— А меня Изабелла. Или просто Иззи.
— Красивое имя, — улыбнулась Алекс. — Тебе идет. Слушай, эта Шэннон и ее подруги вечно воду мутят. Лучше не обращать на них внимания и не связываться.
— Мне об этом сегодня уже говорили.
— Неудивительно, ведь это правда, — сказала Алекс.
Иззи пожала плечами.
— Честно говоря, они меня не волнуют. Какое мне до них дело?
Алекс улыбнулась.
— Ладно. Потом не говори, что я тебя не предупреждала. Вряд ли ты сталкивалась с такими, как Шэннон.
— Почему я должна ее бояться? — удивилась Иззи. — Я же первый день сегодня.
— Ее парень за тебя вступился, — нахмурившись, объяснила Алекс. — Это раз.
— А я здесь при чем?
— Ни при чем. Но у нас в классе училась девочка, которая, по мнению Шэннон, заигрывала с Итаном. Ей пришлось перевестись в другую школу.
— Тебе она не нравится?
Алекс на мгновение отвела глаза и слегка помедлила с ответом. Но это едва заметное движение, крошечная пауза навели Иззи на мысль о том, что она, возможно, говорит неправду. А если Алекс — шпионка, которую подослала Шэннон? Вдруг она приказала ей подружиться с Иззи, чтобы передавать ей все, чем она поделилась?
— Мы когда-то дружили, — ответила Алекс. — Но это было давно.
— А потом что случилось? — поинтересовалась Иззи. Вопрос бестактный, ну и ладно. Главное — не попасть в ловушку.
— Давай потом пообщаемся? — предложила Алекс. — Если хочешь, могу подвезти тебя домой. У меня «бэха». Старье, конечно, но я сама ее купила. Главное, что на ходу.
Иззи вонзила ногти в обложку учебника. Что же делать?
— Я лучше на автобусе, — сказала она. — Опекуны не разрешают садиться в машину к тем, кого я не знаю.
— А если я к тебе домой приеду? — предложила Алекс. — Познакомишь меня с опекунами. Потом можем вместе погулять.
Иззи чуть не согласилась, но Алекс вдруг отвела взгляд и уставилась в коридор. Выражение ее лица изменилось: рядом с ними, в облаке духов и других парфюмерных запахов, стояла Шэннон со товарищи. Она с горящими глазами смотрела на Алекс, словно ей не терпелось поделиться отличной новостью.
— Ты придешь сегодня? — спросила она. — Родители Дэйва уехали во Флориду, а его холодильник набит пивом!
Алекс поморщилась. Она хотела что-то ответить, но Шэннон сделала вид, что только сейчас заметила Иззи.
— О! — Она оглянулась на подружек и улыбнулась Иззи: — Ты тоже приходи, я тебя со всеми познакомлю.
— Я… — заговорила Иззи.
— Не забудь, ты обещала принести текилу! — перебила ее Шэннон, глядя на Алекс.
Та не успела ничего ответить, потому что Шэннон и ее подружки с хохотом помчались прочь по коридору. Иззи недоуменно посмотрела на Алекс.
— Она поняла, что я говорю о ней, и специально подошла, чтобы ты подумала, что дело нечисто, — объяснила Алекс.
— Ясно, — ответила Иззи. — Ну мне пора. — Она обошла Алекс и направилась по коридору. Похоже, ей предстоит непростой год. — Еще увидимся!
ГЛАВА 4КЛАРА
Психоневрологическая лечебница Лонг-Айленд, 1 января 1930 года
Два с половиной месяца спустя после ссоры с родителями Клара стояла у узкого шестисекционного окна на третьем этаже Нортон-коттеджа и разглядывала территорию лечебницы. Наступило утро нового года, и серые мрачные облака загородили низкое зимнее небо. Ночью дул сильный ветер, поднялась метель, и все вокруг стало белым. Кедровые деревья поникли под грузом тяжелого снега, а вода в бегущем ручье стала такого же цвета, как могильные камни. Сгорбленный уборщик подметал дорожки. Он сгребал мокрый снег в кучи, которые поднимались все выше и выше, и его красная шапка прыгала вверх-вниз. Низкий черный грузовик убирал широкий проезд. Лопасти поднимались и опускались, словно крылышки гигантской осы; через тонкое вибрирующее стекло были слышны грохот мотора и скрежет металла. Ветер наконец стих, но спустя несколько минут небеса вновь разверзлись, внезапно обрушив на землю рой пухлых снежинок.
Клара, смахивая слезы, думала о том, где она встретит следующий Новый год. Она мечтала избавиться от родительского гнета, жить с Бруно и вместе с ним растить ребенка. Но сначала нужно выбраться из лечебницы. Надо убедить доктора Торна, что ее незачем держать взаперти. Хотя до сих пор ей это не удалось. Слова ее отца значили для него гораздо больше, чем ее объяснения.
Что ж, хорошо, что хотя бы утреннюю прогулку отменили. Ей не очень-то хотелось выходить на стылую улицу, на снег и холод. К тому же она все утро просидела в уборной, потому что ее сильно тошнило. После первого утреннего приступа она совсем выбилась из сил и дрожала всем телом. Клара провела рукой по животу. Она была готова на все, чтобы защитить ребенка, который находился в ее чреве. К счастью, глядя на девушку, никто бы не догадался, что она беременна, но она чувствовала твердый комочек под пупком. У нее родится девочка, это точно. Каждую ночь, уже больше недели, ей снился младенец в розовом кружевном платьице. У ее доченьки будут темные кудряшки, как у Бруно, и такие же темно-шоколадные глаза. Она сглотнула возникший в горле комок. Поразительно, как сильно она ее любит, хотя ни разу не видела!
Клара задумалась о своей матери, Рут. Интересно, забеременев первым ребенком, прикрывала ли она рукой растущий живот, обещала ли всю жизнь любить и защищать его, несмотря ни на что? Или злилась оттого, что живот мешает ей надевать любимые наряды? Предвкушала ли она тот день, когда новорожденный появится на свет и она сможет взять его на руки и поцеловать в крошечный, чудесно пахнущий лобик, или мечтала побыстрее разродиться и сплавить ребенка няне, чтобы вернуться к обычной жизни? Похоже — второе. Иначе как любящая мать смогла превратиться в эгоистку, которой нет ни малейшего дела до того, что ее дети страдают?
Клара постаралась прогнать мысли о матери. Какой смысл пытаться понять, что за человек женщина, благодаря которой она появилась на свет божий? Ничего это не даст. Она отвернулась от окна, села на узкую кровать, кутаясь в свитер, и посмотрела на запечатанный конверт на столе. Отец прислал письмо — второе с тех пор, как ее больше двух месяцев назад доставили в лечебницу. А она-то писала ему каждый день, умоляя об освобождении. Конверт цвета слоновой кости лежал на этом месте, когда она час назад вернулась в палату после завтрака. Она раз двадцать брала его в руки, проводила большим пальцем по заклеенному шву, но возвращала обратно.
В первом письме, которое пришло спустя неделю после того, как ее доставили сюда, говорилось, что пребывание в лечебнице пойдет ей на пользу. Это временная мера, врачи ей помогут. Но неделя шла за неделей, и Клара начала волноваться, что отец передумал, и она останется здесь дольше, чем планировалось. Ее будущее зависело от того, что содержалось в отцовском письме, и Клара тянула время, не вскрывая его, чтобы не расставаться с надеждой получить разрешение родителей вернуться домой. Если Джеймс узнает, что она беременна от другого мужчины, он откажется на ней жениться. Родители отрекутся от нее и выгонят на улицу. Не важно. Это не страшно. Намного страшнее — быть запертой в дурдоме, даже если это самый комфортный дурдом, в который можно попасть за деньги.
Комнаты в лечебнице были теплыми и удобными, на территории тщательно поддерживали порядок. Персонал по большей части был весьма любезен. Пациенты ели из дорогого фарфора и пользовались серебряными столовыми приборами, отдыхали в гостиных на шелковых диванах в стиле Людовика XV. Специалисты полагались на исцеляющее действие отдыха, расслабления, вкусной еды, спортивных игр вроде езды на велосипеде и лаун-тенниса, ну и, разумеется, бесед с лечащим врачом. Однако уйти она отсюда не могла, это несомненно. Познакомившись с врачом на следующий день после прибытия, она поинтересовалось, что ее ждет, если она попытается покинуть лечебницу.
— Отчего же вы хотите нас покинуть? — спросил он, глядя на нее поверх круглых очков. Он был худым, как гончая. Огромный кадык на его шее ходил вверх-вниз, словно рыба в клюве пеликана.
— Мне здесь нечего делать, — удивилась его вопросу Клара. — Я же здорова.
— Понятно, — кивнул доктор Торн и нацарапал что-то в блокноте. — А почему, по-вашему, вы оказались в нашей лечебнице?
Клара сидела на деревянном стуле, скрестив лодыжки и сложив руки на коленях. Она впилась ногтями в кожу, но спокойно проговорила:
— Отец не привык к тому, чтобы я выражала свое мнение. Он считает, что женщины не имеют права голоса. Он пытается заставить меня замолчать, доказать, что у него есть надо мной власть. Он хочет принудить меня сделать то, чего я не хочу.
— Разве отец не должен заботиться о своих детях?
— Да, верно, — согласилась она. — Но разве он заботится обо мне? Он хочет, чтобы я вышла замуж за мерзкого, отвратительного… — Клара запнулась, ощутив приступ тошноты. Не сболтнула ли она лишнего? — А что отец говорил обо мне? Почему он отправил меня сюда?
— По его словам, у вас был приступ. Он беспокоится, что ваш разум помутился.
— Какой бред! — возмутилась девушка. — Он просто не хочет признавать правду.
— Какую правду, Клара?
— Правда в том, что моим родителям деньги и статус важнее, чем родные дети.
— Похоже, вы сильно злитесь на него за то, что он отправил вас сюда.
Клара вскинула голову.
— Само собой, я очень зла! — воскликнула она. — А вы бы не разозлились на моем месте?
Доктор Торн кивнул и опять что-то записал в блокноте. Затем, не поднимая глаз, он задал следующий вопрос:
— Вы полагаете, отец против вас что-то замышляет?
Клара застыла.
— Нет, — ответила она, качая головой. — Это слишком серьезное обвинение. Я думаю, он решил сослать меня сюда, чтобы преподать урок. Ему не нравится человек, которого я люблю. Он верит, что, когда я вернусь домой, послушно сделаю все, что он скажет.
Доктор Торн отложил ручку. Он снял очки, потер глаза, потом сложил руки на столе и пристально посмотрел на Клару, наблюдая за ее реакцией.