Вся история духоборцев, их учение и традиции всегда передавались устно, из рода в род, — грамоту знали немногие, даже вожди не все умели читать и писать. Мировоззрение духоборцев изложено в псалмах, молитвах и стишках, которым учат с детских лет и которые они несут всю жизнь в сердцах и возвещают во языцех. Собрание духоборческой мудрости составляет «Животную книгу», то есть изустную «Книгу жизни», или живую книгу. «Животная книга» хранит народную мудрость, предания и наставления, учит отношению к Богу, людям, к царям и вельможам. Я упомянул о вождях. Так вот, одним из первых известных нам вождей духоборцев был старик крестьянин Силуян Колесников из села Никольского Екатеринославской губернии (в 1750―1775 гг.), а затем Илларион Побирохин — купец из села Горелого Тамбовского уезда, сосланный за «смущение» народа в Сибирь на поселение.
С 1801 года по указу Александра I началось переселение духоборцев в Мариупольский уезд Новороссийской губернии на реку Молочную, сначала из Слободско-Украинской и Екатеринославской губернии, затем — из Воронежской, Тамбовской и других губерний, вплоть до духоборцев, живущих на Кавказе и даже в Финляндии. На «Молочных водах» возглавил духоборческих переселенцев Савелий Капустин, опиравшийся в своем управлении на совет из 24 стариков — представителей от разных деревень, объединенных в общину: от Богдановки, Спасского, Троицкого, Терпения, Тамбовки, от Родионовки, Ефремовки, Горелого, Кирилловки при Азовском лимане и других.
Вождь обладал большой властью, опирающейся на его авторитет среди единоверцев. Например, Капустин, по преданию, отличался необыкновенным умом, красноречием, замечательной памятью. По свидетельству духоборцев, знал наизусть всю Библию и помнил все, что ни прочел. Был он высокого роста, мужественного сложения, и его величественная осанка, походка, взгляд внушали невольное уважение.
По соседству с духоборцами в Новороссийской же губернии жили и меннониты — колонисты, переселившиеся из Польши, а туда чуть ли не из Голландии и Германии, — близкие по своим религиозным воззрениям к духоборцам. Меннониты жили единолично, но были известны умением хозяйствовать, а также тем, что использовали более передовые методы возделывания земли, содержания и разведения скота.
Савелий Капустин ввел у духоборцев общность имущества и общинное землепользование: поля обрабатывались сообща, а жатву делили поровну. На случай голода были устроены запасные магазины-склады. Соседство же с меннонитами оказалось для духоборцев во многом полезным, так как они охотно перенимали от них передовое ведение хозяйства, методы строительства домов и даже заменили зипун и лапти европейской одеждой и башмаками.
Местное начальство отзывалось о мелитопольских духоборцах самым лучшим образом, отмечало их деятельность, неутомимость в работах, усердие к сельскому хозяйству. В донесениях читаем, что леность и пьянство у духоборцев нетерпимы до того, что зараженных этим пороком они исключают из своего общества. Подати и повинности платят исправно, потому что живут зажиточно, в обращении с начальствующими лицами покорны.
Все это вызывало раздражение прежде всего у русского православного духовенства: священникам было запрещено высочайшим указом 1801 года даже входить в дома духоборцев. Начиная с 1816 года на имя херсонского военного губернатора графа Ланжерона полетели доносы, обвинения духоборцев в укрывательстве преступников и злодеев. Капустина обвиняли в распространении ереси среди соседей «российской породы». Начались преследования Капустина, заключение его в тюрьму, истязания. В 1817 году истощенного 74-летнего старика Капустина отдали на поруки духоборцам, которые вскоре объявили, желая спасти его, что он умер и погребен в селе Горелом, хотя он продолжал жить до 1820 года. Тучи сгущались, надвигались новые испытания для духоборцев.
С воцарением Николая I разразилась над духоборцами гроза: вышло «высочайшее повеление всех принадлежащих к пагубной секте духоборцев переселить в Закавказские провинции». С момента объявления этого указа в 1839 году для духоборцев вновь наступает период освоения новых земель в условиях тяжелейших гонений.
До наших дней на границе с Турцией, в Закавказье, на семи ветрах высокогорного плато, где снег лежит восемь месяцев в году, живут русские люди — потомки ссыльных духоборцев — в деревнях Богдановка, Спасское, Троицкое, Родионовка, Терпение, Тамбовка, Горелое…
С 40-х годов прошлого столетия вдали от России, за хребтами Кавказских гор, обживали эти каменистые земли, разводили скот и быстро богатели 20 тысяч русских сектантов. Ни разбойничьи набеги на них иноверцев, ни лихорадка и суровый климат не сломили их. При каждом селении, как и на «Молочных водах», у них были общие земли, которые обрабатывались сообща, общественные табуны лошадей и скота. Доходы от общинного хозяйства шли на нужды сиротского дома, на помощь одиноким и немощным. Около двадцати лет руководила духоборцами в Закавказье Лукерья Васильевна Калмыкова — Лушечка, как называли ее единоверцы.
После смерти Л. В. Калмыковой, которую духоборцы почитали великой женщиной, вождем стал ее духовный сын, 20-летний Петр Васильевич Веригин (1858―1927). Не успев взять бразды правления в свои руки, он был сослан в Обдорск Тобольской губернии по навету своих противников. Но и из ссылки он продолжал руководить большинством духоборцев, посылая им регулярно наставления о том, как организовать свою материальную жизнь и какими путями совершенствоваться духовно, готовясь к предстоящей неравной борьбе с российской государственной машиной.
Вот некоторые мысли Петра Васильевича, переданные из Обдорска устно Конкиным для сведения и руководства общинникам Закавказья: «…нам предстоит еще борьба с милитаризмом, и, чтобы наши страдания не прошли бесследно, мы должны совершить ее. Предки наши много страдали за освобождение себя и потомков своих от ложных толкователей истинного божьего пути, — это от попов и всех церковных обрядностей. Их так же ссылали, как и нас, но в еще более отдаленные и худшие места: в Колу, Камчатку, заточали их в каменные столбы, где они выдерживали до двенадцати лет и умирали».
Веригин говорит, что духоборцам нужно отказываться от присяги и не идти в солдаты: «Но приступать к этому время будет впереди, а теперь мы должны подготовить себя к этому, и подготовить искренно, сознательно… Работать и трудиться надо. Но труд этот должен быть честный и справедливый, заимствовать труд от другого человека и пользоваться им несправедливо, даже предосудительно». Среди его поучений можно найти и такие: «Пьянства яко ада избегайте, воздержанные живут здраво и хорошо, от невоздержания рождается болезнь, от болезни — смерть. А о курении табака и причинении им вреда не нужно и объяснять».
«Не убий!» — главная заповедь для П. В. Веригина. Он исподволь готовил свой народ к поистине высокому гражданскому поступку — отказаться от военной и полицейской службы. Добиться этого было нелегко. Живя на Кавказе, под влиянием кавказских обычаев люди привыкли носить при себе оружие для защиты от частых набегов и разбоев или держали его дома как украшение. Но это противоречило учению отцов и дедов о непролитии крови. Об этом-то и напомнил единоверцам их новый вождь.
Многое в учении духоборцев было созвучно мировоззрению Л. Н. Толстого 80 — начала 90-х годов. Отсюда столь глубокий, длительный интерес Льва Николаевича к духоборцам, их борьбе с государством, к дальнейшей их судьбе после переселения в Канаду.
Знакомство Льва Толстого с духоборцами произошло в середине 90-х годов, сначала заочное — в переписке, а потом личное — с Петром Васильевичем Веригиным, а также с П. В. Планидиным, С. Е. Черновым, В. В. Веригиным, В. Объедковым, В. Верещагиным, И. Абросимовым, Н. Зибаревым и некоторыми другими.
В мае — июне 1895 года по всем гарнизонам, где служили духоборцы, прошла волна отказов от присяги и военной службы. Их стали арестовывать, отправлять в дисциплинарные батальоны, истязать. В ночь с 28 на 29 июня в духоборческих селах запылали огромные костры: горело сложенное в кучу оружие. Это означало, что духоборцы готовы терпеть посягательства на их жизнь и безопасность, но не позволят сами себе совершить насилие над другим человеком.
«Старички» духоборцы рассказывают, как это было: «Выбрали мы место, с давних времен назначенное для собраний, называемое Пещерой, которое находилось в трех верстах от Орловки, а от других селений наших еще дальше.
Собрались мы на это место, сложили в кучу все оружие, обложили дровами, углем, облили керосином — все это было заранее приготовлено — и зажгли. Народу присутствовало до двух тысяч человек. Так как об этом деле мало кто знал, то, видя пламя костра необыкновенной величины, ночью пришли многие из армянских и татарских селений и дивились этому делу.
За это время сотник Прага, узнав, что случилось сожжение оружия, сообщил высшему правительству, и из Александрополя было выслано два батальона пехоты и из Ардагана две сотни казаков, чтобы учинить экзекуцию. И казаки начали бить нас по чему попало и топтать лошадьми, и сильно избили тех, кто был снаружи, а те, которые были внутри, едва не задохлись от давки. Били так жестоко, что по всему месту, где мы стояли, трава покраснела от крови».
Потом начались экзекуции по аулам. И снова переселение. Духоборцев стали расселять по 5, а иногда 10 семей в татарские и другие иноверческие аулы. И снова они были разорены, снова им грозила голодная смерть.
Сопротивление было огромное. В Екатериноградской крепости оказалось 36 человек, в Тифлисской тюрьме — 13, в Елизаветинской — 120…
В воззвании «Помогите!», послесловие к которому написал Лев Толстой, сообщалось, что более четырех тысяч человек, в том числе женщины, старики и дети, страдают и умирают от голода, болезней, истощения, побоев, истязаний и преследований русских властей.
Лев Николаевич с волнением следил за всеми трагическими событиями на Кавказе, обращался к власть имущим с письмами, к широкой общественности России, Европы и Америки с воззваниями о помощи этим мужественным, кротким и сильным людям.