4. Индустриализация животноводства. «Магистральным путем» в молочном животноводстве 10 лет назад был объявлен крупный бетонный «комплекс» с механизацией и доения, и кормления, и уничтожения навоза. По сей день практически ни один из этих коровьих дворцов-заводов не окупил затрат на строительство. Комплексы сократили коровью жизнь в среднем до трех отелов, тогда как в нормальных (доиндустриальных) условиях коровы телятся 15―16 раз и до седьмого отела только прибавляют надой. Другими словами, в промышленных комплексах коровы в массе своей не доживают до биологической зрелости: «…ежегодно — 7,5 миллиарда рублей основных средств, не успевших себя окупить и похищенных на „магистральной дороге“! А с кого прикажете спрашивать?» (Новый мир. 1986. № 12. С. 195).
Есть и другая сторона в этом «передовом» начинании — потеря навоза, ведущая к хронической нехватке органических удобрений.[14] Сейчас «их вносится в среднем более четырех тонн на гектар. А для того чтобы только приостановить убыль гумуса, требуется не менее семи тонн. В результате наши поля не наращивают, а теряют свое плодородие» (Коммунист. 1986. № 17. С. 44). К этому над добавить, что хороший эффект химудобрения могут дать только при сочетании их с органикой.
Таков эффект некоторых глобальных мероприятий (здесь дан далеко не полный их перечень), призванных перевести аграрное производство на индустриальные рельсы.
Почему все эти мероприятия заканчиваются провалом? Только лишь потому, что в основе их лежали технически ошибочные решения? Где искать объективный критерий их правильности?
Что лучше: кукуруза или горох, плуг или безотвалка, стационарный ток или комбайн?
Как нам представляется, хуже всего то, что на все такого рода вопросы отвечает у нас не крестьянин, полностью лишенный инициативы и самостоятельности, не крестьянский кооператив, призванный, по мысли Ленина, решать весь комплекс производственных, финансовых и соцкультбытовых своих проблем, но организованная в жесткую систему институтов и контор бюрократия, с точки зрения которой население — это абстрактный «трудовой ресурс», вроде угля или руды, а самопрокормление державы — инженерная задача, требующая обобщенного экономико-математического анализа и утвержденного вышестоящим органом в качестве единственно правильного для всех директивного решения. Со временем обязательно обнаруживается, что решение было «ошибочным» (а оно априори ошибочно, поскольку навязано сверху всем без разбору — принудительно). Потом будет другое решение, третье… А ведь вроде бы уже ясно, что задача самопрокорма страны требует не новых глобальных технократических экспериментов, а радикальных социально-политических реформ. Это вовсе не техническая, не инженерно-экономическая задача. И если директивно-ведомственный подход к делу сейчас уже не приносит успеха даже в промышленности, то в сфере аграрного производства, которое принципиально не совместимо с индустриальными формами жестко регламентированного отчужденного труда, такой подход к делу грозит окончательным разорением.
Признаки этого разорения — брошенные деревни и заросшие сорным лесом поля Нечерноземья. Причины этого безобразия отнюдь не только в глобальных инженерно-экономических экспериментах, полигоном которых становились прежде всего области, призванные обеспечивать Продовольственную программу, то есть производящие хлеб, мясо и молоко. Еще более разорительными оказались перекосы централизованной бюджетной политики, отсутствие объективного механизма «определения стоимости» и система произвольно назначенных монопольных цен.
В. И. Ленин писал: «Поскольку устанавливаются, хотя бы на время, монопольные цены, постольку исчезают до известной степени побудительные причины к техническому, а следовательно, и к всякому другому прогрессу, движению вперед» (Полн. собр. соч. Т. 27. С. 397). Вопреки этому ленинскому положению, на все основные виды сельскохозяйственной продукции у нас назначаются цены, чаще всего не имеющие никакого отношения ни к реальным трудовым затратам, ни к их подлинной меновой стоимости. Например, в течение многих десятилетий сохранялись относительно низкие цены на хлеб (пшеницу, рожь), картофель, лен, по сравнению с ценами на хлопок, чай, цитрусовые. В результате у колхозника в РСФСР, имеющего самую высокую в стране нагрузку посевной площадью и самое большое число отработанных в год человеко-дней, доход почти в два раза ниже, чем в Таджикистане, где площадь пашни на одного колхозника в 8 раз меньше, чем в РСФСР (См.: Народное хозяйство СССР, 1922―1982: Юбил. стат. ежегодник. М., 1982. С. 292―293).
В 50-х годах стоимость валового сбора продуктов растениеводства за один трудодень по закупочным ценам в Нечерноземной зоне была в 10 раз ниже, чем в Узбекистане, и в 15 раз ниже, чем в Грузии (См.: Вопросы истории. 1970. № 6. С. 13―16). Похоже, что с тех пор это положение мало в чем изменилось. Надо ли удивляться, что население тает именно в тех регионах, которые призваны выполнять Продовольственную программу: «…во многих областях РСФСР и УССР, в Латвии и Эстонии смертность в сельской местности превысила рождаемость» (Наш современник. 1986. № 12. С. 136).
Общеизвестно, что ни Маркс, ни Ленин никогда не идеализировали мелкокрестьянскую частную земельную собственность. Маркс в III томе «Капитала» писал: «Мелкая земельная собственность создает класс варваров, который наполовину стоит вне общества» (Т. 25. Ч. 2. С. 378).
Однако, написав это, Маркс счел нужным тут же заметить, что, с другой стороны, крупное аграрное производство, основанное на отчужденном труде, «подрывает рабочую силу в той последней области, в которой находит убежище ее природная энергия и в которой она хранится как резервный фонд для возрождения жизненной силы наций — в самой деревне» (Там же. Курс. мой. — Ю. Б.). Эти слова Маркса должны звучать сейчас как пророческое предупреждение: если, пытаясь построить централизованно управляемое индустриальное сельское хозяйство, мы большинство деревень обрекаем на смерть в качестве «неперспективных», то рискуем окончательно подрыть корни не только аграрного производства в стране, речь идет о возможностях физического воспроизводства и морального возрождения социалистических наций.[15]
Нам представляется, что возродить деревню — это первоочередная задача социалистической перестройки на современном этапе развития. Вспомним, что и свой нэп Ленин начинал с деревни — замена продразверстки продналогом, что сразу же привело к оживлению рыночных отношений и в сфере собственно промышленного производства, поскольку крестьянин получил возможность своим живым рублем диктовать городской промышленности, что именно ему нужно, а чего ему и совсем не надо навязывать. Но проблема не сводится только к оживлению рыночных отношений, есть вещи важнее.
Цель перестройки — так наладить производственные отношения, чтобы каждый трудящийся смог относится к делу не бездушно, как наемный поденщик, а по-хозяйски, с ответственностью за конечные результаты ассоциированного труда. Выражаясь философски, это значит «снять» отчуждение — безразличное отношение работника к своему делу.
В чем же суть отчуждения?
В философской литературе весьма широкое распространение получила тенденция связывать отчуждение с разделением труда — вплоть до их отождествления. Легко показать, что эту тенденцию первоначально задал сам Маркс в таких своих относительно ранних, по преимуществу философских, трудах, как «Экономическо-философские рукописи 1844 года» и «Немецкая идеология»; именно эти работы Маркса очень хорошо освоены философами. К сожалению, гораздо меньше освещен тот факт, что позже, в период написания «Капитала», — произведения по преимуществу экономического, — Маркс весьма существенно откорректировал и свою исходную общефилософскую позицию, при этом наиболее радикальному пересмотру подверглось понятие отчуждения труда.
Разделение труда неустранимо: оно было важным фактором прогресса в докапиталистических обществах, стало определяющим принципом капиталистической индустрии и, очевидно, будет и в дальнейшем только углубляться при социализме. И, вместе с тем, главная задача социалистического строительства на современном этапе — «снять» отчуждение. Как это совместить?
Чтобы не путаться в противоречиях, очень важно твердо осознать, что зрелый Маркс — Маркс «Капитала» — связывал отчуждение уже не с «частичным трудом», то есть не со специализацией, но прежде всего с наемным трудом.
Отчужденный труд — это принудительный труд. Это либо труд раба, либо труд наемного рабочего, «который по своей сущности всегда остается принудительным трудом, хотя бы он и казался результатом свободного договорного отношения» (Т. 25. Ч. 2. С. 385). Вся современная промышленность базируется на наемном труде. Но специфика аграрного производства в том и заключается, что даже в рамках капитализма оно оказывается несовместимым с отчужденным наемным трудом.
В добуржуазных обществах, основанных на земледелии, у непосредственных производителей, конечно, тоже отчуждается часть их овеществленного труда — в форме натуральной подати или денежной ренты. Но при этом отчуждению не подлежит сама способность к труду — рабочая сила, не отчуждается конкретная трудовая деятельность крестьянина или ремесленника. Другими словами, у крестьянина, даже крепостного, сохраняется еще весьма значительная доля хозяйственной самостоятельности. У него отнимают часть готового продукта (или принуждают продавать эту часть на рынке — денежная рента), но при этом общая цель, последовательность операций и сам смысл его повседневной трудовой деятельности не задаются извне; в отличие от наемного труда, труд крестьянина — «хозяина», хотя и не обязательно собственника, — сохраняет характер целесообразной деятельности и, соответственно, значимость нравственной ценности.