Старший инспектор молча уставился на него. Пенник взял шляпу и трость. Горячие солнечные лучи падали на его жидкие рыжеватые волосы. Затем он быстро расправил плечи и поднял глаза. Его голос вдруг зазвучал ниже, как будто к нему внезапно пришло озарение:
– «Когда в седьмой раз священники трубили трубами, Иисус сказал народу: воскликните, ибо Господь предал вам город!» – Он сжал свою большую ладонь в кулак и стукнул ею по столу. – Силой своего сердца, тела и разума я создал новую могущественную силу, джентльмены. Я разграбил сокровищницу неизвестного. Доктор Сандерс подтвердит, что нет области более загадочной, непредсказуемой и непонятой, чем та сила, которая называется нервным потрясением. Но я разгадал ее тайну. И я должен был доказать ученым, что они безнадежно слепы в своей логике, словно летучие мыши и совы. Однако этот дар нужно использовать бережно. И только для благих целей. Да. Только для благих целей. Всегда, всегда, всегда! Мистера Констебля, какое бы уважение он у вас ни вызывал, вряд ли кому-то будет недоставать…
– А вам не приходило в голову, – заметил Сандерс, – что по нему будет горевать жена?
– Его жена! – с легким презрением в голосе проговорил Пенник.
– Она достойная и весьма полезная для общества женщина. И если предположить, что это действительно ваших рук дело, то вы понимаете, что своим поступком разбили ей сердце?
– Допустить, что это моих рук дело? – повторил Пенник, слегка приподняв свои рыжеватые брови.
– Именно так.
Пенник наклонился над столом, и голос его изменился.
– Сэр, вы пытаетесь бросить мне вызов? – спросил он.
Повисла пауза, которую нарушил старший инспектор Мастерс.
– Успокойтесь! – прорычал он. – Тихо! Так больше не может продолжаться. Не может – и все тут!
– Вы совершенно правы, – поддержал его Пенник, глубоко вздохнув. – Прошу прощения, доктор. Я должен держать в уме определенные факты и не совершать никаких грубых или поспешных поступков. – На его лице проявилось легкое раздражение. – Прошу вас понять меня, джентльмены. Я не утверждаю, что обладаю какими-либо сверхъестественными способностями, я оперирую лишь природной силой, хорошо мне известной. И я не пытаюсь сказать, что этими силами можно будет воспользоваться в любой момент. Нет, нет и еще раз нет! Я слишком скромен для таких заявлений. Я бы сказал, что могу добиться успеха в семи случаях из десяти. Именно так я и передам представителям прессы…
У Мастерса появился новый повод для беспокойства.
– Погодите-ка! – воскликнул он. – Секундочку! Вы хотите сказать, что собираетесь пообщаться с газетчиками?
– А почему нет?
– Но, сэр, вы не можете этого сделать!
– Неужели? И что мне помешает, инспектор?.. В полицейском участке Гроувтопа собралось много журналистов. Я сказал им, что сделаю заявление позже. Сначала ко мне обратился, – он вытащил из кармана визитную карточку и прочитал то, что на ней написано, – мистер Додсуорт из «Ивнинг гридл». Мне сказали, что это желтая газетенка. Но в данном случае я не имею ничего против – скандалы будоражат общество и вместе с тем способствуют его оздоровлению. Но были и представители других изданий, которые уже не назовешь желтыми. Так, сейчас я посмотрю. Мистер Бэнкс из «Ньюз рекорд». Мистер Макбейн из «Дейли трампетер». Мистер Норрис из «Дейли нон-стоп». Мистер О’Брайен из «Ивнинг баннер». Мистер Уэстхаус из «Дейли уайелес». И да, вот еще, мистер Кинастон из «Таймс».
Мастерс судорожно вздохнул:
– Вы хотите огласки?
– Мой дорогой сэр. Я не жажду огласки, но и не скрываюсь от нее. Если у этих джентльменов есть ко мне вопросы, я с радостью на них отвечу.
– Даже так? И вы собираетесь сказать им то же, что сказали сейчас мне?
– Естественно.
– Вы же понимаете, что им не позволят напечатать ни слова из услышанного?
– Поживем – увидим, – равнодушно ответил Пенник. – Будет весьма прискорбно, если мне придется снова воспользоваться своей силой в качестве доказательства. Не заставляйте меня прибегать к таким крайним мерам, друг мой. Я человек простодушный и хочу поступать по совести. А теперь, если я вам в данный момент не нужен, разрешите откланяться. Вы сможете найти меня в Форвейзе, как только пожелаете. Да, миссис Констебль велела мне покинуть дом, ее неприязнь к моей персоне стала просто маниакальной, однако полиция приказала остаться, а я, как вы уже имели возможность заметить, всегда рад подчиниться разумным требованиям.
– Сэр, скажу вам прямо! Я запрещаю что-либо говорить этим газетчикам…
– Инспектор, не говорите глупостей. Всего хорошего.
С этими словами он надел шляпу, взял свою изогнутую трость и, холодно кивнув Сандерсу, вышел из зала.
Они увидели в окно, как Пенник идет к остановке. При этом вид у него был какой-то застенчивый.
– Ну? – только и смог выдавать из себя Сандерс.
– Он ненормальный, – заявил старший инспектор.
– Вы так считаете?
– А кто он еще? – ответил Мастерс и добавил с задумчивым видом: – И все же есть в нем нечто особенное. В этом нет сомнений. Видит бог, со мной никто никогда еще так не разговаривал. Я просто не могу обращаться с ним как с одним из тех умалишенных, которые приходят ко мне и признаются в убийстве. Этих типов я хорошо знаю, видел таких тысячи и скажу вам, что он не из их числа.
– Давайте предположим, – пробормотал Сандерс, – только, пожалуйста, не надо кипятиться, но предположим, он скажет, что в определенный момент умрет еще один человек, и это произойдет на самом деле.
– Я все равно ему не поверю.
– Ответ очень прямолинейный и благоразумный, но нам он вряд ли поможет. Вы представляете, во что превратят такую историю популярные газеты? Не случайно же они считают эту тему такой горячей.
Мастерс скептически покачал головой:
– Эта сторона вопроса меня меньше всего беспокоит. Ни одна газета в городе не напечатает такой материал, даже если у них будут развязаны руки. А получив соответствующие распоряжения, они тем более не станут этого делать. Больше всего меня тревожит… хм… Да, я готов это признать. Больше всего меня тревожит, что этот тип почти убедил меня, будто он действительно убил мистера Констебля.
– Неужели вы поверили в это?
– Нет, не совсем так. Может, и не поверил. Но, доктор, этот человек говорил так искренне. Провалиться мне на этом месте, но он и правда так считает. У меня нюх на подобное. Я хочу сказать, что, возможно, он изобрел новый простой и надежный способ отправлять людей на тот свет, вроде нового удара в живот…
– Но ведь миссис Чичестер и ее сын могут подтвердить, что все это время он находился внизу.
– Нам нужны факты, – уклончиво ответил Мастерс. Он задумался, и его глаза вдруг мечтательно заблестели. – Пока у нас есть одно утешение. Что ж, посмотрим, как пойдут дела, когда за расследование возьмется один наш с вами знакомый! – И он с радостным видом подмигнул Сандерсу своим круглым глазом. – Кстати, между нами, доктор, как думаете, что по этому поводу скажет Генри Мерривейл?
Глава восьмая
– Чепуха! – заявил Г. М.
В те времена, когда построили Форвейз, в моду благодаря стараниям отдельных предприимчивых декораторов вошел элемент внутреннего убранства, получивший название «турецкий уголок». В углу гостиной создавался небольшой альков, который завешивался тяжелыми восточными портьерами из плотной ткани, украшенными кисточками и бахромой. Внутри этого алькова стояла полосатая оттоманка, а на стене крест-накрест висели потускневшие от времени кривые восточные сабли. Иногда нишу освещал маленький светильник из желтого стекла, но обычно она оставалась темной. Турецкий уголок должен был создавать атмосферу таинственности и романтизма, а также неизбежно привлекал к себе жаждущие уединения влюбленные пары и собирал всю пыль, которая находилась в доме.
Г. М. сидел на краю оттоманки в полумраке сгущающихся сумерек и свирепо вращал глазами.
Даже Мастерсу редко доводилось видеть такое недовольное выражение на его лице. Он беспрестанно поправлял очки и смотрел то на доктора Сандерса, то на старшего инспектора. Время от времени, когда Г. М. немного передвигал свое тучное тело по оттоманке, на его лысую голову опускалось облако пыли, отчего он смотрел наверх и тихо ругался. Однако излишняя сосредоточенность или чувство собственного достоинства не позволяло Г. М. пересесть в другое место. А возможно, ему просто нравился турецкий уголок.
– Вот такая у нас ситуация, сэр Генри, – почти что с радостью завершил свой рассказ Мастерс. – Что бы вы могли сказать об этом навскидку?
Г. М. фыркнул и сварливо ответил:
– Я скажу то же, что уже говорил прежде. Понятия не имею, почему так происходит. Но знаете, Мастерс, вы умудряетесь впутываться в самые про`клятые Богом дела, о которых мне только доводилось слышать. Они словно преследуют вас. Кажется, что преступникам в конце концов надоест выдумывать для вас все новые изощренные фокусы и они решат поиздеваться над кем-нибудь другим. Но нет. Удача отказывается встать на вашу сторону. Скажите, почему так происходит?
– Наверное, это все потому, что я легко выхожу из себя, – честно признался Мастерс. – Как и вы.
– Как я?
– Да, сэр.
– Что значит, как я? – спросил Г. М., внезапно вскинув голову. – У вас, черт возьми, хватает дерзости утверждать, что именно я…
– Нет, что вы, сэр! Я ничего подобного не имел в виду.
– Рад слышать это, – сказал Г. М., с важным видом разглаживая лацканы своего пиджака и немного успокаиваясь. – Этот мир полон бесконечных ошибок и недоразумений. Возьмем, к примеру, меня. Вы думаете, меня высоко ценят? Ха! Как бы не так!
Сандерс и старший инспектор глядели на него во все глаза. Им еще не доводилось видеть Г. М. в таком настроении. И дело было, конечно, не в его жалобах, а в мрачном тоне, который словно намекал, что всякая плоть – трава[46], а жизненный путь неизменно ведет всех нас к смерти.