глубоко вздохнул, как будто считая про себя, а затем поднял голову.
– Сэр, если вы не возражаете, – заговорил он с приторной учтивостью, – давайте начнем все сначала. Хорошо? Значит, вы утверждаете, что убили мистера Констебля?
– Боюсь, инспектор, мы не сможем продвинуться дальше, если вы хотя бы не попытаетесь отнестись к такой вероятности серьезно и не перестанете задавать мне один и тот же вопрос. Да. Я его убил.
– Ну конечно! Конечно! А как вы его убили?
– О, это мой секрет. – Пенник задумался. – Я вдруг осознал, насколько этот секрет важен в нашем мире. Вы же не думаете, что я его раскрою?
– Разумеется! Но постойте… Давайте успокоимся, спешить все равно некуда. Так. Почему вы его убили?
– На этот вопрос намного легче ответить. Я считал его вздорным глупцом, который дурно обращался с женой, грубил гостям и одним фактом своего существования мешал умственному и моральному прогрессу. Как человек, он стал настоящим испытанием для моего терпения. Как объект для эксперимента – оказался из тех, чья кончина вряд ли стала бы для кого-нибудь серьезной утратой. И хотя доктор Сандерс не согласен со мной в остальных вопросах, здесь он вряд ли захочет вступить в спор. Вот поэтому я сделал Констебля объектом для своего эксперимента.
– Эксперимент! – повторил Мастер. – Продолжайте, сэр! Когда я спрашивал, как вы это сделали, – он старался говорить как можно убедительнее, – я лишь имел в виду, какими средствами вы пользовались? Вы изобрели новый удар в солнечное сплетение? Который убивает сразу наповал? Или новый метод оглушить чем-нибудь? Или просто напугали бедолагу?
– Значит, вам известно о тех возможностях, которые были доказаны с научной точки зрения? – заметил Пенник и уставился своими светлыми глазами на Сандерса.
– Так какой из этих методов вы использовали?
– А это вам предстоит выяснить самому, – улыбнулся Пенник.
– Даже так? Но вы признаете, что использовали один из них?
– Напротив. Ни одного. Ну если только в некоторой степени.
– В некоторой степени? Что вы этим хотите сказать?
– Что я пользовался оружием, которое может наносить удары, а если им воспользоваться должным образом, то и убивать. Если вам нужно конкретное название, то можете именовать его телесилой – она позволяет получать информацию или, напротив, воздействовать на других людей на расстоянии. Я не знал, – и снова кожа вокруг глаз и на подбородке у него вдруг побелела, – что эта сила может быть настолько сокрушительной. Инспектор, я очень устал. Не надо меня больше мучить расспросами. Но это связано с теми же самыми процессами, которые позволяют мне узнать, о чем вы сейчас думаете.
– Значит, вам известно, что я думаю о вас? – спросил Мастерс, наклонив голову набок.
Пенник слабо улыбнулся:
– Разумеется, о моей безвременной кончине. Это поймет каждый, кто увидит сейчас ваше лицо. Но я говорил о ваших тайных мыслях, о мыслях, которые вы пытаетесь изгнать из своего разума. Вы так старательно изображаете благостное расположение духа, хотя на самом деле сильно переживаете. У вас есть ребенок (думаю, что дочь), и завтра она ложится в больницу, ей должны вырезать аппендикс. Она слабенькая, и вы всю ночь не могли сомкнуть глаз, переживая за нее.
Мастерс покраснел, а затем внезапно побледнел. Сандерс никогда еще не видел его таким.
– Вы ему рассказали? – спросил инспектор, резко разворачиваясь.
– Я ничего не знал, – ответил Сандерс. – И очень вам сочувствую.
– Но это правда? – уточнил Пенник. – Послушайте, друг мой. Вам все равно рано или поздно придется это признать.
– Сэр, давайте не будем затрагивать мои личные дела. Будьте так любезны! – сказал Мастерс. – Хмф! Полагаю, вы не сможете доказать, чем именно занимались в тот момент, когда был убит мистер Констебль?
– Я все ждал, когда вы зададите мне этот вопрос, – ответил Пенник и широко улыбнулся, показывая зубы. – Давайте же проясним все раз и навсегда. Доктор Сандерс, а также мисс Кин подтвердят, что в пятницу вечером еще без четверти восемь мистер Констебль был жив и пребывал в добром здравии. Вероятно, он явился в комнату Сандерса, чтобы прояснить одну любопытную странность. – Он посмотрел на Сандерса, и тот сразу ощутил переполнявшее Пенника злорадство. – Я в то время находился внизу. Где-то без четверти восемь зазвенел колокольчик на двери черного хода. Пришла некая миссис Чичестер, которая обещала помочь с приготовлением еды в отсутствие слуг. Вместе с миссис Чичестер явился ее сын Льюис, – вероятно, он ее провожал. Я сам готовил обед, но сказал им, что при желании они могли бы мне помочь. По какой-то причине вид у обоих был встревоженным…
Сандерс не выдержал и вмешался, поскольку это был один из тех моментов, которые его особенно смущали:
– Мистер Пенник, почему вы не хотите рассказать старшему инспектору, из-за чего они так разволновались?
– Я не понимаю.
– Миссис Чичестер и ее сын, – объяснил Сандерс, – скажут вам, что, когда мистер Пенник открыл им дверь, он тяжело дышал, словно после бега, и вращал выпученными глазами. В промежутке между без четверти восемь и восемью часами он вел себя так, словно с ним случился легкий эпилептический припадок. А когда в восемь часов миссис Констебль начала кричать наверху, они не выдержали и бросились бежать со всех ног, словно за ними гнался сам дьявол, и больше уже не возвращались.
– Да, сэр. Что вы на это скажете? – с хмурым видом спросил Мастерс.
Сандерс взглянул на Пенника:
– Мне только интересно, почему он так тяжело дышал, когда открыл дверь. Возможно, потому, что находился на втором этаже, когда постучали?
– Нет, меня там не было, – возразил Пенник. – Но доктор Сандерс оказался любезен. – Он сделал небольшую паузу, после чего добавил: – Оказался очень любезен, описав все происходящее вместо меня. Миссис Чичестер и сын скажут вам, что в промежутке между без четверти восемь и восемью часами вечера я не выходил за пределы кухни или столовой: дверь между этими комнатами была приоткрыта, и они не могли усомниться. А доктор Сандерс подтвердит вам как медик, что мистер Констебль умер около восьми часов. Полагаю, это решает все мои проблемы.
Мастерс уперся кулаками в бедра:
– Да ну? Просто идеальное алиби, как я погляжу.
– Совершенно верно, идеальное алиби, – усмехнулся Пенник.
Наступила тишина.
– Инспектор, я хорошо знаю английские законы. Вы не посмеете меня арестовать. Вам даже ордер не выдадут. И вы не можете прибегнуть к такому оружию, как допрос с пристрастием, и запереть в камере под предлогом того, что я являюсь важным свидетелем, ведь я сам рассказал вам, как боюсь замкнутых пространств. Как бы то ни было, я не свидетель. Я просто убил того человека. Но даже представить себе не могу, что вы способны в данном случае предпринять.