— Значит, с ними хорошо обращались?
Пег помрачнела.
— Сначала хорошо, я думаю. Но со временем палаты переполнились, а здания обветшали. Печально, но половина из пятидесяти тысяч пациентов умерли в больнице.
Иззи закусила губу. Она не решалась попроситься обратно в машину. Пег улыбнулась и взяла ее за руку. Глаза опекунши загорелись.
— Пойдем! — позвала она. — Бывшая сотрудница хочет показать нам, что нашла в заброшенной мастерской. Похоже, что-то интересное! Ты должна это видеть!
Иззи внутренне содрогнулась, но послушно поплелась за приемной матерью. Что бы такого придумать, чтобы не ходить туда? Ничего не приходило в голову. Только совершенно глупые отмазки. А вдруг Пег подумает, что она сумасшедшая? Прошлым летом, когда Иззи приехала к Пег и Гарри, она не сомневалась: новые приемные родители, так же как все остальные, берут детей, чтобы получать за них пособие и заставлять бесплатно работать. Гарри был арт-директором в музее, и Иззи сначала решила, что с деньгами у них не густо. К счастью, на этот раз она ошиблась. Новые приемные родители были такими славными! Они не наседали на нее, не приставали с разговорами; они понимали, что молодой девушке порой хочется побыть одной. Они выделили ей в своем трехэтажном доме в Интерлакене комнату с окнами на озеро. Теперь у нее был собственный телевизор, DVD-плеер, компьютер. Они ей доверяли. Наконец ей подарили свободу, ни в чем не подозревая и не осуждая. И впервые за долгое время Иззи чувствовала себя нормальной.
И все же иногда ей не верилось, что это правда. Слишком удачно все складывалось. У нее было предчувствие, что кто-то или что-то обязательно все испортит. Вечно с ней так. Вдруг она вспомнила, что через два дня начнутся занятия в школе, и у нее засосало подложечной. Быть новенькой в классе — это такая засада!
Когда они приблизились к мастерской, Иззи бросило в жар. Внешностью она пошла в мать: серо-голубые глаза, темные волосы, белая матовая кожа. Но стоило ей разволноваться, как на груди и шее выступали красные пятна. Вот и сейчас кожа стала зудеть. Одно дело — прогуливаться по газонам лечебницы, и совсем другое — зайти в здание. Ей так хотелось сбежать, что сердце стало лихорадочно колотиться в груди. «Это всего лишь работа, — сказала она себе. — Моя мать тут ни при чем. К тому же давно пора забыть о детских страхах».
Она собрала длинные волосы в узел на затылке, чтобы ветерок охладил вспотевшую шею.
— Тебе не жарко в кофте с длинными рукавами? — спросила Пег.
— Нет, — ответила Иззи и потянула рукава вниз, зажав ткань в кулаках. — Она совсем тонкая.
— Когда я складывала белье после стирки, я заметила, что у тебя нет футболок с коротким рукавом, — продолжила Пег. — Может, пройдемся по магазинам, купим тебе новую одежду?
Девушка криво улыбнулась.
— Спасибо, — ответила она. — Но мне нравятся футболки с длинными рукавами. И ты зря беспокоилась — я могу сама стирать свои вещи.
— Да ладно тебе, — с улыбкой возразила Пег. — Почему ты всегда носишь закрытую одежду?
Иззи пожала плечами.
— У меня уродские руки, — пожаловалась она. — Тощие, и цвет синюшный.
— Многие девчонки позавидовали бы таким длинным и стройным рукам и ногам, как у тебя, — рассмеявшись, сказала Пег.
«Вряд ли они стали бы завидовать, если бы увидели шрамы», — подумала Пег.
Она перевела взгляд на озеро и увидела у берега людей, которые сидели за столиками для пикника, прогуливались, играли в мяч и бадминтон. Странные фигуры были одеты в старую поношенную одежду. Они еле волочили ноги, словно одурманенные наркотиками. Иззи остановилась как вкопанная.
— А это кто такие? — спросила она Пег.
Женщина поднесла руку к глазам, чтобы не слепило солнце и, прищурившись, посмотрела на берег.
— Наверное, пациенты Эльмиры, соседней лечебницы, — ответила Пег. — Рядом с озером есть кемпинг. Их порой привозят сюда отдохнуть.
На глазах девушки выступили слезы, и, не отрывая взгляда от земли, она устремилась вперед.
— Что такое? — встрепенулась Пег, бросившись за ней.
— Моя мать там лежала, — коротко ответила Иззи. — В Эльмире.
Пег положила ей руку на плечо.
— Прости. Я даже не подозревала.
Иззи вскинула голову и попыталась выдавить улыбку.
— Ничего. Это было давно.
— Когда захочешь об этом поговорить — только скажи. Если что, я рядом. Ты же знаешь, правда?
— Знаю, — подтвердила Иззи. — Спасибо. — И подумала: «Благодарю, но не надо».
Сколько ни говори, легче от этого не станет. Она не привыкла полагаться на окружающих людей. Пока бабушка не умерла семь лет назад, Иззи успела побывать у трех врачей, но они так и не смогли избавить ее от мучительных ночных кошмаров. Ничего не помогало. От врачей не было никакого толку. Куча экспертов в один голос утверждали, что мать Иззи была здорова телом и духом и поэтому должна предстать перед судом. Но Иззи знала: она стреляла в спящего отца, потому что сошла с ума.
Они дошли до мастерской. Бывшая сотрудница открыла дверь и провела Иззи, Пег и других музейных работников внутрь.
— Здесь пациенты упаковывали ручки и клеили бумажные пакеты, — бойко прочирикала она, словно показывала разноцветные стеганые одеяла на ярмарке.
Кроме пустых столов, в комнатах ничего не было. На облупившихся стенах висели покоробившиеся календари и старые огнетушители. Грузовой лифт давно сломался, так что Иззи и всем остальным пришлось карабкаться на чердак по крутой узкой лестнице, перешагивая через сломанные ступеньки, куски отвалившейся штукатурки и смахивая с лица паутину. Когда они забрались наверх, сотрудница повернула ключ в двери и навалилась на нее, чтобы открыть. Но дверь не поддавалась. Пег решила ей помочь. Она шагнула вперед и стала толкать дверь обеими руками. Наконец петли заскрипели, дверь со скрежетом открылась, и наружу вырвался затхлый воздух, словно чердак с облегчением выдохнул. Сотрудница повела всех внутрь.
На чердаке было такое пекло, что перехватывало дыхание. Пахло старым деревом, пылью, птичьим пометом. На полу валялись сухие листья, залетевшие когда-то внутрь через выбитое оконце. На гвозде висел выцветший лабораторный халат, а на полу валялись чемоданы, из которых, как из распоротого брюха, повылезло их содержимое: ключи, фотографии, серьги и ремни, блузки и кожаные туфли. Они давно смешались с грязью и листьями и напоминали полуистлевшие вещи, которые достали из могилы. В центре комнаты, покрытый толстым слоем голубиного помета, лежал саквояж, рядом валялась какая-то разорванная карта.
Под крышей стояли деревянные стеллажи, занимавшие почти все помещение. На одних было написано «Мужчины», на других — «Женщины», и все они были поделены на буквы от A до Z. Эти огромные стеллажи, перпендикулярные высоким стенам, создавали длинные коридоры, напоминающие проходы в бакалейном магазине или библиотеке. Но на полках стояли не товары и не книги, а сотни запыленных чемоданов, портпледов, кофров и сундуков.
— Что это? — изумленно спросила Иззи.
— Здесь хранили их вещи, — пояснила сотрудница. — Все эти сундуки и чемоданы остались от людей, которые поступили в больницу, но так никогда и не выписались из нее. Их никто не трогал с тех пор, как владельцы упаковали свой скарб перед отъездом. С того времени прошли десятки лет.
Иззи закусила губу. Из глаз чуть не брызнули слезы. Она вспомнила: раскрытый мамин чемодан стоит на столике у больничной кровати, а в нем лежит скомканное белье: лифчики, ночные сорочки… Она никогда не забудет, как впервые вошла в родительскую спальню после убийства отца. Бабушка попросила ее помочь найти и собрать мамины вещи. Иззи, словно в полусне, открывала ящики комода, вдыхая знакомый запах маминых духов, напоминавший о потерянном счастье. Из комнаты еще не выветрился запах пороха и крови. Она разглядывала родительскую кровать: изголовье, изножье, снятые поручни, прислоненные к стене спальни… Будто они наконец переезжают в дом побольше, как мечтала мама. Иззи захотелось опрометью броситься вон с чердака, пробежать вниз по лестнице, на свежий воздух, прочь от воспоминаний о несчастных загубленных жизнях.
— Это настоящий клад! — воскликнула Пег.
Она прошлась по рядам, осторожно касаясь кожаных ручек сундуков и чемоданов, с трудом читая таблички с именами и поблекшие монограммы. Вдруг Пег порывисто повернулась к бывшей сотруднице.
— И что вы сделаете с этими вещами? — спросила она, широко раскрыв глаза.
Женщина пожала плечами.
— Наверное, их отправят на свалку, — предположила она.
— Ни в коем случае! — возразила Пег. — Мы этого не допустим. Давайте отвезем их в музейное хранилище.
— Все, что ли? — удивилась сотрудница.
— Да, — твердо ответила Пег. — Разве вы не понимаете? Увидеть эти чемоданы — все равно что побывать на археологических раскопках или найти несколько старинных картин. Пациенты психиатрической лечебницы были лишены возможности рассказать о себе. Но их вещи поведают нам о том, что с ними стало. Нам очень повезло: мы можем воссоздать их жизнь до того, как их отправили в Уиллард! — Она взглянула на Иззи. — Здорово, правда?
Иззи с трудом выдавила улыбку, потому что ее грудь сдавило от ужаса, словно на нее положили холодную каменную плиту.
ГЛАВА 2КЛАРА
Верхний Ист-Сайд, Нью-Йорк, Октябрь 1929 года
Восемнадцатилетняя Клара Элизабет Картрайт, затаив дыхание, стояла на роскошном персидском ковре возле отцовского кабинета. Она слегка подалась вперед, стараясь разобрать, о чем говорят родители за дубовой резной дверью. В детстве, разглядывая роскошную обстановку особняка — обшитые панелями коридоры, блестящие деревянные полы, портреты и зеркала в золоченых рамах, серебряный чайный сервиз на комоде из вишни, — она воображала себя принцессой в замке. Но сейчас деревянный декор и тяжелые шелковые портьеры стали напоминать ей тюрьму. И не только потому, что она три недели просидела под домашним арестом. Дом был похож на музей, набитый старой рухлядью и старомодным убранством. В нем стало душно от нафталиновых стереотипов и допотопных убеждений. Он напоминал ей мавзолей — последнее пристанище мертв