А. С. Не помню, нет под рукой цифры. Я, во всяком случае, не верю и внутренней, не могу верить. Возьмите хотя бы репортажи с уборки. Послушать — так не мы покупаем зерно, а у нас его весь мир покупает. Такие у нас успехи на хлебной ниве.
В. Л. Труд. Труд и организация труда — вот что нам надо, а не вычеркивание описаний американских и венгерских продмагов. Сидим как-то с Джоном Кристалом перед его домом, смотрим в поле, и он вспоминает… Вспоминает воспоминания своего отца: шестьдесят лет назад эти земли были непригодны для возделывания, без дренажа к ним было не подступиться. Дренаж делали вручную… Да, на этих огромных просторах — вручную. Тяжелейшая грабарская работа, рытье канав. «Когда я был маленький, — рассказывал Джон, — у нас работал один ирландец-эмигрант, копал с утра до вечера пять дней в неделю, чтобы заработать деньги и завести свою ферму. У меня осталось в памяти, что он очень много ел — потому что очень много работал, и мы, дети, должны были чистить для него картошку. Как много приходилось ее чистить!»
Я думаю, если нашему читателю и телезрителю мы будем рассказывать не только о том, какой продмаг в Америке, но и об этом ирландце, об этой картошке, о трудовом детстве нынешнего процветающего банкира Джона Кристала, то нечего бояться, что кто-то нас неправильно поймет.
Ю. БородайКрестьянский труд и сельская общность(Философско-экономические предпосылки перестройки аграрного производства)
Нашему земледелию очень дорого обошлось забвение той простой истины, что суть крестьянской работы — забота о благе живых организмов, какими являются почва, растения и животные, — несовместима с индустриальными формами организации наемного труда.
Большинство экономистов-плановиков, несмотря на очевидность неэффективности в сельском хозяйстве традиционных методов построения крупно-промышленного производства, по сей день не желают принять этот факт во внимание. Видимо, уж таков склад инженерно-экономического мышления, стремящегося исключить из расчетов не поддающиеся измерению «иррациональные» факторы, например такие, как привязанность деревенского труженика к земле, на которой родился, чувство хозяина, без которого невозможен добросовестный сельский труд. Впрочем, справедливости ради, надо сказать, что даже такой величайший экономист, как Маркс, отнюдь не сразу пришел к осознанию уникальной специфики сельскохозяйственного труда.
Проблемы специфики аграрного производства Марксу пришлось решать в период работы над завершающим, III томом «Капитала». Факты, из которых он исходил, заключались в следующем.
Аграрная революция в Англии дотла разорила сельскохозяйственное производство, практически полностью ликвидировала крестьянство, превратив большую его часть в доведенных до крайней степени деградации люмпенов — бродяг, проституток, нищих, разбойников, которые, как казалось правительству, были годны лишь на то, чтобы их вешать.[9] Но объективно таким способом был создан рынок дешевой наемной рабочей силы, что и явилось главным условием генезиса капиталистической крупной индустрии и основой ее чрезвычайно быстрого и бурного развития.
Характерно, что особое значение Маркс придавал такому фактору, как крайняя степень деградации бывших крестьянских масс. Он показывает, что машина — это не столько техническое изобретение, сколько результат социального процесса массовой пауперизации населения, что требовало расчленения целостного ремесленного труда[10] на ряд частичных примитивных операций, доступных полуидиоту или ребенку: «…в середине XVIII века некоторые мануфактуры предпочитали употреблять полуидиотов» (Т. 23. С. 374). С конца XVIII века начинается массовое применение в промышленности женского и детского труда. Все это ведет к дифференциации и упрощению инструментов различного назначения с целью приспособить их к «исключительным особым функциям частичных рабочих» (Там же. С. 353), а это, в свою очередь, — «создает одну из материальных предпосылок машины, которая представляет собой комбинацию многих простых инструментов» (Там же. С. 354).
Таков подробно описанный Марксом «классический» путь капиталистической индустриализации. Логично было предположить, что параллельно с крупной фабричной промышленностью и на подвергшейся «чистке» земле[11] будет строиться столь же высокоэффективное крупное сельскохозяйственное производство, основанное на базе машинной техники и дешевом наемном труде. И действительно, оно строилось — на родине капитализма, в Англии, что побудило Маркса сделать вывод о всеобщей закономерности данной тенденции (См.: Т. 23. С. 752―759). И хотя позже, в период работы над III томом «Капитала», сам Маркс вынужден был констатировать неадекватность прежних своих обобщенных прогнозов действительности (в той же суперпромышленной Англии вопреки первоначальной тенденции со временем утвердилась и по сей день процветает в качестве основной рентабельной формы аграрного производства вовсе не крупноиндустриальная, а семейная ферма, практически не применяющая наемного труда), именно первоначальный — преждевременный вывод Маркса был превращен в основополагающую аксиому нашими теоретиками конца 20-х годов. И по сей день редко кто решается посягнуть на эту «священную» догму, несмотря на то что вся мировая практика земледелия опровергает ее.
Наиболее убедительно эту догму опровергает опыт промышленно развитых стран, где, казалось бы, крупному капиталу давно пора вытеснить из аграрной сферы крестьянина, организующего самостоятельное семейное производство, и где именно это относительно мелкое производство по сей день тем не менее остается ведущим и наиболее эффективным, хотя уже и основывается не только на частной собственности (классический фермер), но и на разных формах владения: от бессрочной аренды до семейно-фермерского подряда в рамках крупного агробизнеса. Что касается последнего, то на индустриальной основе крупные агрофирмы США организуют, как правило, лишь предприятия переработки, сбыта и технического обслуживания; сам же процесс непосредственного производства аграрной биопродукции оказалось выгоднее предоставить разоренным банками относительно мелким семейным фермам, потерявшим право собственности на землю, но продолжавшим хозяйствовать на условиях подрядного договора (контракта). В этой феноменальной устойчивости традиционных форм крестьянско-семейного производства, доказывающих свою незаменимость даже внутри проглотивших их мощных агропромышленных монополий, видимо, есть закономерность, отражающая специфику деятельности земледельца.
Сам Маркс к концу своей жизни уловил эту специфику. В завершающем, III томе «Капитала» он, вопреки своим прежним прогнозам, вынужден был констатировать неспособность крупных аграрных «фабрик» конкурировать с мелким крестьянским хозяйством. Оказалось, что в странах, где в той или иной форме сохранилось традиционное крестьянское хозяйство (в Швеции, Франции, США), хлеба больше и он дешевле: «…в странах с преобладанием парцеллярной собственности цена на хлеб стоит ниже, чем в странах с капиталистическим способом производства» (Т. 25. Ч. 2. С. 371).
Так обстояло дело во времена Маркса. Точно так же оно обстоит и сейчас: в стране с самым высокоразвитым капиталом, в современных США, несмотря на мощный натиск крупного агробизнеса, подавляющую часть сельскохозяйственной продукции продолжают производить 1 млн 800 тыс. фермерских хозяйств, основанных на личном труде хозяина и членов его семьи. Разумеется, современные фермеры (американские, канадские, европейские) широко используют современную технику и по энерговооруженности не уступают промышленным рабочим.
Таковы факты. Важно дать им теоретическое обоснование. Суть теоретических аргументов, намеченных еще Марксом и объясняющих специфику аграрного производства, можно свести к следующему.
Аграрное производство несовместимо с частичным наемным трудом, поскольку промежуточные сельскохозяйственные работы практически не поддаются измерению и оценке в единицах абстрактного рабочего времени.
Производственный процесс в аграрной сфере нацелен на создание благоприятных условий живым организмам в условиях постоянно меняющейся природной среды. Единственным реальным показателем эффективности вложенного труда здесь является конечный результат — устойчивая урожайность. Качество и эффективность большей части промежуточных работ или отдельных операций принципиально не поддается точной оценке. Поэтому в сельском хозяйстве неадекватны ни почасовая, ни сдельная (например, за число обработанных плугом гектаров) оплата труда.
Живая природа, с которой повседневно взаимодействует крестьянин, не терпит бездушного отношения поденщика. Есть поговорка: «Злой хозяйке и добрая корова много молока не даст». Другими словами, в аграрной сфере важную роль играет такой внеэкономический и внеправовой фактор, как любовь к земле, к своему полю, саду, животным, предрасположенность к такого рода деятельности, которая осуществляется не за страх, а на совесть. Если в промышленности практически всю деятельность рабочего оказалось возможным измерять и регулировать четкими принудительными нормативами, поскольку она складывается из конечного ряда стандартных технологических процедур и ими исчерпывается, то крестьянский труд предполагает беспрестанную заботу о живом с оглядкой на небо и хозяйской оценкой изменчивой перспективы. Такой труд принципиально не поддается внешнему регулированию. От земледельца, если он не наемник и заботится об урожае, а не о поденной зарплате, требуется постоянная творческая корректировка последовательности технических операций, сроков их проведения и, прежде всего, самой их совокупности. Поэтому и плата за аграрный труд не должна зависеть от объемов, пусть даже рекордных, промежуточных работ, что типично и оправданно во многих отраслях промышленности, где рабочий, каждый на своем участке, призван изготовить соответствующий точным нормативам полуфабрикат. Крестьянина, если мы ждем от него эффективной работы, нельзя превращать в узкого специалиста, отвечающего только за свою часть дела; в этом принципиальное отличие з