Такое хитроумное решение Рее Сильвии понравилось. Во-первых, дело будет через 1600 лет, авось проклятье протухнет и не сбудется. Во-вторых, никого из проклинаемых Рея Сильвия не знала и не видала — они еще не родились. В-третьих, если они перессорились, то, видимо, люди вздорные и жалеть их нечего, сами виноваты. Проклятье было произнесено. И мост был построен.
Прошло шестнадцать веков. Мост обветшал. Папа Сикст V приказал его починить. Четыре архитектора реставрировали этот мост и никак не могли договориться. Они смертельно перессорились, каждый день орали друг на друга. Однажды папа приехал посмотреть, как продвигается работа. И видит такую картину. Один архитектор кричит на второго:
— Кто так опору подводит? Только безмозглый болван так подводит опору!
— А ты что тут такое нарисовал на арке? — не отстает второй. — Это же не маска, а карикатура на Его Святейшество! Ах ты, дубина медноголовая!
Третий ничего не сказал, а вылил на второго ведро с краской. А когда четвертый архитектор обозвал трех предыдущих не просто нехорошими словами, а с упоминанием имени Господа нашего и девы Марии в ругательном контексте, папа содрогнулся. Он открыл рот, чтобы сказать, что он об этом думает, но вдруг из зеленой воды Тибра вырвалась молния, и потусторонний, слегка булькающий голос произнес:
— Слово сказано! Слово услышано! Пришло время проклятья! Буль-буль!
И папа Сикст тут же приказал казнить четырех поссорившихся архитекторов. А из мрамора вырезать столб с четырьмя головами архитекторов, смотрящих в разные стороны и не могущих разделиться. Не хотели мирно работать при жизни — будьте вместе после смерти.
Странный четырехголовый столб поставили на мосту Фабриция. Но история, как ни странно, на этом не окончилась.
Прошло еще сколько-то лет. Сто или двести — неизвестно. Для Вечного Города это не срок. Тосковали четыре головы на мосту. Их существование скрашивали только воробьи клана Трастевере. То сплетни городские перескажут, то песенку прочирикают. Но все равно скучно. И вот однажды четыре головы взмолились:
— Да что же это за судьба у нас разнесчастная! Сколько можно торчать на мосту! Хотим путешествовать! О Великий Юпитер, помоги нам! Отломи нас от моста!
— Вы уверены? — хмыкнул Юпитер.
— Си, синьор, — обрадовались Головы.
— Тогда ладно, — согласился Юпитер, приладился молнией и — ба-бах! — угодил прямо в основание четырехголового столба, где он к мосту крепился. Столб отломился и начал падать в Тибр. И лежать бы ему утопленником до конца света, если бы не воробьи клана Трастевере. Налетели они несметной кучей, подхватили падающие головы, изо всех сил надрываясь, отнесли на бережок. Лежат Головы на берегу Тибра, по колено в воде… ну, не по колено, потому что у голов колен нету. Наполовину в воде лежат. Рядом в обмороке распростерлись переутомленные воробьи.
Загрустили четыре головы: то хоть они на людном месте стояли, толпу видели, разговоры слышали. А теперь валяются в кустах, а как вода начнет прибывать — вообще потонут.
— Нет, это не дело, — сказали воробьи. — Давайте-ка, Головы, учиться летать.
— А у нас крыльев нету, — испугались Головы.
— А вы сперва научитесь, крылья потом отрастут.
И стали четыре головы учиться летать. После года упорных тренировок у них отросли крылья. Стали они не просто Головы, а Головы-с-крыльями. И полетели они путешествовать. Прилетели в далекий русский город — то ли Киев, то ли Владимир, точно неизвестно. А там зима, холода стоят лютые, снегом все замело. Головам-то все равно, они мраморные. А вот местные воробьи просто сотнями мрут от бескормицы. Вспомнили Головы-с-крыльями воробьев из клана Трастевере, которые их спасли. Стали в окрестных деревнях таскать коров да лошадей и складывать перед воробьями — кушайте, птички! Воробьи, конечно, лошадей не едят, они все больше зернышки предпочитают. Но с голодухи можно и мясо употребить.
И все бы ничего, да пару раз Головы-с-крыльями ошиблись — вместо коров притащили местных царевен. Они в русской фауне не разбирались, а по комплекции похоже. Воробьи царевен не клевали, но все равно большой скандал вышел: Змей Горыныч прилетел, царевен похищает! Четырехголовый Змей Горыныч, нетипичный! Местный Иван-царевич вызвал Головы-с-крыльями на бой.
— А мы не хотим, — отнекивались Головы-с-крыльями. — Отпусти нас, сердитый синьор, мы домой полетим, в Рим. И что нас понесло в эту холодную Россию…
Но Иван-царевич попался упертый. Отрубил он одним ударом четыре головы…
— А последнее желание? — спросили Головы.
Иван-царевич растерялся:
— Ну, загадывайте, выполню. Последнее желание — святое дело.
— Отвези нас, четыре головы, в город Рим, на мост Фабриция, да поставь на перила, да сбрызни живой водой — авось прирастем.
Почесал в затылке Иван-царевич: в Рим съездить — не в деревню Гадюкино, далеко. Но слово дал — придется выполнять. Долго ли, коротко ли — приехал Иван-царевич в Рим, вытряхнул из торбы Головы, сбрызнул живой водой (у него запас живой воды еще с прошлого подвига остался). Под радостные крики воробьев из клана Трастевере Головы тут же приросли на старое место и сказали:
— В гостях хорошо, а дома — лучше.
— Это мораль? — спросил Чижик.
— Мораль, — кивнул Чивио.
— А я бы сформулировал по-другому: не руби чужие головы — они могут прирасти к твоей шее.
— О-о-о, — уважительно протянул Чижик. — Я как представил Ивана-царевича с четырьмя мраморными головами архитекторов…
— По крайней мере, я понял, откуда на Руси взялись Змеи Горынычи, — сказал Чижик. — Это импортные враги-завоеватели, из Италии. Но мы в лице Ивана-царевича их победили. Виват, Россия! Как всегда.
— Мы с вами никогда не воевали, — надулся Чивио.
— Тогда виват Италия и Россия, любовь и дружба, — исправился Чижик.
Глава 14Засада
— Темнеет, — сказал Чивио. — Пора возвращаться на площадь Навона и устраиваться на ночлег.
— Да что ты! — закричал Чижик. — Всего один, десятый памятник остался! Давай быстренько посмотрим что-нибудь рядышком — и утренним рейсом я полечу домой. А то вдруг на мое место нового Чижика-Пыжика поставят. И куда мне тогда деваться?
— Эх, не люблю я по ночам шляться, — поморщился Чивио. — Мы, воробьи, птицы дневные. Вечером мне все время кажется, что за нами кто-то следит… кто-то страшный…
— А я ничего не боюсь, — заявил Чижик-Пыжик. — Мы, питерские памятники, вообще отчаянные. Есть у нас такой Медный всадник, так для него самый крутой кайф — проскакать по городу, когда наводнение. Все пугаются, в домах прячутся — а он скачет прямо по воде, только бульки в разные стороны!
— Хорошо, — сказал Чивио. — Быстро глянем на последний памятник — и все! Тут недалеко церковь Санта Мария ин Космедин, там есть Уста Истины.
Церковь действительно оказалась недалеко. Решетка входа в галерею по вечернему времени уже была заперта, но птички легко просочились между прутьями. Огромная каменная маска немигающе смотрела безумными глазами. Полуоткрытый рот придавал ей туповатое выражение.
— Бр-р, — скривился Чижик. — И кому же это памятник, такому душевному?
— Никто не знает, — сказал Чивио. — То ли это какой-то забытый бог, то ли просто украшение.
— Ничего себе украшение, — поежился Чижик. — Не дай бог приснится… А почему рот открыт?
— Это же Уста Истины — Бокка-делла-Верита. Если человек солгал и потом положит туда, в каменный рот, руку, Уста Истины ее откусят.
— Ой! — удивился Чижик. — Напрочь?
— Не знаю… может, пожуют и выплюнут. Эту штуку вместо следователей использовали в Средние века.
Представляешь, как удобно: не надо вести долгие допросы, сличать показания свидетелей, опровергать алиби… Подозреваемый засовывает руку в пасть, Уста Истины его — ам! И все, преступление сразу и раскрыто, и наказано. Конечно, находились хитрецы, которые умели обмануть даже Уста Истины. Например, в Средние века случилась такая аморальная история.
Одна средневековая легкомысленная женщина обманывала своего не менее средневекового мужа — крутила роман с молодым средневековым соседом. Это нехорошо. Муж ее заподозрил (даром что средневековый) и сказал: «Завтра, дорогая, сходим к Устам Истины. Вот я и узнаю, верная ли ты мне жена». Женщина в панике позвонила любовнику… ой, нет, слугу послала, с телефонами в Средние века большая была напряженка. Наутро молодой человек переоделся нищим и сел у входа в галерею церкви Санта Мария ин Космедин. Вот идет к Устам Истины недоверчивый муж с женой. Женщина бросила лженищему монетку, а тот в благодарность поцеловал ей руку. Женщина подошла к Устам Истины, вложила руку в открытый рот божества и сказала: «Клянусь, что за всю жизнь меня целовали только мой муж и вон тот нищий, что сидит у входа в галерею». Уста Истины аж зубами заскрежетали от бессилия — женщина сказала чистую правду, не за что руку откусывать, а так хотелось…
— Но это не сказка, а правда, — закончил Чивио. — Сказку с моралью я тебе потом расскажу, когда мы будем в безопасности на площади Навона. Не нравится мне тут… Посмотри, у входа кто-то стоит… нет, это просто тень колышется… от дерева, что ли? Так нет поблизости дерева… А из углов глаза глядят… ой-ой!
— Подожди минуточку, — попросил Чижик. — Я только загляну туда внутрь. Интересно же, как этот откусывательный аппарат устроен. Может, нам в Питере такой же механизм сделать. Я быстро…
— Не надо! — закричал Чивио, но Чижик уже нырнул в открытый рот.
— Ага! — сказал кто-то совсем рядом с Чивио. Четыре высокие фигуры отделились от каменной стены, выросли до потолка, потом легкими черными шарфиками втянулись в Уста Истины. Уста сглотнули, слегка поперхнулись и замерли снова. Пятая фигура у двери пожала плечами и снова отступила во тьму, сделалась невидимой.