Донни точно его доставал.
Но Генри всегда казался предназначенным для чего— то большего, чем Брендивайн.
Я верила, что он мог бы кем— то стать.
Рок— звездой.
Он мог бы взять меня с собой.
— Ты выглядишь точно так же, как я помню, — говорит он, выводя меня из воспоминаний. — Совсем не изменилась.
— У меня есть дочь, которая со мной не согласится.
Мои пальцы сами находят путь к уху, отводя короткую прядь волос — рефлекс, оставшийся с тех времен, когда они были длиннее.
— Кендра, верно?
Он помнит.
— Одна— единственная.
Генри Маккейб, клянусь…Какой была бы жизнь, если бы я осталась с ним, а не с чертовым Донни Уоткинсом? «У тебя не было бы Кендры, во— первых» , — говорю я себе, пресекая эту мимолетную фантазию, прежде чем она успевает укорениться в моей голове.
— Ты держишься подальше от неприятностей, Генри? — спрашивает Шарлин. — А то давно тебя в церкви не было видно.
— Есть такое.
— Никогда не поздно вернуться… Они ещё проводят ту группу поддержки по вторникам?
Та самая группа поддержки.
— Не набралось достаточно людей, — отвечает он без паузы. — Ближайшие встречи для семей теперь в Trinity Baptist, но это далековато. Я хожу иногда, когда чувствую, что мне это нужно.
— Рада это слышать. Чем занимаешься сейчас?
— Оставь бедного парня в покое, Шарлин, — бормочет Мэй.
— Я не против, — говорит Генри. — Понемногу всего, наверное? Летом занимаюсь ландшафтным дизайном, когда есть работа. По утрам ловлю крабов, но сейчас сезон слабый.
— Хороший улов?
— Так себе, но как— то выкручиваюсь. Раньше продавал прямо в Haddocks, но они закрылись.
— Таковы времена, — говорит Шарлин. — Что продаешь? Этих голубых?
— Да, мэм.
— Мягкопанцирные есть?
— Сегодня нет, извините. Может, через месяц. Сезон нынче плохой.
— По какой цене?
Меня поражает, что Шарлин не пристает к Генри по поводу его пятидолларового взноса, как это было со мной, но, думаю, лучше дать ей пофлиртовать.
— Двадцать за дюжину.
— И всё? — Шарлин возмущенно восклицает. — Господи, да ты просто раздаешь их! Я возьму дюжину. Уже сто лет не готовила голубых крабов.
— Очень любезно с вашей стороны, мэм.
— Какая там «мэм»? Зови меня Шарлин, понял?
Её дыхание прерывается, и на мгновение я боюсь, что одна из её кислородных трубок перегнулась.
— Мэди.
Она поворачивается ко мне, и по её выражению я сразу понимаю, к чему всё идет.
— Почему бы тебе не сделать Генри расклад?
— Не думаю, что стоит…
— Какая ерунда! Если кому— то и нужен прогноз на хорошую погоду, так это вот этому молодому человеку.
Она поднимает руку и жестом подзывает Генри, будто помогает ему припарковаться.
— Генри, ты знал, что у Мэди есть дар?
— Неужели? — Он кивает мне, игриво впечатленный. — Я и не догадывался.
Боже, как неловко. Я чувствую, как краснею, вся кровь приливает к щекам.
— Надо же как— то зарабатывать на хлеб.
— Давай, Мэди, — настаивает Шарлин. — Посмотри, что увидишь.
Генри отступает, поднимая руки в жесте капитуляции. Всё это для него слишком.
— Очень любезное предложение, но… я сегодня пас, спасибо.
— Не хочу это слышать.
Шарлин затягивается сигаретой, с трудом вдыхая, дым вырывается из её рта.
— Первый сеанс за мой счет.
— У меня свои деньги, — говорит он немного защищаясь.
— Придержи их. Я плачу.
Ситуация становится ещё неловче. Мы ведем себя как пара восьмиклассников, которых заставляют танцевать вместе на выпускном.
— Ты уверен? — спрашиваю я.
— Похоже, у нас нет выбора, да?
— Давай отойдем подальше.
Я увожу его от дам. Не хочу, чтобы они подслушивали. Они уже хихикают на своих складных тронах, как стая сияющих королев.
— Нам не обязательно это делать, — шепчу я, пока мы идем к его грузовику.
Господи, сколько он уже на нем ездит? Судя по ржавчине, разъедающей раму, ему стоит прикончить свою «Тойоту» , пока она сама не развалилась.
В кузове сложены пять корзин для белья, каждая доверху наполнена голубыми крабами — сплошной клубок клешней.
— Я могу что— нибудь придумать, — говорю я, всё ещё глядя на крабов. — Чтобы Шарлин отстала.
— И лишиться шанса заглянуть в будущее?
— Осторожнее, — говорю я. — От тебя исходит адская аура…
— Да? Ты это видишь?
— Ещё как. От тебя на милю вокруг темные волны.
Он оглядывается через плечо, проверяя, не сгущаются ли вокруг него облака.
— Обычно женщинам нужно больше времени, чтобы заметить мою ауру.
— Сомневаюсь.
Флирт с ним кажется таким естественным, что я легко соскальзываю в старую привычку.
Крабы в корзинах начинают шевелиться, будто их что— то взбудоражило. Их клешни щелкают, из жвал вырываются пузырьки пены.
Один краб пытается сбежать, карабкаясь по остальным, пока не оказывается сверху. Он замирает на ручке корзины, в нескольких сантиметрах от меня, и поднимает клешни над головой.
Мне кажется, он взывает к небесам.
Генри хватает краба голой рукой, не боясь быть ущипнутым, и бросает обратно в корзину.
— Почему ты не называешь себя, например, «Мадам Мэди» ?
— Ты бы мне доверял, если бы я так делала, дорогой? — Я позволяю своему акценту задержаться чуть дольше. Легкий южный выговор делает предсказания убедительнее.
— Я не стану смотреть в хрустальный шар, чтобы впарить тебе какую— нибудь топорную выдумку. Если тебе это нужно, звони на горячую линию экстрасенсов. Они дешевле.
— Ты обычно отказываешь почти всем клиентам или только мне?
— Только тебе.
— Должно быть, бизнес процветает.
Я смеюсь.
— Разве я выгляжу так, будто страдаю?
— Да, — говорит он с легким смешком. Или это вздох? — Я вижу, что тебе больно.
— Значит, нас таких двое.
Генри замолкает. Я не могу его прочитать. Он отгородился, остались только глаза. Там, прямо под поверхностью, что— то прячется.
Я заглядываю в окно его грузовика. Внутри полно бумаг. Нет — не бумаг. Листовок. Груды копий лежат на пассажирском сиденье, рассыпаясь под ноги.
Я наклоняюсь и вижу темные глаза ребенка, смотрящие на меня из стопки.
Фотография мальчика.
Это он.
Я протягиваю руку ладонью вверх, готовая принять его.
— Дай мне свою руку.
Генри вдруг замялся. Его руки всё ещё в карманах куртки.
— Сомневаюсь, что ты что— то поймешь по моим рукам… Слишком много зацепов от рыболовных крючков.
Почему он внезапно тянет время?
— Либо мы делаем это, либо нет. Дай мне руку, чтобы я могла работать.
Он действительно хочет знать? Или боится?
— Давай же. — Я подталкиваю его в последний раз. — Что тебе терять?
Всё.
Его глаза сужаются, и я понимаю, что переступила черту.
— Прости, — я отступаю. — Я не хотела…
— Всё в порядке.
Генри колеблется, прежде чем протянуть руку. Я забыла, что он левша. Единственный левша, которого я знаю, кроме Кендры.
Он поворачивает запястье, открывая ладонь. Рукав куртки отодвигается, обнажая тонкие рубцы, тянущиеся вверх по предплечью.
Шрамы.
Я не вижу, как далеко они идут, но чувствую, что эти «ручейки» глубоки.
— Ты готов? — спрашиваю я, внезапно сама заколебавшись. Чего я боюсь?
— Насколько это возможно.
Глубокий вдох.
— Давай посмотрим, что…
Я беру его руку, и внезапно вокруг меня обрушивается поток воды. Всё становится мокрым за секунды. Прилив поднимается от его руки в мою, как высокая волна, и я клянусь, что вижу—
утиный шалаш
Я отпускаю Генри и отступаю на шаг, спотыкаясь. Слышу, как сама резко вздыхаю, вбирая воздух так быстро, будто только что вынырнула из— под толщи воды.
Из реки.
Образ не исчезает даже после того, как наши руки разомкнулись. Мне всё ещё кажется, что я в воде. Откуда взялась эта река? Она уже бледнеет, образ расплывается, но вот, прямо впереди, клянусь, я всё ещё вижу рукотворное сооружение, поднимающееся из воды.
Шалаш для охоты на уток. Просто отдельно стоящая хижина на четырёх столбах, прямо посреди реки. Их вообще ещё делают? Не помню, когда в последний раз видела такое.
А потом оно исчезает. Река отступает, хотя я всё ещё чувствую её.
— Что это было? — слышу я собственный вопрос, замечая дрожь в своём голосе.
Я мокрая. Сначала думаю, что промокла, упав в воду, — но нет. Это просто пот. Влажность прилипла к коже, мокрая, почти живая. Органическая.
Генри тоже потеет. Капли пота блестят на его висках.
— Ты в порядке? — спрашивает он, убирая руку в карман, как краб— скрипач, прячущийся в песчаную нору.
— Да, я… — пытаюсь собраться. Головокружение сжимает меня. Не могу сосредоточиться на том, что передо мной, мой разум застрял между двумя местами. Что со мной только что произошло?
Думаю о тепловом ударе. Думаю, что не ела сегодня утром. Думаю, что встреча с Генри после всех этих лет выбила меня из колеи. Он смотрит на меня, и тревога медленно расползается по его лицу.
— Ты что— то видела? — спрашивает он. — Ты видела…
Он вот— вот произнесёт его имя. Оно прямо на кончике его языка.
— Ничего, — лгу. — Я ничего не видела.