Последовала долгая мрачная пауза, затем Хилари ответила:
– Честно говоря, почти ничего. За исключением того, что он, судя по всему, достаточно обеспечен и не стремится заработать на всем этом ни пенни. Мина встретила его на обратном пути из Индокитая. Он представился ей исследователем.
– И какова же область его исследований?
– Сказал, что изучает силу мысли. Вам лучше самому его расспросить. И все же временами, – продолжила Хилари, и в ее мягком голосе зазвучали напряженные резкие ноты, – у меня складывается впечатление, словно с ним что-то не так. Я не хочу сказать, что он мошенник, но как будто он что-то скрывает. Тревогу? Робость? Комплекс неполноценности? Возникает ощущение, что он расценивает чтение мысли как своего рода прелюдию к чему-то… Ох, даже не знаю! Поговорите с ним сами, если он не будет возражать.
– Я буду только рад, – раздался новый голос.
Послышался шелест травы около оранжереи. За витражными стеклами сгустились сумерки, и какой-то мужчина вошел через открытый прямоугольник окна.
Свет был таким слабым, что лишь обрисовывал контуры его фигуры. Вновь прибывший оказался среднего роста, с широкой грудью и кривоватыми ногами. Когда он наклонил голову, возникло ощущение, что он улыбается. Говорил незнакомец медленно, низким и приятным голосом.
– Свет. Давайте включим свет, – быстро сказал Чейз, и Сандерс готов был поклясться, что услышал в его голосе легкую панику.
Он встал и включил свет. Под стеклянным куполом вспыхнули гроздья круглых электрических светильников, похожих на сияющие фрукты. Выглядели они аляповато, но такая форма светильников пользовалась популярностью в конце девятнадцатого века, а их свет только подчеркивал всю безвкусицу позолоты, пальм и витражного стекла.
– Спасибо, – сказал мужчина. – Доктор Сандерс?
– Да. Мистер…
– Пенник, – представился вошедший, – Герман Пенник.
Он протянул руку. Трудно было представить себе более ненавязчивого и располагающего к себе человека, чем мистер Герман Пенник, несмотря на то странное мимолетное впечатление, которое он произвел своим неожиданным появлением у окна. Он осторожно вытер об оконную раму подошвы ботинок, чтобы не принести грязь в помещение. А прежде чем протянуть руку, оглянулся и на всякий случай их проверил.
Выглядел он лет на сорок пять. У него была большая тяжелая голова, невзрачные рыжеватые волосы, простое широкое лицо, потемневшее от жаркого солнца, со складками морщин вокруг рта, широкий нос и светлые глаза под рыжеватыми бровями. Маловероятно, чтобы подобное лицо принадлежало человеку с хорошо развитым интеллектом. Особенно при такой тяжелой угловатой челюсти. Но Герман Пенник, похоже, в совершенстве овладел искусством казаться неказистым и неприметным.
Он говорил каким-то извиняющимся тоном, слегка пожимая плечами:
– Как поживаете, сэр? Прошу прощения, но я слышал, о чем вы здесь говорили.
Сандерс ответил ему с такой же церемонной учтивостью:
– Надеюсь, мои слова прозвучали не слишком прямолинейно, мистер Пенник, и не смутили вас?
– Что вы, что вы… Поймите, мне самому невдомек, зачем сюда приехал. К тому же я не большой знаток светских манер. Но миссис Констебль пригласила меня, и вот я здесь.
Он улыбнулся, и Сандерс испытал странную эмоциональную реакцию. Репутация, которую создал себе Пенник, вызывала у него беспокойство, как бы сильно он ни пытался его подавить. Пенника словно окружала какая-то тревожная, зловещая аура, и ее нужно было развеять. В голову невольно закрадывалась мысль: «Что, если этот субъект в самом деле может читать мои мысли?» Ведь после его появления обстановка в оранжерее неуловимым образом изменилась.
– Давайте сядем, – внезапно предложил Пенник. – Мисс Кин, вам подать стул? Возможно, на нем будет удобнее, чем на бортике фонтана?
– Мне вполне удобно и здесь, спасибо.
– Вы… э-э… уверены?
Хилари улыбнулась, и Сандерс почувствовал, что она тоже заметила одну характерную особенность Германа Пенника. Когда он обратился к ней, его поведение вдруг изменилось, он стал запинаться, как смущенный маленький мальчик, а затем торопливо сел в плетеное кресло. И в то же мгновение снова расслабился, хотя Сандерс и обратил внимание на то, как глубоко он при этом вздохнул.
– Мы рассказывали доктору о некоторых ваших способностях, – начал Лоуренс Чейз, худой и высокий, с легкими залысинами на лбу.
Пенник только отмахнулся от его слов:
– Спасибо, мистер Чейз. И что он на это… сказал?
– Честно говоря, я думаю, он был немного потрясен.
– Правда? Могу я спросить, что вас поразило?
Сандерс почувствовал себя уязвленным, как будто теперь ему, а вовсе не мистеру Пеннику придется отражать нападение. В то же время доктору хотелось, чтобы этот тип не глядел на него так пристально. И к черту всякие смутные намеки. Все это время Сандерс невольно пытался поймать взгляд Хилари Кин, злился на себя и каждый раз быстро отводил глаза.
– Я не стал бы называть это потрясением, – сухо заметил он. – Скорее удивлением. Для человека, привыкшего иметь дело с анатомией и другими реально существующими науками…
– Так-так, – вмешался Чейз, – только, пожалуйста, без грубости!
– Любой ученый выступит против утверждений, которые… – Сандерс сделал паузу. Он хотел сказать: «Заявлений, которые противоречат самой природе», но понял, что его слова прозвучат слишком высокопарно и напыщенно и, скорее всего, вызовут только улыбку. – Против таких утверждений.
– Понятно, – ответил Пенник. – Выходит, ученые отказываются исследовать это явление, поскольку результаты могут их не устроить?
– Вовсе нет.
Пенник нахмурил свои невзрачные брови, но его глаза заблестели.
– Тем не менее вы, сэр, сами признали, что в прошлом уже проводились весьма успешные эксперименты в области телепатии.
– В какой-то мере да. Но не в такой, чтобы сделать на их основе серьезные выводы.
– Вы не согласны с тем, что я могу достичь прогресса? Честное слово, сэр, это настолько же неразумно, как отказаться от дальнейших экспериментов с беспроволочным телеграфом из-за того, что первые опыты были незаконченными, хоть и успешными.
«Осторожнее, – подумал Сандерс. – Если он продолжит в том же духе, то легко переспорит тебя. Ложная аналогия в качестве аргумента – старый прием».
– Именно к этому я и веду, мистер Пенник. Беспроволочный телеграф работает на основе принципов, поддающихся объяснению. Вы можете объяснить принципы вашей деятельности?
– Могу, но только подходящему слушателю.
– То есть не мне?
– Сэр, – ответил Пенник, смерив его тяжелым, прямым и встревоженным взглядом, – постарайтесь меня понять. Вы считаете мои аргументы ложными, поскольку я использую сравнения. Но если речь идет о совершенно новом явлении, как еще я могу что-то объяснить? Есть ли какой-то другой способ внятно донести свою мысль? Представьте, что я попытался бы рассказать о принципах работы беспроволочного телеграфа… скажем, дикарю из Центральной Азии. Прошу прощения за это возмутительное сравнение. Представьте, что я пытаюсь объяснить принципы работы беспроволочного телеграфа высокоцивилизованному римлянину, живущему в первом веке нашей эры. Для него эти принципы так же загадочны, как и результат, и точно так же кажутся невероятными. Абсолютно в таком же затруднительном положении нахожусь и я, когда от меня начинают требовать чертежей и схем. Дайте мне время, и я все вам объясню. Если же в общих чертах, то суть в следующем: мысли, или то, что мы называем мыслительной волной, обладают физической силой, мало отличающейся от силы звука. И если для того, чтобы объяснить римлянину принципы работы беспроволочного телеграфа, потребуется недель пять, не удивляйтесь, что вы вряд ли сможете разобраться в таком явлении, как беспроволочная телепатия, за пять минут.
Сандерс проигнорировал его слова:
– Вы утверждаете, что мыслительная волна обладает такой же силой, как и звук?
– Именно.
– Но ведь сила звука поддается измерению.
– Разумеется. Звуковой сигнал может разбить стекло и даже убить человека. То же самое, естественно, применимо и к мысли.
Пенник строил свои рассуждения тщательно, и звучали они весьма здраво. Сандерс понял, что его первое впечатление о нем как о сумасшедшем оказалось ошибочным.
– В настоящий момент, мистер Пенник, – сказал он, – мы не будем рассматривать вопрос о том, можете ли вы убить человека одной лишь силой мысли, словно какой-нибудь колдун из племени банту. Вместо этого давайте говорить простым языком, понятным даже людям с ограниченным интеллектом вроде меня. Что именно вы делаете?
– Я могу объяснить вам на примере, – просто ответил Пенник. – Если вы сосредоточите на чем-либо свои мысли – на чем угодно, но в особенности на каком-либо человеке или важной для вас идее, – я расскажу вам о ваших мыслях.
Его слова прозвучали как вызов.
– Вы утверждаете, что способны проделать подобное с кем угодно?
– Практически с кем угодно. Разумеется, если вы не захотите помочь и начнете скрывать свои истинные мысли, мне придется труднее. Но, полагаю, я все равно справлюсь.
То абсолютное прямодушие, с которым рассуждал этот человек, задело Сандерса за живое. Он почувствовал, как его мысли бросились врассыпную и попрятались по углам, чтобы их никто не увидел.
– Вы хотите, чтобы я испытал ваши способности?
– Если у вас есть такое желание.
– Ну хорошо, начнем, – сказал Сандерс и весь напрягся.
– В таком случае, если вы… Нет, нет, нет! – обиженно воскликнул Пенник. – Так не пойдет.
– Что не пойдет?
– Вы пытаетесь прогнать из своего сознания все важные для вас мысли. Можно сказать, вы запираете на замок все двери вашего разума. Не бойтесь меня. Я не причиню вам вреда. Например, сейчас вы решили сосредоточить свои мысли на мраморном бюсте одного ученого (кажется, Листера), который стоит на каминной полке в какой-то библиотеке.
Это была абсолютная правда.
Некоторые эмоции невероятно сложно сдержать, поскольку они бывают спровоцированы совершенно неожиданным образом. Не слишком приятно, когда ваши мысли внезапно угадывают. Если это делает друг, который вас хорошо знает и которому у