— Крепкий был мужик, — вздохнул Кубасов, когда Денисов сел в «газик», — хозяйственный. Такой же, пожалуй, как начальник вагона, с которым он приехал.
— Ольшонок? — Денисов обернулся.
— Тот, по-моему, тоже каждую копейку в хозяйство кладет. Постоянно что-нибудь покупает. Слышал: даже обедать в столовую не ходит.
— На одной экономии такое богатство, как у Косова, не накопишь! — вставила женщина. — Сколько хрусталя!
— О мертвом надо говорить хорошо либо ничего не говорить, — сказал Кубасов.
По пустынной улице шофер «газика» свернул на шоссе, развил скорость. Высокие сосны вырывались из темноты и стоймя, с заснеженными верхушками бросались навстречу фарам. Скоро впереди обозначились огни кольцевой автомобильной дороги.
— Конечно, на работе в вагоне соблазнов много, — подумав, дежурный по отделению все-таки нарушил традицию. — Скажем, попросили его икру привезти в больницу. Разве он за свою цену отдаст? Немного, но заработает. — Кубасов зашевелился, устраиваясь удобнее на сиденье. — Но с этим борются… Сейчас все-таки не то! Слышали: в Бейнеу бригаду нашу задержали за спекуляцию… Всех до одного!
— Бригаду? — переспросил Денисов. Как работник уголовного розыска, он непосредственно спекулянтами не занимался. — Чью же?
— Стаса! Помните: бывший футболист! И Косов с ним ездил!.. Сейчас все задержаны. Начальник отделения выехал разбираться. Нет! — повторил Кубасов. — Как хотите… Сейчас берутся за них.
— Давно их задержали? — спросил Денисов.
— Перед Олшонком они уехали. Дня за три.
— Как вы думаете, — поинтересовался Денисов, — кто мог вчера приезжать к Косову с работы?
— От нас? — Машину тряхнуло, Кубасов схватился за сиденье впереди. — Не представляю. Я даже не знал, что у него были друзья на узле. С другой стороны, зачем в Ржаково? Тем более что почтово-багажный пришел с опозданием?!
— Приняли, как обычно, на первый путь, потом перетащили на товарку, под Дубниковский мост… — Кладовщикова поправила все то же бывшее на ней черное пальто, в которое она поминутно куталась.
Приглядевшись, Денисов лучше рассмотрел его — это была большого размера форменная шинель Министерства связи. Проводница носила ее с несомненным кокетством — не застегивая, только туже перехватывая на талии. Огромные рукава и поднятый воротник подчеркивали непритязательность Кладовщиковой и — до некоторой степени — ее миниатюрность и женственность.
— Давно здесь работаете? — спросил Денисов.
Она заговорила охотно:
— В почтовом ведомстве? Пять лет! Я по образованию не связист. Закончила три курса факультета дошкольного воспитания…
— Работали по специальности?
— Начала было… Но скоро сказала себе: «Дети — не твое призвание, Кладовщикова! Стоп! Одного — и того никак на ноги не поставишь!» И вот ушла в связисты.
— У вас ребенок?
— С родителями живет… У нас хорошая семья. Родители медики. Оба брата хирурги. Одна я бродяга. Они меня так и называют.
На вид Кладовщиковой можно было дать около тридцати: морщины на верхней губе, прямой с горбинкой нос, черные, уложенные недавно опытной рукой мастера волосы. Держалась она как человек, привыкший к исключительному положению в мужском коллективе.
— …Проснешься дома, ждешь гудка и думаешь: «Почему стоим? Встречный пропускаем?» Интересная жизнь! Сегодня — на Каспии, завтра — где-нибудь в Мургабе! Какая у нас бригада была! Отличная!
— Распалась? — спросил Денисов.
— Первый помощник ушел на пенсию, второй на заводе. Теперь Салов за него.
— Косов не постоянно был в бригаде?
— На один рейс! Ольшонок не взял бы на все время!
— Почему? Как вы думаете?
Она поправила прическу, подтянула ворот шинели.
— Не знаю.
— Это ваша? — Денисов показал на шинель.
— Что вы?! — Кладовщикова улыбнулась. — Пятьдесят второй размер! Ольшонка! Мороз вон какой! А я и пальтишке… Он говорит: «Одевай! И чтоб не снимала!»
— Заботится?
Она засмеялась:
— Говорят: неравно… дышит! Ко мне в поездках net' хорошо относились!
— И Косов?
Она обошла вопрос:
— Важно, как я к нему отнеслась! Ольшонок — это человек… А Косов? Хоть и нехорошо о мертвом… типичный кулак. У них вся бригада была такая. Если он к нам не попал, сидел бы вместе с ними в Бейнеу.
— Спекуляция?
— Все на свете. — Она махнула рукой. — Ничем не брезгует. Пьяница вещи с себя пропивает — он купит! Колечко, перстенек!
— Ив этот раз?
— В эту поездку ему не везло.
— Что-нибудь мешало?
Кладовщикова усмехнулась:
— Опаздывали! Бывает, должны утром прибыть, а являемся через сутки вечером! Кто ж будет ждать?! Потому ничего не вез, кроме дынь. И злился поэтому! И сердце болело!
— Сильно болело?
— Брал у меня сердечное. Значит, сильно.
Денисов поднялся из-за стола, подошел к окну, оглядел кактусы на подоконнике. Метровые стены заглушали звуки со стороны.
«Замечали ли в начале века сходство между вокзальными стенами и крепостными…»
— Косову, наверное, не нравилось то, что вы во всем предпочитаете Ольшонка?
Проводница махнула рукой:
Какое дело…
— А что Ольшонок?
— Умный, но вспыльчивый. Сначала вспылит, потом начинает взвешивать… Тут еще Вайдис! — Она, безусловно, не договаривала.
Денисову поневоле пришлось вернуться к началу:
— Когда прибыли в Москву, поезд долго стоял у перрона? Кто-нибудь подходил к вагону?
— Только дежурный по отделению: так и так, мол. Придется, друзья, в Москве зимовать. Затор с разгрузкой. Как обычно. Потом технический контролер…
— Ремизов?
— Ремизова не было. Другой.
— Дальше.
— А что дальше? Мы народ дисциплинированный, связисты. «Надо, значит, надо».
— Из вагона уходили?
— Только Косов. Купил на Дубниковке колбасы, масла. Сложил в холодильник.
— Водку? — уточнил Денисов.
— Водки он не пьет. Вино. И то купил не вчера, а сегодня.
— Что делал второй помощник?
— Валера? — Она снова подтянула шинель к подбородку. — Лег спать. Ольшонок включил телевизор. Потом Косов пришел, стали чистить картошку.
— Вы убирали вагон?
— В Москве? — Кладовщикова удивилась. — Нет! Убираем обычно потом, после разгрузки.
«Непонятно, — снова подумал Денисов, — я убедился в обратном! Тем не менее все совершенно искренне это отрицают!»
— Так никто и не отлучался вчера, кроме Косова? Ни на вокзал, ни в магазины?
— Только я. И то уже вечером… — Она поправила волосы. Они слегка вились вокруг головы, оставляя макушку как бы прилизанной. — Думаю: сбегаю в парикмахерскую!
— Как называется ваша прическа?
— В стиле «диско»… — Кладовщикова взглянула с благодарностью. — Пришла в парикмахерскую — людей много. Спрашиваю: «Девочки, меня возьмете? Стоит ждать?» — Она рассказывала долго, со многими подробностями и отступлениями.
«Выходит, заколка, которую я видел на столике в служебном купе, принадлежит не Кладовщиковой, — подумал Денисов, — кому-то другому. Кому? Проводнице сменной бригады?!»
— Они опять: «Ждите!» — Кладовщикова запахнула шинель. — Думаю: «Буду сидеть до победы!»
— В это время вы и познакомились с Вайдисом? — предположил Денисов. — В парикмахерской?
— Он сидел на мужской половине. Разговорились. Я когда-то жила в Клайпеде. Со вторым мужем… Сейчас у него другая семья, дети. — Она положительно не могла говорить коротко. — Теперь встречаемся как друзья, даже поздравляем друг друга с праздниками… — Проводница тряхнула головой. — Спросила Вайдиса, как порт, как город. Слово за словом… Он рассказал, что не устроился с гостиницей. «Подождите, — говорю, — постригусь, что-нибудь придумаем…»
— Дальше.
— Вайдис подождал… Так он и попал в вагон!
— Это, видимо, не положено делать.
— А сидеть на вокзале?! Документы в порядке, вы видели. Ольшонок и Косов тоже их проверили. Определили в купе на вторую полку. У Вайдиса оказалось с собой две бутылки «Старорусской»…
— И вино?
— Вино он потом купил. В ресторане.
— Что он делал в вагоне?
— Ничего. Все время в купе.
— А как с Косовым?
— Сошлись! Не разлей вода!
— Чем это объяснить? — Денисов удивился.
— Не знаю. — Кладовщикова подумала. — Вайдис — человек вежливый, обеспеченный. В жестокие игры не играет, выгоды не ищет. Косов это сразу понял. За версту чует, где поживиться! Может, в Клайпеду задумал съездить?!
— Жену Салова вы знаете?
— Хорошая девочка… — Она неожиданно показала на колонну, поддерживавшую свод. — Что же здесь было раньше? Церковь? Эти окна и арка…
— Вокзал, — объяснил Денисов. — Один из первых в России.
— Как монастырь. — Кладовщикова поправила ворот шинели, еще выше подтянув его вверх. Машинально провела рукой по лицу. — Арки, купола.
Пятно у нее под глазом начинало заметно желтеть и растекаться, пройти оно должно было не скоро.
— Будете писать заявление? — Денисов кивнул на синяк.
— По поводу этого? — Она покачала головой. — Нет.
— Почему?
В качестве основания для возбуждения дел такого рода закон требовал заявление потерпевшего о привлечении виновного к ответственности.
— У меня ни к кому нет никаких претензий. Сама виновата… — Проводница поправила шинель. Подумав, она добавила серьезно: — Тот человек и без того наказан. И сильно.
Разговор Вайдиса с Клайпедой состоялся из кабинета Денисова.
Междугородная включилась ровно в двадцать один час, слышимость была преотличной. Не только Вайдис, но и сидевший напротив Денисов слышал все, о чем спрашивали из Клайпеды.
— Ты в гостинице, Ричард? — поинтересовался дребезжащий голос.
— Конечно, — не моргнув глазом, соврал Вайдис.
Он сидел за соседним столом перед Денисовым в
модной курточке с огненно-красным подбоем на капюшоне, мятых вельветовых брючках; на редкость мягкий, ухоженный, благополучный.
— Хорошая гостиница? — спросили недоверчиво.
— Прекрасная.
— Не холодно?
— Жара… Пока нигде не был, никого не видел. — Вайдис намеренно закруглял разговор. — Буду звонить завтра, отец. В это же время.