Над столом коронера висела лампа с белым плафоном, напротив стола стоял стул для свидетеля. Присяжные разместились на некоем подобии помоста. Остальную часть этой сумрачной комнаты занимали ряды простых деревянных стульев, в самом первом сидело несколько человек. Атмосфера в помещении казалась холодной и официальной и сильно контрастировала с веселыми криками, доносившимися снаружи. Через окна виднелись многочисленные ноги (и даже лица) людей, собравшихся у ратуши.
– Прошу тишины! – сказал коронер, раскладывая на столе бумаги. – Это просто невыносимо! Сержант!
– Да, сэр?
– Будете любезны, закройте окна. Иначе мы просто не услышим показаний свидетеля.
– Есть, сэр.
– Я не могу это терпеть! Что все эти люди здесь делают? Почему вы их не разогнали?
– Видите ли, сэр, толпа очень большая. Она собралась от перекрестка на Хай-стрит и до главного шоссе. Никогда не видел тут толкучки с тех пор, как во время войны сбили дирижабль над фермой Хайдеггера!
– Сержант, даже если все население Лондона решило почтить нас своим визитом, меня это не волнует. Я строго следую инструкции. Идите и скажите им, пусть уходят. Неужели блюстители порядка совершенно бессильны? Бог мой, это еще что?
– Похоже на аккордеон, сэр.
– Да неужели?
– Да, сэр. Джо Кроули играет «Кто знает Бобби Пила?». Он…
– Мне все равно, пусть хоть сам Рахманинов исполнит здесь свою «Прелюдию». Никто не имеет права играть перед зданием суда! Вы прогоните их?
– Да, сэр.
– Итак, господа присяжные. Мне очень жаль, что нам с вами приходится иметь дело с этим досадным недоразумением. Постарайтесь не обращать на них внимания, и давайте перейдем к допросу последнего свидетеля. Доктор Сандерс!
Сандерс, сидевший на стуле для свидетеля, обернулся. Он подумал, что никогда еще в своей жизни не видел более мрачного места. Из полумрака на него смотрели каменные лица Г. М., Мастерса, суперинтенданта Белчера, доктора Эджа и Лоуренса Чейза, которые участвовали в официальном опознании тела. Все держались очень тихо.
Но Сандерсу показалось, что присяжные сидят как на иголках.
– Итак, доктор! Вы очень ясно и точно сформулировали результаты осмотра, который провели сразу после смерти покойного, а также во время вскрытия. Считаете ли вы свои исследования исчерпывающими?
– Да.
– Значит, как я понимаю, вы согласны с мнением, высказанным доктором Эджем?
– Да, согласен.
– Успокойтесь! Разойдитесь! Разойдитесь!
– Эй, чего толкаешься!
– Немедленно расходитесь! Все!
– Ага! Думает, раз нацепил этот шлем, то может командовать?
– Фу-у! Позор! А ну-ка все вместе, ребята: «Кто знает Бобби Пила, что носит шлем смешной? Кто знает Бобби Пила, который день-деньской…»
– Будьте так добры, кто-нибудь, закройте второе окно! Спасибо, инспектор. Лучше уж задохнуться, чем оглохнуть. Боюсь, что в такой обстановке нужно действовать решительно. Слушаю вас, доктор Сандерс.
Сандерс отвечал машинально, почти не задумываясь. Он целую ночь просидел за книгами, и теперь его мучила тупая головная боль, а шум за окнами не способствовал ее облегчению. К тому же где-то глубоко в сознании засела одна мысль, не дающая ему покоя. Мысль о том, что вчера вечером Хилари так с ним и не встретилась, следовательно первый раунд выиграл Пенник.
– Доктор, вы также сказали нам, что ни один из жизненно важных органов не был поврежден?
– Совершенно верно.
– И невозможно установить, что именно стало причиной смерти мистера Констебля, хотя существует ряд обстоятельств, при которых возможно такое состояние?
– Да.
«Чертов Пенник и все, что с ним связано! – подумал Сандерс. – Я все равно не уснул бы сегодня ночью, даже если бы попытался. От одних только мыслей об этом по коже бегут мурашки. Чего только не нафантазируешь! Сейчас уже три часа дня. Солнце движется к закату. Пенник попытается провести свою игру с девяти сорока пяти до десяти пятнадцати вечера. Остается всего семь часов».
– Скажите, доктор, покойный умер мгновенно?
– Нет. Очень быстро, но не мгновенно. Смерть наступила примерно в течение двух минут.
– Как вы думаете, покойный испытывал боль?
– Очень сильную боль, да.
«Это было так унизительно, я зарезервировал столик в гриль-баре отеля „Коринфянин“, заехал за Хилари в ее крошечную квартирку в Вестминстере, а оказалось, что она уже уехала с Пенником, передав свои извинения через уборщицу. Но оставила записку: „Пожалуйста, доверься мне и ни о чем не спрашивай. Я работаю теперь на Г. М., и у него есть план“. Только вот какой план?»
– Доктор, я прошу вашего внимания.
– Извините.
«Но какой план? И что скрывается за каменным выражением лица Г. М.?»
– Доктор, давайте проясним один момент. Вы не верите, что смерть могла наступить по каким-либо сверхъестественным или паранормальным причинам?
– Абсолютно в это не верю.
– И вы готовы назвать подобные заявления чушью?
– Да, готов.
– И в заключение, подводя итог под всем вышесказанным, вы утверждаете, что ни вы, ни я, ни кто-либо еще не может установить причину смерти?
– Да.
– Спасибо, доктор. На этом все.
Один из присяжных – худощавый рыжий тип с высоким воротником, ерзавший на стуле больше остальных, – вдруг откашлялся и сказал:
– Подождите! Прошу прощения, коронер, мы можем задавать вопросы?
– Да, конечно. Задайте свидетелю ваш вопрос, если считаете, что он относится к делу.
Рыжеволосый наклонился вперед и уперся руками в колени.
– Как насчет телесилы? – поинтересовался он.
Присяжные заволновались и все разом наклонились вперед, словно под действием какой-то невидимой силы. Председатель – крупный мужчина, владевший самой процветающей таверной в Гроувтопе, – с раздражением посмотрел на рыжего, как будто хотел спросить то же самое, но не успел. Однако это не помешало ему повторить вопрос.
– Никогда не слышал об этом, – коротко ответил Сандерс.
– Сэр, вы не читаете газет?
– Я имел в виду, что никогда не слышал о ней как о научном явлении. Если хотите знать мое мнение, то я поддержу профессора Хаксдейна, назвавшего телесилу белибердой.
– Но…
– Джентльмены, – холодно перебил их коронер. – Прошу прощения, что препятствую вашему естественному и достойному одобрения желанию обстоятельно разобраться в этом деле, но я попросил бы вас ограничиться вопросами, имеющими только непосредственное отношение к дознанию. Вы выслушали медицинское свидетельство. Ваше решение должно быть вынесено исключительно на его основании. И я не просто прошу вас поступать подобным образом, джентльмены, боюсь, я вынужден распорядиться сделать так, как вам велено.
Тишину тут же нарушили возбужденные голоса присяжных, которые все это время сдерживались, а теперь заговорили разом.
– Но это же неправильно! – кто-то возмущенно крикнул коронеру.
– Сэр, мой метод проведения дознания вызывает у вас сомнения?
– Врачи, – с отвращением произнес глухой хриплый голос. – Врачи! Вы отняли у меня жену. Когда она умерла, врач сказал…
– Джентльмены, я попросил вас сохранять тишину, и я этого добьюсь! Вы меня поняли?
– Боже мой! Это он!
– Кто?
– Салли, скорее сюда! Садись ко мне на плечи! Он выходит из машины.
– Ничего себе!
– Вы только гляньте! Я узнал его! Эй, старина, не хочешь кокнуть мою женушку?
– А теперь, джентльмены, к сожалению, я должен попросить вас обратить свое внимание на меня, а не на то, что творится за окном. Думаю, мне не стоит объяснять, что происходящее за этими стенами не имеет к нам никакого отношения. Спасибо, доктор Сандерс, у присяжных больше нет к вам вопросов. Они довольны…
– Это убийца, вот кто он такой!
– Фу-у! Позор! Фу-у!
– Я же говорю. Пускай все будет по-честному. Дайте ему шанс.
– Что он сделал? Что он сделал?
– Да он нацист, разве вы не знали?
– Что они говорят? Что там?
– Нацист. И друг Гитлера.
– Точно говорю. Слышал вчера вечером в пабе. Один высокий толстый джентльмен из Лондона, лысый и очень знатный. Так вот, он сказал…
– …улики, и одни только улики, господа присяжные, должны иметь для нас значение. Доктор Сандерс был последним свидетелем на слушаниях. Теперь мне предстоит подытожить все факты и помочь вам вынести вердикт. И к сожалению, вы можете вынести только один вердикт. Но позвольте представить на ваше рассмотрение…
Сандерс на цыпочках прошел мимо остальных участников слушаний, которые неподвижно, словно марионетки, сидели на стульях в первом ряду. Он бросил быстрый взгляд на Г. М. – тот сидел, закрыв глаза и сложив руки на груди, а его большой живот мягко поднимался и опускался, словно Г. М. заснул. Мастерс с сосредоточенным видом не сводил глаз с коронера. Но у доктора Сандерса так разыгрались нервы, что больше всего ему хотелось покурить.
Он открыл скрипучую дверь и вышел в подвальный коридор. Там было маленькое окошко и мусорная корзина. И здесь он неожиданно столкнулся с Германом Пенником, спускавшимся по лестнице.
Закатное солнце светило Пеннику прямо в лицо, поэтому на несколько секунд Сандерс оказался в тени. Он с удивлением обратил внимание на то, каким мечтательным выглядело лицо Пенника, и это была мечта о безграничной власти. Солнечные лучи падали на его толстые веки, отчего глаза выглядели особенно выпуклыми. Он явно собирался в путешествие, надел новую аккуратную шляпу и плащ, а в руке держал чемодан. Однако, увидев дверь в комнату на цокольном этаже, он немного замялся, поскольку не любил тесных замкнутых пространств. Но не успел спуститься с лестницы, как дорогу ему преградил полицейский.
– Да, сэр? Что вам нужно?
– Друг мой, я хотел бы принять участие в дознании по делу мистера Констебля.
– Вы свидетель?
– Нет.
– Пресса и зрители не допускаются на слушания. Поднимайтесь наверх, живо.