Сзади доносилось привычное ворчание машин, размеренно тикали часы, все казалось таким спокойным и обыденным. Было без двадцати минут десять. Пенник в Париже, Пенник в Париже, Пенник в Париже! Разве Пенник не собирался выступить по парижскому радио без четверти десять? Во фруктовой лавке в доме номер 4Б по Рассел-Лейн – в маленьком переулке неподалеку отсюда – было радио, он мог бы заглянуть туда на пару минут и послушать. Но лучше этого не делать. В десять ему предстоит встретиться с сержантом, его дежурство должно быть выверено по часам.
Констебль Ридл, снова подавив мучивший его соблазн, двинулся дальше привычным шагом и свернул в тупик, носивший название Д’Орсе-стрит.
Пройдя его до половины, он остановился.
Внимание привлек необычный звук.
Ридл хорошо знал, какие звуки обычно доносятся с вверенных ему улиц, как обычный человек знает шум улицы, на которую выходят окна его комнаты. Все непривычное мозг фиксирует мгновенно, даже раньше, чем приходит осознание. Звук был тихим, но Ридл смог осторожно отследить его источник, и находился он в роскошном особняке номер девять, чья высокая кирпичная стена поднималась к лунному небу.
Перед номером девять, где на втором этаже еще недавно проживали мистер и миссис Констебль, виднелись высокие узкие железные ворота, украшенные причудливыми завитками. Ридл знал, что позади девятого номера находится большой сад, обнесенный высокой стеной, и попасть туда можно только через эти ворота. Теперь они оказались открыты, тихо стучали и скрипели, раскачиваясь на ветру. При хорошем зрении это было видно даже издалека. За четыре года патрулирования квартала Ридл ни разу не видел ворота открытыми.
Мистер и миссис Констебль умерли и не могли открыть их. Ридлу было известно, что жилец с первого этажа в отъезде. О хозяйке квартиры на третьем этаже он мало что знал – в последнее время она находилась на юге Франции и, возможно, еще не вернулась. По крайней мере, когда она была дома, в ее окнах всегда горел свет, раздавалась музыка и веселый смех. Теперь же все окна в доме номер девять были темными, а ворота продолжали скрипеть.
Ридл толкнул их и прошел в сад за домом.
В саду были только деревья и трава. Тонкий яркий серп месяца освещал все вокруг, оставляя в тени ту часть дома, которая выходила окнами в сад. В темноте Ридл смог рассмотреть, что яркая белая штукатурка на стене покрылась пятнами и потрескалась, также он заметил, что на каждом этаже имелся балкон из кованого железа, тянущийся вдоль всей стены. Перила украшал замысловатый орнамент, у каждого балкона имелась своя лестница, позволявшая спускаться в сад жильцам с разных этажей.
Держась в тени дома, Ридл осмотрел сад. И увидел там Пенника.
Ошибки быть не могло – лунный свет падал ему на лицо, и самые разные фотографии этого лица в анфас и в профиль смотрели в последнее время со страниц всех газет. Каштан, на котором только что распустились листья, отбрасывал густую тень на край поляны, но Пенник вышел из нее, не сводя глаз с дома. Он был без шляпы, а его лицо (возможно, всему виной изменчивый лунный свет) казалось раздутым, как у покойника. Ридл заметил, как он спрятал руку в карман и что-то достал из него. Тишину нарушал только ветер, шуршавший листвой. Ридл ясно услышал щелчок и увидел, как в свете луны блеснуло лезвие, когда Пенник нажал на кнопку складного ножа.
Затем Пенник убрал в карман открытый нож и бесшумно направился к дому.
Ридл подкрался к нему. Не успел Пенник поставить ногу на первую ступеньку железной лестницы, как Ридл уже оказался так близко, что слышал его дыхание. Он едва не схватил Пенника за руку, когда тот взялся за перила. Но Ридл ничего не стал предпринимать, он ждал, пока Пенник поднимется на несколько ступеней, чтобы последовать за ним.
Словно огромные обезьяны, они бесшумно взбирались вверх в темноте. Пенник ни разу не обернулся. По крайней мере, Ридл надеялся, что он двигается совершенно бесшумно. Если констебль в тот момент и думал о чем-то, так это о том, что он оказался прав. Нужно было позвонить Биллу Уину. Возможно, ему бы это только пошло на пользу.
Но в любом случае Леонард Ридл испытывал огромное чувство удовлетворения. Если он захочет, сможет кое-что рассказать. Значит, Пенник снова одновременно оказался в двух местах? Ничего подобного. И Лен Ридл объяснит почему. Может, в лондонской полиции и знают всё о работе детективов, но им ничего не известно о браконьерах…
Железная лестница тихо заскрипела. Пенник почти поднялся на второй этаж, Ридл уже видел окно в стене с потрескавшейся штукатуркой. Пенник внезапно замер, и Ридл тоже, причем так резко, что вся лестница едва не заходила ходуном. На балконе над ними появился еще один мужчина.
Ридл не смог разглядеть его лица, но незнакомец был среднего роста, в фетровой шляпе и держался руками за перила балкона. Ридлу показалось, что он молод, а кроме того, у него возникло ощущение, будто, когда голова Пенника, словно черт из табакерки, появилась над краем балкона, мужчина испугался, хотя и постарался не подать вида. Эти двое смотрели друг на друга и как будто пытались собраться с духом.
Пенник заговорил тихим, едва различимым шепотом.
– Добрый вечер, доктор Сандерс, – сказал он.
Сандерс? Сандерс? Почему эта фамилия кажется такой знакомой?
Молодой человек отошел от перил и встал у последней ступеньки лестницы. Он тоже разговаривал шепотом.
– Что вы здесь делаете?
– Пришел уладить кое-какие дела, доктор Сандерс, – ответил Пенник.
Вдалеке колокол церкви Альдхейма пробил без четверти десять. Пенник откинул назад голову и поднял руку, вглядываясь в циферблат своих наручных часов. То, что он там увидел, похоже, его полностью удовлетворило.
– Совершенно верно, – прошептал он. – А вы, доктор, что здесь делаете?
– Хотел бы я знать, – ответил мужчина, крепко сжимая перила балкона. – Сам не знаю. Мне ничего не объяснили.
– Я могу объяснить, – отозвался Пенник и запрыгнул на верхнюю ступеньку.
В этот момент полицейский констебль Ридл перешел к действиям. Никакой театральности – это было не в его привычках. Он просто преодолел оставшиеся ступени двумя длинными энергичными шагами и аккуратно похлопал Пенника по плечу. В тот же момент констебль отстегнул от пояса фонарик, включил его и направил луч прямо в лицо Пеннику, когда тот развернулся.
– Ну а теперь, – сказал Ридл, – объясните, что все это значит?
Вопрос был риторическим. Он сам не знал, какой мог услышать ответ. Но менее всего Ридл ожидал увидеть выражение лица, которое смотрело на него в свете фонаря. До этого момента Пенник вел себя очень сдержанно, поэтому увиденное поразило Ридла и едва не вызвало шок. Лицо Пенника казалось таким странным и опухшим оттого, что он плакал, плакал, как ребенок, так что веки его распухли, а белки глаз покраснели. Он прикрыл ладонью глаза от света фонаря. Уголки губ опустились, и Пенник захныкал.
На решетчатом полу балкона послышались чьи-то шаги – очень осторожные, но все равно хорошо различимые. Появился луч фонаря, который упал прямо на Ридла.
– Во имя всего святого, что вы тут делаете? – пробормотал чей-то голос, и сколько же в этом шепоте слышалось скрытой злобы. – Выключите свет!
Оба луча исчезли после того, как Ридл поднял свой фонарик вверх. Но увиденное так потрясло его, что он рискнул и снова быстро направил его на собеседника, не веря своим глазам. Перед ним появился старший инспектор Мастерс. Надвинув котелок на лицо, он отмахнулся от фонарика таким жестом, словно пытался стряхнуть что-то с лица. Рядом с ним стоял пожилой джентльмен, которого Ридл уже видел в тот раз, на Ланкастер-Мьюз. Затем он попытался собраться с мыслями, что было нелегко сделать на обдуваемом ветром балконе темного дома.
– В чем дело? – пробурчал Мастерс. – Что вам нужно?
– Ворота были открыты, сэр, – машинально ответил Ридл. А затем перешел к более важной теме. – Я поймал Пенника. – Он схватил Пенника за воротник.
– Да, да, верно. А теперь спускайтесь вниз, слышите? Спускайтесь. И не задерживайтесь, вы нам тут не нужны.
– Сэр, это же Пенник. Он не в Париже. Я знаю, как он это сделал; точно так же поступали браконьеры в Ланкашире. Мой отец…
– Отпустите его! Что вы творите?
– Прошу прощения, сэр! Я собирался позвонить Билли Уину, но хочу, чтобы вы меня выслушали. Они были братьями-близнецами, самыми удачливыми браконьерами в нашей округе. Том и Гарри Годдены. Один вволю охотился в парке сэра Марка Уилмана прямо под носом у смотрителя, но у него всегда было алиби, потому что второй выпивал в это время в пабе на глазах у дюжины свидетелей…
– Вы спятили?
– Пенников двое, – продолжал стоять на своем Ридл, сжимая воротник Пенника еще крепче. – Я и раньше об этом догадывался, но теперь знаю наверняка.
– Успокойтесь, сынок, – перебил его низкий голос.
Ридл услышал, как сэр Генри Мерривейл вздохнул в темноте.
– Мастерс, не горячитесь. Знаете, в какой-то мере он прав.
– Спасибо, сэр. Так вот, мой отец…
– Ну же, ну же, отпустите его, сынок. Уберите руку. Он ведь ничего не сделал.
– Сэр, но эти убийства…
– Он никогда не убивал, сынок.
Ридл опустил руку, тем более что даже в темноте он почувствовал на себе суровый взгляд старшего инспектора Мастерса. В этот момент в беседу вмешался тот молодой человек, Сандерс. Он говорил рассудительно, но констеблю показалось, что тот сам многого не понимает, и он с удовольствием просветил бы его, если бы смог.
– Послушайте, сэр, – сказал Сандерс, – пришло время раскрыть карты. Больше никаких фокусов. Вы говорите мне, что делать, и я подчиняюсь, даете мне понять, насколько важную роль я могу сыграть в происходящем, чего стоит опасаться и как вам помочь. Но будет справедливо, если вы все же объясните, что происходит.
– Ага. Хорошо. Что ты хочешь знать?
– Значит, теперь вы утверждаете, что Пенник не совершал убийств?
– Он ничего не делал, – послышался низкий, глухой, достаточно усталый голос. – Никого не убивал, он даже не знает, каково это – совершать убийство. Он не совершал никаких преступлений и не являлся их соучастником.