Я собираюсь объяснить ей, что она не совсем права, но за спиной у меня слышится новое радушное восклицание:
– Привет, Анна!
– Наконец-то! – отвечает женщина.
Нетрудно догадаться, что это тот, кого она ждала. Молодой широкоплечий смуглолицый красавец. Он ограничивается тем, что окидывает меня пренебрежительным взглядом, после чего садится на свободный стул. Я пересаживаюсь за соседний столик позади кавалера, так чтобы можно было видеть Анну и чтобы Аполлон не видел меня.
Заказав мартини, я созерцаю даму.
Увлеченно беседуя с красавцем, дама делает вид, что я для нее не существую, хотя держит меня в поле зрения, –
наличие лишнего поклонника, несмотря на выказываемую ею досаду, ее не тяготит.
Выпив мартини, я достаю бархатную коробочку с покоящимся в ней кольцом и начинаю небрежно вертеть его в руках. Топаз необычных размеров, он в самом деле очень красив, а сейчас, при дневном свете, кажется особенно привлекательным. Привлекательным для дамы за соседним столиком, разумеется. С того момента, как в моих руках появилось кольцо, Анна обнаруживает все возрастающее беспокойство. Сперва украдкой, потом открыто она бросает через плечо кавалера любопытные взгляды на драгоценную вещицу. Разговор у них явно не клеится. Точнее, он никак не в пользу Аполлона.
– Сегодня не могу, – заявляет Анна.
– Ты же обещала.
– Непредвиденное обстоятельство…
– Разыгрываешь меня…
Наконец кавалер раздраженно бросает на стол скомканный банкнот и уходит.
– Разрешите?.. – повторяю я вопрос, усаживаясь на освободившийся стул.
– Дайте взглянуть, – без лишних слов говорит Анна.
Я подаю ей бархатную коробочку, после чего киваю официанту.
– Вы что пьете?
– То же, что и вы, – отвечает дама, вперив хищный взгляд в камень цвета крепкого чая.
Ответ вселяет надежду на взаимопонимание. Заказываю два мартини.
– Чудный камень, – признает дама.
– На вашей руке он станет еще лучше.
Анна только этого и ждала. Она надевает кольцо на безымянный палец и отдаляет руку, любуясь им.
– Камень действительно прекрасный.
– Как и мои чувства к вам.
– Я не верю во внезапные чувства, – возражает Анна.
Кольцо уже на руке, так что теперь можно и о собственном достоинстве позаботиться. Женщина, пусть даже «совсем испорченная», всегда предпочитает, чтоб ей давали цену выше реальной.
– А мои чувства не внезапные, – возражаю я, подождав, пока официант поставит на стол напитки.
– Знаю, – кивает Анна. – Им уже больше получаса…
– Им уже около месяца.
– О, это что-то новое!
Она выражает удивление совсем как танцовщица из дешевого кабаре; лениво приоткрыв полные губы, показывает два ряда красивых белых зубов.
– Я вас видел в «Сирене». К сожалению, вы были не одни.
– Разве можно побыть одной, когда кругом столько нахалов!
«Скоро месяц, как я брожу по городу в надежде встретиться с вами снова…»
Фраза осталась невысказанной. Излишнее усердие, как я уже говорил, обычно ни к чему хорошему не приводит.
Не стоит без меры гладить ее по головке. Иначе кто знает, в какую сумму может обойтись операция. Поэтому я лишь добавляю:
– А сегодня я вас снова обнаружил…
– Мир тесен, – философски прерывает меня Анна. –
Куда вы намерены меня повести?
– Куда желаете. В «Гранд-отель» или «Эксельсиор»…
Дама одобрительно выслушивает наименования фешенебельных ресторанов и задерживает на мне пристальный взгляд:
– Вы влюбчивы?
Мои колебания длятся какую-то долю секунды.
– Скорее щедр.
Опять улыбка одобрения.
– Мне осточертели влюбчивые глупцы. Стоит уделить чуть больше внимания, и уже становятся навязчивыми.
Совсем как этот шалопай.
– Парень хоть куда, – великодушно говорю я. – Наверно, неплохой любовник.
– Только голова пустая. Как, впрочем, и карманы.
– Так оно и бывает. У хороших любовников обычно нет денег, а те, у кого они есть, плохие любовники.
– Хм, верно, – вздыхает Анна.
Потом останавливает на мне пристальный взгляд.
– Вы имеете в виду себя?
– Это оцените вы, – скромно отвечаю я.
Она бесстыже усмехается и говорит:
– Пожалуй, мы можем идти.
Ужин на террасе «Гранд-отеля» проходит в атмосфере сближающей интимности. Я приятно удивлен, что женщина гораздо лучше владеет французским, чем я – итальянским. Для сентиментальной увертюры обстановка вполне подходяща: серебро и хрусталь, кельнеры в белых смокингах, романтическое отражение огней в темных водах канала, гондолы и нежные песни, от которых гондольеров уже тошнит, но что поделаешь – надо же как-то добывать хлеб.
Анна оказалась гораздо проще, чем я ожидал. Ее прямота граничит с простодушием, кокетство не выходит за рамки терпимого, и если она порой принимает ту или иную позу, показывая, что стоят ее прелести, то делает это ровно в той мере, чтобы не заскучал собеседник.
– Я спросила, не слишком ли вы влюбчивы, потому что у меня есть приятель, – неожиданно поверяет мне Анна свою тайну к концу ужина.
Я даю понять, что в этом нет ничего удивительного, не проявляя интереса к затронутой теме.
– Может, они и забавны, эти мальчики, только женщине приходится думать и о будущем, – продолжает Анна.
– Постараюсь не вносить осложнений в нашу жизнь, –
отвечаю я, поскольку, очевидно, это от меня хотели услышать.
– Мерси.
– Я могу обещать вам только приятные сюрпризы.
Она мило улыбается и выпячивает грудь, давая понять, что в этом отношении и с ее стороны в сюрпризах не будет недостатка.
– И вообще все будет так, как вы пожелаете. Я буду счастлив, если время от времени смогу любоваться вами, когда вы позволите.
– Я сразу поняла, что вы настоящий кавалер, – отвечает
Анна, глядя на меня с задумчивым видом.
Должно быть, в данную минуту под пышной прической в этой изящной головке уже зреет идея тайной связи, которая может оказаться в меру надежной и в меру доходной.
Поздно вечером меня принимают на Марчериа, в уютной квартирке. Полуобнаженная хозяйка обнимает меня красивыми руками и ласкает мой слух нежным щебетом:
– Я хочу, чтобы ты был со мной очень мил. Чтобы ты часто делал мне подарки…
Подарки? Почему бы и нет. Только в разумных пределах. Любая операция требует расходов. Важно, чтобы затраты потом окупились. Анна считает, что вполне окупятся, имея в виду свою женскую стать. У меня по данному вопросу есть свои соображения.
Нельзя не обратить внимания на тот отрадный признак, что мы оба проявляем умеренность в наших отношениях.
Анну, вопреки ее утверждению, что ей всего двадцать, тридцатилетний жизненный опыт, видимо, научил не требовать больше того, на что можно рассчитывать. Что касается моего дела, то у меня тоже есть некоторый опыт.
Поэтому только дня через три я осторожно касаюсь нужной темы.
Эти дни были заполнены до предела. Кроме того, что интересует эротоманов, мы совершали прогулки в Лидо, валялись на пляжах, обедали в роскошных ресторанах,
танцевали под созвездиями парковой иллюминации, дважды ходили в кино и, что обошлось значительно дороже, несколько раз в магазины дамского белья и готовой одежды. Именно дамское белье нас приблизило к теме. Мы сделали покупки, возвращаясь после обеда из ресторана, и, так как жара в это время достигла своего предела, укрылись на квартире у Анны.
Анна, совершенно раздетая, стоит среди множества раскрытых коробок и, примеряя одну вещицу за другой, вертится перед зеркалом, а я курю, вытянувшись на диване, и наблюдаю, как ветерок качает белую занавеску. Я стараюсь не смотреть в сторону зеркала.
– Ты даже не скажешь, что мне больше идет! – капризно замечает Анна, огорченная моим невниманием.
– Тебе все идет. Тебе идет решительно все. Мне только кажется, что твой приятель мало заботится о твоем гардеробе.
– Что и говорить! Так оно и есть.
– В таком случае не понимаю, как ты его терпишь. Наверно, настолько влюблена, что…
Тут я умолкаю, как бы задохнувшись в приступе ревности.
– Влюблена?.. – Анна воркующе хохочет.
– Тогда и вовсе не понятно. Может, я глуп, но мне этого не понять.
– Ох, все вы, мужчины, одинаковы, – вздыхает Анна, расстегивая кружевной бюстгальтер, чтобы заменить его следующим. – Вечно вас гложет ревность. Когда два года назад я познакомилась с Моранди, у него было много денег. А теперь у него их мало. Неужели это так сложно?
– Он переменил профессию?..
– Ничего он не переменил. Но тогда он ездил за границу и ему платили больше. А теперь не ездит – и получает гроши.
Не скрывая досады, она умолкает, затем опять принимается за белье. Я снова разглядываю занавеску. На сегодня достаточно.
Двумя днями позже, после второй разорительной прогулки по Мерчериа, Анна опять стоит перед зеркалом в только что купленном сером платье из кружев.
– Идет оно мне? – спрашивает она, приняв позу из модного журнала.
– Естественно. Тебе особенно идут дорогие вещи.
– Вот, а Моранди этого не хочет понять, – лепечет женщина, принимая другую картинную позу.
– Быть может, и ты этого не понимаешь. Иначе не стала бы так цепко держаться за своего Моранди.
– Он, бедняжка, делает для меня все, что может, – терпеливо заступается за него Анна.
– В том смысле, что бессовестно обманывает тебя.
Раньше получал много, а теперь – мало. И ты ему веришь.
Женщина оборачивается и смотрит на меня с досадой.
Я курю с невозмутимым видом, лежа на диване.
– Не верю, я знаю. Тогда он получал массу денег за командировки, а теперь их нет, командировок.
– Хорошо, хорошо! Дело твое, – примирительно говорю я. – Только не забывай, я тоже имею отношение к торговле. Ни одно предприятие не выдает денег больше, чем это необходимо для поездки. Если у Моранди прежде были деньги, они и сейчас у него есть. Но по мере того как угасают чувства, уменьшается и щедрость.
– Глупости! – топает ногой Анна. – Моранди от меня без ума. Без ума, понимаешь! Порой он приводит меня в бешенство своей ревностью. Если бы его щедрость зависела от чувств, он бы озолотил меня. Только не может он…