— Не удивлюсь, Валентин Григорьевич, да и вы, наверное, не удивитесь, если кто-то сейчас скажет: ну вот, Распутин опять о Байкале, о повороте рек… Действительно, ведь много об этом сказано, много написано, так много, что, возможно, в обществе возникла иллюзия достаточности разговора на эту тему, иллюзия решения той и другой проблемы…
— Тревога о природе никогда не исчезнет, а исчезнет — так вместе с природой.
С принятием правительственного постановления проблема Байкала не решена. Постановления принимались и раньше. И если бы они хотя бы наполовину выполнялись, судьба Байкала, конечно, могла быть иной. Но министерствам удавалось или поправлять их следующим постановлением в свою пользу, или, не тратясь даже и на эти усилия, вовсе не обращать на них никакого внимания. Это опять к вопросу о совести, о ее профессиональном и общественном выражении.
Надо признать, что столь решительного и направленного именно на сохранение Байкала постановления, как последнее, принятое в апреле прошлого года, еще не бывало. Но и в нем есть досадное недоразумение. Это прежде всего пункт, предусматривающий строительство водоотвода промстоков Байкальского целлюлозного комбината. Промстоки Байкалу, разумеется, не в радость, но трубопровод не спасет Байкал. Это половинчатая и неэффективная мера. Сказав «а», на «б» духу не хватило.
Не прошло и года после принятия постановления, а уже, что называется, невооруженным глазом видно, как встречными и тайными мероприятиями пытаются ослабить его действие. Лесбумпром, не дожидаясь, когда высохнут на правительственном постановлении чернила, увеличивает для БЦБК план (стало быть, увеличатся сбросы); Госплан намечает в ближайшие два десятилетия значительно увеличить в Приангарье продукцию химической и нефтехимической промышленности (воздушные выбросы понесет в Байкал); на озере Хубсугул в Монголии по межэкономическим связям предполагается строительство мощного комбината по производству фосфорных удобрений (Хубсугул Селенгой связан с Байкалом, пострадает и одно озеро, и другое).
Словом, не мытьем, так катаньем. Шумите, братцы, шумите, а мы своего добьемся: не бывать Байкалу!
— Нередко приходится слышать прямой вопрос: неужто не может наша страна, наше общество обойтись без этого комбината?
— Может. Необходимость его сильно преувеличена. Двадцать лет нас обманывают, будто без байкальской целлюлозы ну никак, хоть караул кричи. Так было со скоростной авиацией, во имя которой-де строился комбинат, но ни грамма байкальской целлюлозы не пошло на скоростную авиацию; так происходит теперь с шинной промышленностью, где байкальская продукция идет на устаревшую технологию и приносит убытки. Нет сомнения, что легкая промышленность тоже обошлась бы без байкальской целлюлозы. Специалисты считают, что и углеродную нить необходимого качества можно получать не обязательно из байкальской целлюлозы. Доказательство тому — запланированное перепрофилирование комбината.
И значит, нет никаких веских оснований, чтобы упорствовать в сохранении комбината на берегу Байкала. Но если бы они даже и были, Байкал дороже.
— Вы думаете, что вопрос о байкальском комбинате из экологического и экономического уже полностью перешел в нравственный?
— Давно перешел. Давно стал показателем нравственной и духовной зрелости общества, его хозяйственной и гражданской культуры. Несколько лет назад мне пришлось принимать участие в разговоре, когда одно ответственное лицо в порыве откровенности сказало: вы что думаете, мы не понимали, что комбинат на Байкале нельзя строить? Понимали. Но нельзя было допустить — ни одно государство этого не допустит, — чтобы в развернувшейся тогда дискуссии победили гуманитарии.
То же самое, похоже, происходит и сейчас. Ни для кого не секрет, что строительство трубы, которая обойдется государству почти в те же деньги, что и комбинат, — ошибка, очевидная ошибка в ряду многих ошибок, свалившихся на Байкал, но признать ее не хотят. Правда, президиум Академии наук единогласно высказался против трубы. В Иркутске в последнее время собрано более 70 тысяч подписей против трубы и за скорейшее перепрофилирование комбината. Отсылать их некуда. Письма, которые отправлялись в ЦК по накатанной дорожке: ЦК — Совмин РСФСР — Иркутский облисполком, — возвращаются обратно.
А в Иркутске люди, собирающие подписи, подвергаются резкой, несправедливой критике в местных газетах и по телевидению, их действия объявляются противозаконными и вредными. Все как встарь, как в 30-х и 60-х годах, только что дело не дошло до арестов. Если подпись под обращением к трудящимся Прибайкалья ставит член партии — выговор ему, как будто членство в партии — это особая совесть. Вот один из примеров. На релейный завод, как только туда принесли письмо, как только там начался сбор подписей, тут же из обкома приезжает человек, письмо изымает, сбор подписей приказывает прекратить. А на следующий день нескольким успевшим подписать письмо коммунистам партком объявляет выговор.
Тем не менее иркутская общественность немалого добилась, пришлось и обкому партии согласиться с теми, кто представил неопровержимые доказательства ненужности трубопровода. Сейчас строительство его приостановлено, но дальнейшая судьба его пока остается неясной.
— Поясните, пожалуйста, что за обращение, откуда взялось?
— Это письмо-обращение инициативной группы, которая была создана на встрече избирателей с депутатом Верховного Совета СССР председателем президиума Восточно-Сибирского филиала Сибирского отделения АН СССР академиком Н. А. Догачевым. В эту группу входят и ученые, которые хорошо знакомы с нынешней ситуацией на Байкале, в руках у которых расчеты и научные выводы. Ничего противозаконного в их действиях нет. Они предупреждают о последствиях и добиваются, чтобы не свершилось очередное головотяпство, которое, с точки зрения здравого смысла, и является противозаконным и противоестественным.
— Можно сказать, что тут прекрасно сработал один из механизмов демократии…
— Именно. О роли общественности в решении государственных вопросов в новых условиях перестройки и гласности не однажды говорилось. Но, кажется, самое большое испытание для нашей демократии — довести слово до дела, до практики. Вот тут механизм торможения и старых, устоявшихся взглядов срабатывает на полную мощность.
Мы сами призвали народ к деятельности, к гражданской активности, самостоятельному взгляду.
Он отозвался на наш призыв — так почему же, как в Иркутске, надо затыкать ему рот и прибегать к недостойным нынешних перемен ярлыкам? Минувшие десятилетия показали: ничто так не опасно для любой страны, как равнодушие народа. Оно плодит бюрократизм и преступность. Оно приводит к непоправимым последствиям в судьбе народа.
Радоваться надо, что общественное мнение вышло из круга забот о собственном животе и откликнулось на государственные интересы, на жизненно важные вопросы судьбы родной земли. А мы вместо этого: цыц! не сметь! В грубом администрировании и технократическом властвовании, как в атомной войне, победителей быть не может. Я ставлю рядом эти, казалось бы, несравнимые понятия не случайно: и в том и в другом случае дальше только гибель.
— Расслоение общества — явление застойного периода — уродливо сказывалось на духовном состоянии жизни. Бюрократические извращения и всякого рода злоупотребления настолько исказили нашу жизнь, что выправление казалось невозможным. Видите ли вы перемены сейчас в этом плане?
— Перемены есть. Если говорить о расслоении вертикального плана: бюрократия и народ — бюрократия сейчас чувствует себя довольно неуютно. Вернее, чувствовала. В последние месяцы она, я думаю, приободрилась. Безнаказанность, с одной стороны, аппаратная солидарность против практического применения нового мышления, с другой, вернули ей настроение прочности. А к шумовым эффектам она начинает привыкать. Она-то и взяла на себя роль устроителя этих эффектов.
Однако самое неприятное расслоение, даже раздробление — в горизонтальном слое. Сейчас трудно говорить о народе как о чем-то едином, объединенном общей целью. Главные цели заговорены и захламлены второстепенными. Как никогда прежде, мы показываем себя населением, стремящимся продемонстрировать свои различия: возрастные, национальные, культурные, вкусовые, профессиональные. Народ всегда объединяла и одухотворяла забота о своей земле как месте рождения, пропитания и вечности; когда же эти заботы ослабли, неминуемо должны были и ослабнуть связи внутри народа. И ничего утешительного впредь при продолжающемся беспамятстве и обирании своей Родины ожидать нельзя. Перестройка сознания должна начинаться с этой азбуки, на которой стоит все и вся, начиная от первого ощущения ребенка и кончая словом государственного деятеля.
При прежней практике отношения к нашей природе новое сознание невозможно. Пока не будет вслух сказано, сколь страшную роль в судьбе Байкала сыграл академик Жаворонков, пока не дана будет справедливая оценка переворотчикам родной земли и воды типа министров Васильева, Бусыгина и других, пока не откажемся мы от психологии потребительства, никакие призывы не смогут принести желанный результат.
Отношение к земле, к прошлому страны, утеря и подмена нравственных идеалов сказались и на культуре. Она потеряла свое самоценное значение и принялась наперебой предлагать разные, порой противоположные идеалы. Мы могли не следовать принципам, но до сих пор мы знали, что хорошо и что плохо, а сейчас эти понятия запутываются и смешиваются.
— Смешение, запутывание происходит на каком-то новом уровне, с новыми оттенками?
— Испытанными способами: что было плохо — объявляется «хорошо», что было уродством — рекомендуется в красоту, ложные ценности претендуют на место истинных, искусство открывает двери для дешевой развлекательности, пошлости, больше того — начинает издеваться над тем, что являлось для человека и народа святынями. Дошло до того, что понятия «родина», «партия», «память», «история» все больше и больше сталкивают в националистическое русло.