— Как жить и что делать по совести? Во-первых, наверное, мы должны быть правильно ориентированными, нравственно и духовно, то есть знать те координаты, по которым должно происходить движение жизни. Потому что во многих случаях произошла подмена или смещение нравственных понятий, и началось это не вчера, не в 30-е годы, а гораздо раньше, наверное, даже с лишним 100 лет назад, и если в какой-то момент происходило выправление общественной нравственности, то затем опять многое терялось.
Когда хоронили Достоевского, огромная толпа народа провожала его в последний путь. Прошло 25 лет, и у могилы великого писателя собралось всего девять человек. Вот насколько изменилось отношение к этому властителю дум, как тогда называли Достоевского, к человеку, которого обожали и который действительно был властителем дум. Думы-то другие стали. И властители появились другие, и отношение к нему в корне изменилось.
Точно так же понятия, бывшие нравственностью, одухотворенностью, совестью, к началу века, по крайней мере к началу первой мировой войны, стали терять прежние очертания и живое значение и все больше превращаться в милую ветхость бабушкиных сундуков. Спустя еще десять — пятнадцать лет о них и вспоминать сделалось неприлично. Их затмили и превратили в старорежимную идеологию новые требования. Дольше всех держалась, кажется, совесть, но затем и из нее сделали инструмент послушания. Нравственность заменили соблюдением писаных законов, политграмотой заменили духовность. Жизнь перешла во внешние формы, внутреннее порицалось.
Можно говорить о возвращении нравственности и духовности в последние два-три десятилетия. Но — в ином качестве. Пожалуй, можно с уверенностью говорить лишь о возвращении слов, которые треплются сейчас нещадно, под словами же сплошь и рядом мы имеем в виду совершенно разные вещи. Теперь, право, трудно разобраться, что нравственно, что безнравственно. И дело не в давлении официальной точки зрения. Официальная точка зрения не воспрещает иметь правильное представление об этих ценностях. Не воспрещает. Но человек успел заблудиться, последовал за какой-то ложной системой координат и позволил увести себя в такие дебри, из которых теперь непросто выбраться. Даже и имея возможность выбраться, он не знает, как это сделать, а чаще всего не знает, что и нужно выбираться, полагая, что находится на правильном пути.
Так что жить по совести — это прежде всего найти свое место в нравственном миропорядке, понять меру своего отклонения, а потом уже, исходя из этого места, исходя из точки, в которой находишься, продолжать движение.
Ну, а что касается чисто практического проявления совести — в отношении к работе, к близким, к окружающим, тут, наверное, все понятней.
Если грубо говорить, совесть существует как бы в двух этажах: духовная совесть — высшая — и практическая. В отношении к практической человек не заблуждается, он знает, как жить по совести.
— Не укради, не обмани, не предай?..
— Да.
— Но ведь и крадут, и обманывают, и предают, а к близким своим, к детям заботливы, добры и тоже наставляют их: не укради, не предай…
— Люди, которые имеют двойную совесть — на службе одна, дома другая (как двойная точка зрения), — это уже от испорченности, от приспособленчества, от флюгерства.
А есть люди, которые так не умеют, они в худшем случае отмалчиваются там, где требуют от них совесть искривлять. Или говорят правду. Страдают за нее, но — говорят.
А ведь было принято лукавить, иметь для общественных нужд совесть одну, а для себя, для личного пользования — другую. Но если совесть участвует во лжи, это уже не совесть, а что-то другое. И остается та малая часть совести, с которой человек приходит домой, считая, что она-то и поможет ему выстоять. Однако не может такого быть, чтобы на службе он лукавил, дома — нет. Ложь — это ржа, она проявит себя и в домашних условиях, в личной жизни. Одна сторона совести не может долго оставаться чистой, заповедной. Заражение так или иначе произойдет. Неискренность будет подавлять искренность, и поражение неизбежно. А отсюда или полный цинизм, или трагедия.
— Валентин Григорьевич, но ориентиры ведь известны, они извечны, о ценностной системе координат каждый имеет представление. И в общественном мнении нравственные ориентиры сегодня определяются с большой откровенностью. В чем же тут вопрос?
— Тут разговор, наверное, уже должен идти о правде. Не может произойти улучшения личностной совести, пока не проявит себя в полной правде общественная совесть.
Шукшин говорил: нравственность есть правда. Это верно. Но правда — не вся нравственность, хотя начинается и стоит нравственность на правде.
Сейчас легче говорить правду. Но делаем мы это как-то очень стеснительно. Только с определенного времени. Только с застойных явлений, а ведь и застойные явления стали возможны благодаря умолчаниям. Мы потому и испытываем сегодня тревогу, что недоговоренность продолжается, а значит, остаются запасные позиции для отступления. Дмитрий Донской, выведя свое войско на Куликово поле, распорядился разобрать переправы — или победа, или смерть. Отступать было некуда. Сейчас для нашего общества столь же решительное время. Умолчание, как метастазы, могут повести к новой лжи, а на преодоление новой лжи нашего нравственного здоровья не хватит.
Непонятно, кого мы боимся обидеть, скрывая правду и не давая определенных оценок коллективизации. Жившее и действовавшее тогда поколение, общественную систему? Но ошибки были не следствием системы, а нарушением ее, не актом необходимости, а актом противозаконности, коль осуществлялся страшный произвол по отношению к крестьянину. Что касается поколения — в лучшей части оно и пострадало от произвола, а с той частью, которая проводила произвол и у которой остались от него приятные воспоминания, можно и не посчитаться. Только в том случае, когда мы отделим лучшее от худшего и дадим тому и другому справедливую оценку, и может произойти необходимое очищение и выправление.
Это относится и к нашим сегодняшним делам. Говоря об ошибках прошлого и добиваясь факта их признания, мы не можем оставлять на будущее и ошибки настоящего. Это значило бы удовлетворяться только правдой о прошлом. В таком случае ускорение может оказаться даже и опасным и завести далеко, если, прибавляя обороты, мы двинемся вперед, занятые освоением расходов, а не прибавлением доходов.
Ни для кого сегодня не секрет та исключительно опасная для природы, экономики и морали бесконтрольная деятельность, которую проводит Министерство мелиорации. Общественность давно ставит вопрос, чтобы контрольные органы провели строгую ревизию. На что тратятся этим министерством десятки миллиардов рублей, что делают они с землей, на которой проводят свои работы, и каков экономический эффект от израсходованных средств? Но по-прежнему к голосу общественности мало прислушиваются. С огромным трудом, благодаря правительственному постановлению, удалось временно остановить проекты поворота северных и сибирских рек. И что же? Проекты остановлены, но что толку с того, если финансирование остается прежним и ни один из виновников не наказан, а министр мелиорации Н. Васильев получает высокую государственную награду. Это вызывает недоумение и понимается как поддержка поворотчикам.
Поневоле приходит на ум абсурдная, казалось бы, но не лишенная оснований мысль: те средства, которые высвобождаются от снятых с вооружения ракет средней и меньшей дальности, — не пойдут ли эти деньги на дальнейшее вооружение и наращивание мощностей Министерства мелиорации, Минэнерго, Лесбумпрома и других министерств и ведомств, практика хозяйничанья которых на родной земле сравнима с колониальной политикой? Увеличение мощностей того же Министерства мелиорации, дальнейшее потворствование затратной экономике может принести государству только вред.
Не буду говорить обо всей стране, что же касается Сибири, то здесь министерства и ведомства хозяйничают кто во что горазд, безжалостно грабя сибирскую землю. Остановить их некому. Местные органы власти в сибирских областях и краях ведут себя по отношению к ним робко и искательно, довольствуясь объедками с богатого стола. Они уже и тому рады, если взамен озер и рек, богатейших черноземов и огромных площадей им пообещают то домостроительный комбинат, то троллейбус в городе, то Дворец культуры. Так происходит сейчас в Горном Алтае. Сделка даже и не скрывается: если будет построен на Катуни каскад ГЭС (а значит, и погублена эта удивительная река в одном из самых экологически чистых на земле мест), Минэнерго оставит из милости после себя домостроительный комбинат. Надо уточнить: панельного домостроения, от которого следовало бы отказаться даже и в том случае, если бы за него давали большие деньги, а не платить благополучием и здоровьем родной земли.
В «Литературной газете» в свое время была статья О. Чайковской «Сдвиг» в связи с прокладкой метро под Библиотекой имени Ленина. Я часто вспоминаю эту статью, в которой речь шла и о сдвиге совести, сдвиге сознания у части нашего народа. Да, не только у технократов произошло отмирание гуманитарной и духовно-охранительной части мозга, эта страшная болезнь распространилась шире и приняла опасные формы. Это в общественном организме тот же синдром приобретенного иммунодефицита, против которого, в отличие от медицинского СПИДа, не только не ведется борьба, но и болезнь не считается за болезнь, а принимается за новое сознание, отвечающее духу времени. А дух этот, надо сказать, к бедам земли глух. Но проник он во все слои общества — от рабочего и младшего научного сотрудника до партийного руководителя.
В связи с борьбой за Байкал я получил и продолжаю получать огромное число писем. Не сотни даже, а тысячи и тысячи. В основном это поддержка усилий по спасению Байкала. Люди предлагают свои услуги, деньги, силы на мероприятия по его охране, возмущаются сторонниками промышленной эксплуатации Байкала. Однако есть и люди, которые спрашивают: Волгу погубили, Днепр, Дунай, Ладогу тоже, почему Байкал должен оставаться чистым? Есть логика в такой постановке вопроса? Логика есть, но как бы перевернутая, когда за образец берется не лучшее, а худшее. На это и рассчитывает сдвинутое набекрень технократическое мышление: отказаться от эталона и опустить норму до таких отметок, уровень которых сравнить было бы не с чем. А тем самым снижается уровень и здравого смысла, и совести.