А какой там пятак, когда у Митьки и копейки в кармане не было! Так он и не узнал, какая у него судьба; одно, что не как у других – ни в воде ему не тонуть, ни убитым не быть, ни без вести пропасть – отыскаться!
Вырос Митька и стал парнем дошлым, а как срядится да с гармошкой пройдет по селу, девки глаза пялят: такой форсистый, совсем комиссар! В городу у Митьки – артель, и он в артели старшим; только вышла ему незадача.
Митькиной вины никакой – только что обознался: думал – кто из его партии, возьми да и крикни:
– Ты чего стоишь? Иди помогай!
Ан, эта самая тайная милиция, что в штатской одежде ходит, Митьке пистолет к носу:
– Ни с места – ты арестованный!
Митька отпираться:
– У меня, говорит, судьба особенная…
Да, как бы не так! Взяли голубчика, в бане заперли, а у бани человек с ружьем.
Попробуй, убеги!
– Уйдешь – и убегу!
А тот и день и два стоит – не уходит. Митька, и тут не испугался:
– Теперь, значит, кто-кого – ему, чай, стоять-то не сладко, – я его пересижу!
Да что сидеть, даже лежать можно! И корм бесплатно: утром – чай, днем – суп да картошка, а вечером опять чай! Даже сахару кусок дали:
– Это тебе на неделю!
И сидеть бы Митьке до второго происшествия; если бы не особенная его судьба!
А судьба его была в том, он в Спиридона обратился.
Приходит таким молодцом прямо к начальнику: Так и так – без вины виноват, отпустите…
– А ты кто такой?
– Спиридон…
Ну, его, как Спиридона, и отпустили. И выпуск на прохождение в дверь дали, потому двором бежать – застрелить могут.
А с того же дня сторож подметил, что арестованный Митька ни чаю не пьет, ни картошки не кушает – не заболел ли?
Отперли дверь, а там как есть никого, и в полу дыра проделана! Вспомнили про Спиридона, что без вины виноват, и в полное недоумение пришли:
– Как это может быть – вошел Митрием, а ушел совсем Спиридоном?
И начальник взъерепенился:
– Быть этого не может! Потому нет к подобному превращению никаких материалистических оснований.
Митьку дома увидели – так и ахнули.
– Как ты вылез оттудова?
– Я, говорит, и в верблюдово ухо пролезу…
Только в деревне жить не оказалось возможности – и пошел он себе место искать.
Приходит в одно учреждение. Швейцар – как полагается – папиросу курит и в газету читает:
– Без пропуска нельзя… А тебе чего надо?
– Так и так, – отвечает, – места себе ищу…
– С чего же это ты места себе не находишь, али совесть грызет?
Митька засмеялся даже:
– Какая совесть, ежели у меня судьба особенная!
– Ну, а совести нет, так для тебя место найдется! У нас заведующего уволили.
Заполнил Митька анкету и стал, как Спиридон, заведывать учреждением.
И опять вышла ему незадача. Вины, понятно никакой, разве что подпись не на то место поставил – только опять посадили, и уже в каменное помещение.
Другому, конечно, – крышка, а Митька опять выбрался.
Вызывают его в суд. Все как есть рассудили – и по такой статье, и по обратной: по всем виноват. Дошла и Митькина очередь:
– Все это, говорит, как есть правда, только ко мне никакого касательства…
– Как так?
– В имени тут у вас ошибка…
– Какая ошибка, когда ты – тот самый Спиридон!
– Какой же, говорит, я Спиридон, когда меня Митькой звали!
А Митькой звали, так ищи ветра в поле!
Пошел Митька опять в село, И стоит у его дома та самая гадалка, что когда-то судьбу всем предсказывала – кому утонуть, кому убитым быть, а кому без вести пропасть и не отыскаться…
Митька к ней:
– Вот, хорошо я тебя встретил – скажи мне, какая у меня судьба особенная?
Та посмотрела на него:
– Теперь, – говорит, – цена не та, дашь полтинник – скажу!
А у Митьки, на грех, опять ничего не оказалось!
Автомобиль
Петька к брату приехал – давно звал.
– Приезжай да приезжай – умрешь, Москвы не увидишь!
Ну, наконец, и собрался.
От вокзала идти далеко – да язык доведет, не заблудишься. По улицам народ ходит – разряженный, веселый, а в лавках добра не оберешься.
Да что в лавках! На улице на камнях тебе бороду сбреют и в лучший вид приведут. Петька тоже на камень присел, стал цыгарку свертывать, хвать, из-под самого носа мешок унесли!
Беда невелика – пошел дальше.
Идти-то легко – панель гладкая, хоть снопы молоти, только вот как дорогу переходить – измучаешься!
Ткнешься, а тут тебе под ноги автомобиль!
Летят, что бешеные, ничего не разбирают.
Дошел до площади.
А они взад и вперед, взад и вперед – только ногу занес – на ногу норовит, он вправо – и тот вправо, он налево – и тот налево, да еще ругается, окаянный!
Уж до панели три шага – и тот – как шмыгнет под носом да заревет, что оглашенный…
Пришел к брату.
– Ну, говорит, и горя же натерпелся…
– Что такое?
– Да вот так и так…
Смеется:
– Это ничего – Москва добру учит: рта не разевай!
Посидели, поговорили.
– Ну, мне на службу надо, а ты, коли хочешь, проводи!
Пошли вместе.
Брат Петьке все объясняет:
– Тут, говорит, позапрошлой ночью человека убили – лежит весь в крови, сам видел.
– А тут с одного пальто сняли, – прибежал, дрожит – из нашего же дома… А тут на-днях магазин ограбили…
Петька слушал, слушал.
– Надо бы, говорит, сторожей завести.
Что сторож… Чик – и готово. Тут нужны механические приспособления. И то сказывают, кой-где клепцы завели: ткнешься – а тебя цап! – и не вылезешь! У нас теперь все на механике, зиждется.
А тут в стороне столб стоит, высо-окий, и сверху донизу проволокой обмотан.
– Это, говорит, бес проволочный телеграф, по радио с тем светом говорить может.
Петька смотрит – где дом без окон, где от дома одна печка осталась.
– Что, тут пожар никак был?
– Какой пожар, – это, говорит, уплотнение, в целях экономии топлива. Другой во всем дому один жил, а бедному человеку и топить нечем, вот и распорядились.
Идут так, беседуют. Дошли до площади.
Брат идет не оглядываясь, а Петька все на церковь крестится.
– Ты чего отстаешь?
Только, сказал – а мимо как фукнет – инда в ушах зазвенело!
– Господи, пресвятая богородица!..
– Эх ты, деревня! Привыкать надо! Это там у вас – Иван Четверг, да Параскева Пятница, а у нас бабу и ту на Ходынке в небо подняло! Электричество!
Петька слушает и уши развесил.
– Да это что! Вот немцы-так те из человечьего сала свечи делают, да чорту ставят… Утилизация.
Дошли до фабрики.
– Ну, теперь иди домой, да смотри, не зевай!
Петька идет назад, да с оглядкой – неравно налетит, разорвет на куски, а там и на колбасу употребят… Утилизация!..
Идет панелью, а на него – черный такой, ни на что не смотрит, так на панель и прет.
Петька в переулок.
А в переулке как бы сарай, и керосином пахнет. Заглянул в окно – а они – там: так и гудят, так и гудят…
Вот так раз! На ихний дом набрел!
И на улице – друг за дружкой стоят, а глазищи громадные…
Обошел кругом – ничего.
Только по дороге шаг шагнул – на него из-за угла – п-фа!
Еле ноги унес!
Целый день дома сидел. Брат приходит:
– Пойдем, говорит, в цирк, смотреть, как через человека автомобиль переедет, а ему хушь бы что!
– Нет, не пойду, боюсь я их…
– Ну, как хочешь.
Помолчали. Петька и говорит:
– Я думаю завтра домой ехать…
– Воля твоя… Только погодил бы – привыкать надо, живем ведь мы – и ничего… Да и то я на-днях в газете читал – американец один такой снаряд изобрел: к любому автомобилю приделай – и он, как уж тут ни верти, с места не сдвинется!
Не верит.
Ночь проспал, а утречком домой отправился.
Идет – а они то тут, то там гудят, надрываются. Петька больше панелью норовит – им на панель недоступно.
Дошел до площади.
Тут уж хочешь не хочешь – переходи. А их – видимо-невидимо со всех углов, и все на него.
Петька в сторону – а тут трамвай звонит, стучит; прыгнул назад – чуть под лошадь не попал; вскочил, бежать, а тот как шваркнет по голове – и череп пополам!
Мел молотый
Встретился деревенский маклак с базарным торговцем: то да се, как дела, какова торговлишка?
– Да ничего, – отвечает тот, – только вот с мелом сел. Купил по весне молотого мела вагон, думал, ремонты большие будут да стройка, а стройку, посократили – вот и сижу с ненужным товаром, а денег для оборота нет.
– Давай продам, только барыши поровну, – говорит маклак.
– Куда ж ты продашь?
– Как куда? А в деревню.
– В деревню? Окстись! У нас не хохлы, изб мелом не мажут.
– Не твое дело как, а я продам! По рукам, что ли?
Поторговались-поторговались – ударили по рукам.
«Не продаст щучий сын, – думает торговец, – и товар не замотал бы… Ну да ладно, рискну»…
Маклак, недолго думая, забрал два воза мела и везет в деревню, лошадок понукает:
– Эй, везите скорей, завтра опять поедем!
Навстречу ему мужик. Услыхал, как тот лошадей понукает, и любопытство его взяло: не ситчику ли где раздобыл, купить бы… Останавливается, смотрит на воза:
– Что везешь-то? Ай мука белая?
– Не мука, а настоящий молотый мел! – отвечает маклак и опять лошадь бьет, приговаривает:
– Эй, поскорей, завтра опять поедем!
Удивился мужик:
– На что тебе столько мелу?
– Как на что? А разве не слыхал – война скоро будет!
Мужик аж за шапку схватился:
– Что ты? Неужто война? А мел-то тебе на что?
– Гм! На что! – ухмыльнулся маклак,? – там узнаешь!
Лошадь стегнул – и уехал. А мужика так его слова огорошили, что и с места двинуться не может, стоит, размышляет:
«Война! Мел молотый… На что? А ведь этот человек не дурак, а форменный жулик… Он-то все знает… Начнется война – глядишь – без мела ни шагу! Будет вся торговля на мел, пуд муки – фунт мелу»…