Названия горячих мучных или крупяных блюд – основы всякого обеда – отразились в фамилиях Саламатин, Кулешов, Кулагин, Бордуков, Крупеников. Лапша именовалась также локша, салма, токмач. Широко распространенная фамилия Киселев напоминает о древности этого русского блюда.
Из напитков были в ходу квас (Квасовы), разновидности пива – сусло (Сусловы), елага (Елагины), брага (Брагины), медовые отвары – сыта (Сытины) и сбитень (Сбитневы).
В канун праздника готовилось особое блюдо – канунник, покойника поминали кутьей. О совсем скудной пище крестьян напоминают фамилии Тюрин, Баландин, Похлебкин, Жижин, Бурдин; то, чем забеливали эти блюда (молоко, сметана) – забела (сейчас говорят забелка) – ценилось весьма высоко: не отсюда ли распространенность фамилии Забелин?
Обратите внимание: роскошных блюд нет. Нет и западноевропейской кухни, пришедшей к нам с эпохи Петра. Бульоновых, Котлетиных, Компотовых не встретишь. Обычной едой крестьянина была капуста (Капустиных много), а картофель, получивший широкое признание только при Николае I, так массовую фамилию и не образовал. Сахаром еще до появления в России современного продукта из свекловицы называлось любое сладкое вещество, добываемое из растительных соков; поэтому Сахаровых издавна было много, тем более что имя Сахар вполне годилось, чтобы называть им любимого младенца.
От того, что ели, перейдем к тому, что носили. Начнем с обуви. Сапоги на Руси известны очень давно, но тот факт, что Сапоговых гораздо меньше, чем Лаптевых, не кажется мне случайным: многие века подавляющая часть населения носила не сапоги и башмаки, а обувь, сплетенную из лыка или веревок. К ней относились также поршни (хотя поршнями назывались и туфли из кожаных лоскутов) и каверзни (Поршневы, Каверзневы). Под них наматывались ону́чи (в «акающих» говорах – анучи; отсюда – Анучины), перевязываемые веревками-оборами (Оборины).
Немало фамилий обозначают различные виды одежды – Кафтанов, Костычев, Кондырев, Киндяков, Коротаев, Сукманов (все от разновидностей кафтана), не говоря уже о Шубиных. Женская одежда запечатлелась в фамилиях Саянов, Дубасов, Шугаев, Кутасин, Шушунов.
Посуда в деревенской избе в основном была глиняной. Различные сосуды носили названия: корчага, балакирь, гладыш, саган. Непременный в крестьянском хозяйстве пест назывался также толкачом, толкуном, чекмарем. Огонь добывался огнивом (огнивцем), или, как его еще называли, мусатом. Стирали белье с помощью пральника: так назывался валек.
Нехитрый крестьянский скарб хранился в коробах – плетеных сундуках, часто там была одна лишь шебала (ветошь). На сиденье главы семьи – большака – иногда клали подушечку – кутуз.
В сенях стоял веник или голи́к (веник без листьев).
Именами и прозвищами становились также названия некоторых орудий труда и иных предметов крестьянского инвентаря. Мы отчетливо слышим их в фамилиях Скобелев и Скрябин (скряба – то же, что скребок), Лопатин и Телегин и т.п. Даже наименования отдельных частей орудий и повозок попали в фамилии: Обухов и Черенков, Лемешев и Рассохин, Полозов и Копылов, Колесов, Спицын, Чекин и т.п.
МИРСКИЕ МОНАХИ И РУССКИЕ РИМЛЯНЕ
Попов, Монахов, Пономарев, Звонарев, Дьяконов, Дьячков, Игумнов – все эти фамилии напоминают о должностях православной церкви. Чаще всего встречаются Поповы – в одной Москве их двадцать тысяч.
Можно задаться вопросом: неужели в старой Руси было такое множество священников, что их потомки – Поповы – встречаются теперь на каждом шагу? Вовсе нет. Далеко не все Поповы, как это ни странно, – потомки священников, потому что отнюдь не все Попы были попами. Видный аптропонимист Н.М. Тупиков, изучавший древнерусские имена и прозвища по средневековым документам, приводит в своем словаре 14 реально существовавших в XV – XVI веках людей по имени Поп и Попко (уменьшительное от Поп): большинство из них – крестьяне, и ни один не обозначен священником. Так же обстоит дело с Монаховыми. Известно, что монахи не имели права обзаводиться детьми. Если и случался грех, то монах никак не стремился усыновлять ребенка и тем более называть его Монаховым. Между тем людей с прозвищем «Монах» в старину было немало, о чем можно судить по распространенности фамилии Монахов. Монахи назывались и чернецами (Чернецовы).
Дело обстояло просто. Либо религиозная мать давала младенцу имя Поп или Монах из уважения к этим почитаемым ею людям. Либо уже за взрослым человеком закреплялось прозвище «Поп» или «Монах» по каким-то сходным чертам. Еще не так давно можно было услышать, как о человеке говорили: важный, будто поп; смиренный, как монах. А вполне мирской Монах обзаводился вполне законными потомками, и называли их сызмальства Монаховыми.
То же относится к имени Игумен (настоятель монастыря), с тем отличием, что давалось оно, как свидетельствует Тупиков, детям более знатных, состоятельных семейств. Игумен – персона важная, не какой-нибудь там поп или монах, и давать такое имя крестьянским детям, по-видимому, возбранялось. Игумновых немного.
Что же касается фамилий Пономарев, Звонарев, Дьячков, Трапезников (все – от названия низших церковных должностей), Ктиторов (ктитор – церковный староста), то исполнение соответствующих обязанностей не требовало «посвящения в сан»; с другой стороны, эти названия не были столь заманчивыми, чтобы нарекать ими детей. Поэтому, скорее всего, родоначальники названных фамилий получали их прямо от звания отцов. И хотя в нашей книге мы не занимаемся исследованием украинских фамилий, замечу попутно, что загадочные для многих фамилии Паламарчук и Титаренко происходят от украинских слов паламарь, то же, что пономарь, и титарь (искаженное ктитор).
Но этим тема «церковные фамилии» не исчерпывается. Она весьма обширна, занимательна и поучительна.
В XVIII веке русская церковь распространила по всей стране сеть своих начальных и средних учебных заведений – духовных училищ и духовных семинарий. Туда принимались лица всех сослозий: преимущество давалось детям церковнослужителей; обучение было бесплатным. Естественно, что бедный люд, стремясь дать сыновьям духовное образование, открывавшее доступ в привилегированное сословие, охотно отдавал их в такого рода школы. Выдержав экзамен, крестьянский паренек заносился в училищный реестр. При этом спрашивали его фамилию.
Чаще всего ответом было отчество без суффикса -ич – Яков Иванов (сын), или Лука Петров (сын). Подобное прозвание – Иванов, Петров – казалось слишком обычным, простонародным. Ведь священник должен был отличаться от своей паствы всем, в том числе и фамилией. С конца XVII века, когда в Центральную Россию хлынули носители церковной премудрости из Киева и соседних районов Украины, в моду среди священников вошли фамилии с окончанием на -кий, что считалось среди украинских пастырей признаком высокородности и высокоучености.
Впрочем, и на Руси фамилии на -кий издавна звучали аристократично: так именовались по своим вотчинам князья и другие родовитые люди: Шуйский, Вяземский, Воротынский, Оболенский. С эпохи Петра этим громким суффиксом завладело и духовенство. И вот крестьянский сын Иванов переименовывался в семинариста Ивановского или Иваницкого, а сын лавочника Лука Петров – в Петровского или Петрицкого.
Часто безропотному новичку тут же выдумывали фамилию по названию приходской церкви, откуда он прибыл: Троицкий, Успенский, Спасский, Покровский, Вознесенский. В других случаях в фамилию семинариста превращалось название родной деревни: Ковалевский, Пестовский, Синьковский. Истолкование такого рода фамилий – вещь чрезвычайно неблагодарная: мыслимо ли знать названия всех русских сел и деревень? Дед «неистового Виссариона» – В.Г. Белинского – был священником села Белынь. Сначала фамилия писалась Белынский; наш великий критик, будучи студентом, изменил ее на Белинский. Отец Н.Г. Чернышевского при поступлении в духовное училище получил свою фамилию по родному селу – Чернышеву. Отец писателя Златовратского был дьяконом известного во Владимире храма у Золотых Ворот. Дед автора «Очерков бурсы» Помяловского происходил из села Помялова, Новоладожского уезда. Прадед историка Ключевского служил в селе Ключи на Тамбовщине. Не зная этих фактов, мы вряд ли смогли бы догадаться о происхождении названных фамилий.
Впрочем, в воспитательных целях наставники будущих священников нередко придумывали своим подопечным и совершенно новые, нравоучительные фамилии: Богословский, Добромыслов, Добронравов, Тихонравов, Добровольский, Десницкий (то ость стоящий одесную, справа от Бога). Но и эти фамилии не всегда удовлетворяли наставников. Фантазия их была подчас безудержной: русскому парню по прихоти какого-нибудь ученого пастыря присваивалась непонятная фамилия, образованная из слов тех языков, на которых написаны главные церковные книги: латыни, древнегреческого и древнееврейского. Эти фамилии обычно были призваны выразить действительные или желаемые качества того или иного ученика, иногда же содержали какое-нибудь церковное понятие.
Вот перечень некоторых «иноязычных» фамилий:
Нередко семинарское начальство ради благозвучия попросту переводило – чаще всего на латынь – обычную русскую фамилию своего подопечного: Белов становился Альбовым, Бобров – Касторским, Надеждин – Сперанским, Соколов – Фальковским.
Любили пастыри и «птичьи» фамилии, тем более что пернатые издревле высоко чтились церковью. Но банальных воробьев и галок оставляли без внимания: предпочитали птиц, отличающихся высотой полета (Орловы, Соколовы), красотой (Лебедевы), сладкозвучным пением (Соловьевы или же по-гречески Аедоницкие). Нередкой среди семинаристов, а затем и священников была фамилия Крылов. О «растительных» фамилиях (Виноградов, Пальмин) уже говорилось ранее. Заметим также излюбленные духовенством «цветочные» фамилии – Розанов, Цветков, Цветаев.
Постепенно до высшего органа православной церкви – Синода – стали доходить сведения, что неуемная фантазия начальников духовных учебных заведении привела к тому, что в среде священников распространилось множество фамилий «странных и несвойственных для лиц духовного звания». В самом деле, некото