Глава девятая
Мастерс не выдержал и вмешался в разговор.
– Минуточку, сэр! – потребовал старший инспектор. Он достал записную книжку и для порядка бросил на Чейза суровый взгляд, демонстрируя всю серьезность своих намерений. – Вы сказали, что видели мистера Пенника в комнате мисс Кин в пятницу вечером.
– Ну если быть точным, я видел, как он оттуда выходил, – пояснил Чейз, продолжая крутить в пальцах портсигар.
– Могу я поинтересоваться, в какое это было время?
– Где-то без четверти восемь.
– Неужели? Но мы, сэр, располагаем сведениями, что примерно без четверти восемь мистер Пенник находился внизу и открывал дверь для миссис Чичестер и ее сына.
– Да, верно, – сказал Чейз. Затем, немного задумавшись, добавил: – Как раз в тот момент, когда Пенник сбегал вниз по лестнице, я услышал, что звонят в дверь черного хода.
Мастерс пристально посмотрел на него:
– Скажите, сэр, вы уже дали показания суперинтенданту Белчеру?
– Конечно. Славный старина Белчер. Фамилия только не самая звучная! – Чейз вдруг понял, что сказал что-то не то, его лицо сразу же приобрело суровое выражение, а узкие плечи расправились. И хотя за всей этой позой по-прежнему скрывалось любопытство, теперь он заговорил сдержанно и серьезно: – Я дал показания суперинтенданту, верно. И что?
– Об этом вы ему не упомянули.
– Нет. А зачем? Это никак не связано со смертью бедняги Сэма. И потом…
– Если не возражаете, – сказал Мастерс, поднимая руку в повелительном жесте, – позвольте зачитать мне выдержку из ваших показаний. Вы говорите: «В семь тридцать миссис Констебль попросила меня отвести Пенника на кухню, остальные в это время поднялись наверх. Я показал ему кухню, холодильник и все остальное, после чего тоже поднялся на второй этаж. С Пенником я провел не больше двух минут. После этого сразу пошел к себе в комнату, чтобы переодеться, и не выходил, пока не услышал крик миссис Констебль в восемь часов».
– Да, все так. – Чейз поднял голову после того, как внимательно выслушал старшего инспектора. – А в чем дело? Это правда. Я не покидал своей комнаты. Я не находился в одном с Пенником помещении и не разговаривал с ним. Но я его видел.
– Сэр, вы можете объяснить это поподробнее?
Чейз заметно расслабился:
– С удовольствием. Где-то без четверти восемь я разделся, пока ванна наполнялась водой. И тут услышал громкий шум, как будто разбилось стекло или фарфор. Я открыл дверь и выглянул в коридор. И увидел, как Пенник вышел из комнаты Хилари, закрыл за собой дверь и стал спускаться вниз. Вот и все.
– И вам это не показалось странным?
Чейз нахмурил брови. Он поднял голову и уставился на Мастерса взглядом человека, пытающегося хорошо рассмотреть большую картину.
– Нет, конечно. А с чего бы? Хилари предложила ему помочь с обедом, по крайней мере накрыть на стол, и Сандерс это подтвердит. Я подумал, что за этим он и приходил.
– Доктор Сандерс, так и было?
– Совершенно верно.
– Хм! Но звон разбитого фарфора не насторожил вас, мистер Чейз?
После некоторых колебаний Чейз ответил:
– В какой-то момент насторожил. Но затем я понял, в чем дело, и после этого уже не думал о Пеннике. – Выражение его лица стало холодным, отчужденным. – Когда Пенник спустился вниз, дверь в комнату Сэма открылась, и на пороге появился бедный старина Сэм. На ходу натягивая халат и надевая тапочки, он быстро направился к комнате Сандерса и постучал в дверь. Ему открыли. Я слышал, как он спросил, что произошло. И Сандерс ответил ему: «Все в порядке, просто упала лампа». – Он сделал паузу.
– И что же, сэр? – поинтересовался Мастерс.
Чейз дернул плечами:
– Я также услышал голос Хилари.
– И?
– После этого я закрыл дверь, – подчеркнуто равнодушно ответил Чейз, словно ему хотелось поскорее покончить с темой. – Меня это совершенно не касалось. Да и зачем мне думать о Пеннике? Тем более что Хилари не было в ее комнате.
Чейз замолчал, поскольку в дальнейших объяснениях не было необходимости.
«Так вот почему у Чейза в эти выходные такое настроение!» – подумал Сандерс. Похоже, возникла одна из тех ситуаций, когда все просто были не в состоянии понять мотивов окружающих. Но он ничего не сказал, поскольку старший инспектор взглядом велел ему молчать. Мастерс внезапно заговорил мягким, душевным тоном. На Чейза, кажется, это подействовало, и он тоже немного расслабился.
– Ясно, – заявил старший инспектор. – Можно сказать, вполне понятно! Давайте тогда уж разберемся во всем раз и навсегда?
Чейз улыбнулся:
– Задавайте вопросы, старший инспектор. Только не вздумайте запудривать мне мозги. Грязными уловками меня не проведешь. Не забывайте, я хорошо знаю законы, и меня не так-то просто сбить с пути.
– Как скажете. Увидев мистера Пенника, выходящего из комнаты Хилари Кин, вы не заметили в нем ничего странного?
– Вы постоянно используете это слово «странный». Что вы имеете в виду?
Мастерс только развел руками.
– Нет, я ничего такого не заметил. Свет в коридоре был такой тусклый, что я не разглядел выражения лица, если вы об этом. Разве что шел мистер Пенник немного вразвалку, как чертова большая обезьяна. Но к тому моменту (и нет, я не боюсь обвинений в клевете) я уже подозревал, что у него не все дома.
– Не все дома?
– Послушайте, старший инспектор. – Чейз снова подбросил портсигар и поймал его. А затем, словно приняв какое-то решение, продолжил: – У меня и так уже возникли некоторые неприятности из-за этой истории. Тогда, на кухне, он действительно спросил, могут ли его обвинить в убийстве, если он убьет человека при определенных обстоятельствах, которые описал. Я сказал, что даже при нынешнем состоянии законодательства нет ничего преступного в том, чтобы размышлять о самом дурном поступке в отношении какого-либо человека. Пенник рассуждал с такой дьявольской рациональностью и основательностью, что вызывал невольную симпатию. Сандерс, ты со мной согласен?
– Да, пожалуй.
– Но разве можно было воспринимать его слова всерьез?
Из турецкого уголка, где все это время с кривой ухмылкой на губах сидел Г. М., послышался тихий мрачный смех.
– Хо-хо! – произнес Г. М. – Но теперь-то вы воспринимаете его всерьез, сынок?
Чейз махнул в его сторону портсигаром.
– Что ж, чтение мыслей ради развлечения – это одно, – сказал он таким голосом, словно собирался объяснить какую-нибудь непреложную истину. – Но ломать человеку кости или череп силой мысли, словно смертоносным лучом, это уже слишком. Только представьте, если все это возможно на самом деле! И тогда вполне вероятно, что, скажем, Гитлер однажды хлопнет себя ладошами по лбу, воскликнет: «Майн готт!» или «Майн кампф!» – или что там он обычно кричит – и упадет замертво. Я тогда прямо спросил Пенника: «А вы, например, можете убить Гитлера?»
Эти рассуждения так заинтересовали Мастерса, что он даже захлопнул свой блокнот. Г. М. опустил очки и спросил:
– И что же он вам ответил, сынок?
– Он спросил: «Кто такой Гитлер?»
– Даже так?
– Да, именно. У меня вдруг возникло ощущение, что я разговариваю с человеком, который прилетел с Луны. Я спросил его, где он находился последние пять или шесть лет. Пенник совершенно серьезно ответил: «В разных частях Азии, куда редко доходят новости». А потом еще попросил меня – меня! – не терять голову. Он сказал, что, во-первых, не гарантирует результат во всех случаях. Во-вторых, должен встретиться с жертвой лично, чтобы «подогнать по ней шляпу» – понятия не имею, что он этим хотел сказать, – и только в этом случае у него все может получиться. И наконец, в момент убийства ему необходимо находиться в непосредственной близости от жертвы, чей интеллект должен быть ниже его собственного.
Старший инспектор Мастерс с насмешкой взглянул на Г. М.
– Значит, – заметил он, – по тем или иным соображениям из списка возможных жертв нам придется исключить Гитлера, Муссолини, Сталина и всех других крупных политиков. Но обо всем этом вы узнали не в пятницу вечером, когда перекинулись с Пенником буквально парой слов?
– Нет, нет, я расспрашивал его обо всем вчера. Он… А кстати, где Пенник?
– Все в порядке, он не причинит вам вреда, – успокоил его Мастерс.
– Нет, конечно, еще чего! И все же где он?
– Думаю, этот джентльмен сильно огорчился и бродит теперь по округе. Он хотел поговорить с репортерами в полицейском участке, однако я убедил их, что Пенник совершенно безобиден, – с нескрываемым удовлетворением заявил Мастерс. – Но послушайте, сэр! На вас ведь не произвела впечатления вся эта чушь, не так ли? Почему же вас так волнует, где он?
– Меня он совершенно не волнует, – ответил Чейз. – Мне просто показалось, будто я только что видел его за окном.
Мастерс встал. Подошел к одному из трех высоких, до потолка, окон эркера, располагавшегося на фасаде дома. Угасающий дневной свет все еще проникал сквозь шторы, украшенные по краям маленькими помпонами, вроде тех, которые пришивают к полям испанских шляп. Мастерс наклонил свои мощные плечи, схватился за раму и со скрипом осторожно поднял окно.
– Здесь слишком жарко, и с вашего позволения я проветрю, – объяснил он свой поступок. Затем высунулся наружу и вдохнул полной грудью; прохладный воздух стал наполнять комнату.
Тишину нарушали легкие звуки: хлопанье птичьих крыльев у кормушки, шелестение плюща на стене дома, засыпающего с наступлением ночи. Но на тропинке перед домом никого не оказалось.
– Возможно, он где-то поблизости. Мне говорили, что Пенник любит бродить в одиночестве, – продолжал Мастерс, вдруг оживившись. – А теперь, мистер Чейз, я хотел бы задать вам еще один вопрос. Не о мистере Пеннике, а о вас. Между тем… доктор, не могли бы вы пойти и пригласить сюда мисс Кин?
Сандерс встал и вышел, закрыв за собой двойные двери гостиной.
Ему не понравилось, как Мастерс выглядывал из окна – словно снайпер на башне. Но когда он поднялся наверх и постучал в дверь миссис Констебль, обстановка в ее комнате наполнила его сердце ощущением тепла и уюта. Хилари Кин сидела у окна и с сосредоточенным видом вязала. Она наклонилась поближе к стеклу, чтобы поймать последние лучи дневного света. Мина расположилась в мягком кресле у кровати, завернувшись в цветастый шелковый халат. Рядом с ней стояла пепельница, полная окурков, а сама она курила очередную сигарету, перекатывая ее в губах, словно та была слишком скользкой, чтобы удерживать ее. Обе женщины взглянули на Сандерса с нескрываемым облегчением. Атмосфера в комнате казалась спокойной, но это было то вялое и усталое спокойствие, которое наступает, когда все темы для разговоров исчерпаны и остается только ждать дальнейшего развития событий.