ая, что в больном мозгу не только происходит регуляция рефлексов, но резкое изменение их проявления благодаря торможению, задержка их, и благодаря взаимному влиянию — сочетание.
Из его импровизации (такой была по существу его лекция, к сожалению, не стенографированная), ясно, что он думает, что в некоторых частных случаях нервные и даже психические болезни являются актом самозащиты организма, пошедшей дальше своей цели — защитить клетки центрального мозга от опасных по интенсивности рефлексов…
Удивительно ясный и молодой ум — а ему больше 80 лет! Между прочим, у него прелестная внучка, на него похожая.
Посылаю тебе и повестку. Gestalttheorie заинтересовала меня (очень чуждого по складу работы психологии) еще в 1927 году. Я могу тебе прислать главную работу Кельна — он сперва занимался «языком» обезьян и на основе физических явлений пришел к своим образам. В сущности, это одна из попыток внести в науку элемент целесообразности, охватить не части, а целое в изучаемых на отдельных выхваченных фактах явлениях.
Ну вот, тебе должен быть интересен важный перелом в том течении, к которому прикоснулась твоя духовная жизнь.
Любящий отец и дед.
И. Ю. Крачковскому[66](Публикуется впервые)
16 мая 1942 г. Боровое[67]
Дорогой Игнатий Юлианович,
очень Вас прошу, если возможно, спасти научный архив И. М. Гревса. В этом архиве, помимо его рукописей, находятся некоторые рукописи ему не принадлежащие — мои и другие. Недавно умерла мать воспитанницы Гревсов — 14-летняя девочка осталась совершенно одна. Сегодня получили от нее письмо. Они жили вместе с Гревсами.
Иван Михайлович имел в своем распоряжении материалы для биографии некоторых наших общих друзей.<…> У Ивана Михайловича были и его собственные сочинения, готовые к печати — Тацит[68] и другие. Девочку зовут Аллой Левдиковой. Ее адрес на всякий случай — В. О. 26, 21 линия, д. 16, кв. 58. Она, должно быть, совсем растерянная и в страшном горе, потеряв всех близких ей людей — Гревсов и мать.[69] Мать была учительницей. Если это возможно, мы очень просим Веру Александровну[70] выписать ее к себе и переговорить — чем мы можем быть полезны. Сейчас посылаем ей немного денег.
Мы конечно здесь в привилегированном положении. Я неустанно работаю и, несмотря на свои года (самый старый по выборам академик), работаю и надеюсь успеть дать итог книги, которую я с конца 1940 г. пишу.
Сердечный привет Вере Александровне. Ваш В. Вернадский.
Телеграмма В. И. Вернадского на имя Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина.
Прошу из полученной мною премии Вашего имени направить 100 000 рублей на нужды обороны, куда Вы найдете нужным. Наше дело правое, и сейчас стихийно совпадает с наступлением ноосферы — нового состояния области жизни, ноосферы — основы исторического процесса, когда ум человека становится огромной геологической планетной силой.
Академик В. Вернадский.[71]
С. В. Короленко[72](Публикуется впервые)
15 апреля 1943 г. Боровое
Дорогая Софья Владимировна!
Конечно, если я получу деньги, но когда, это еще не известно, говорят, это бывает не скоро, а особенно в теперешнее время — конечно, пять тысяч рублей я буду очень рад оставить для Вас. Но я 100 000 рублей передал уже на фонд обороны Сталину.
Как только получу деньги, сейчас же вышлю Вам пять тысяч.
Говорят, что получение их довольно сложная история. Их, конечно, нельзя класть на текущий счет.
Я смотрю на Вас и на Вашу сестру как на самых близких людей, так как Владимир Галактионович не только был моим кровным,[73] но и дорогим, и близким по духу.
Странным образом я последнее время очень вдумываюсь в этику и в своей научной работе углубляюсь в представления о религии. Думаю, что мы переживаем сейчас взрыв научного творчества, подходим к ноосфере, к новому состоянию планетной оболочки биосферы, к кризису философскому и религиозному.
Я считаю, исходя из фактов, что творческая научная мысль не переходит на много за 80 лет от рождения. В своей научной работе я все время на границе известного. Поэтому, приближаясь к большой старости, я давно решил перейти к другого рода, если хотите, тоже научной работе; мы с Натальей Егоровной здесь занимались хронологией нашей с ней жизни «Пережитое и передуманное». Теперь я остался один.[74]
Для меня очень решительно действует факт. Я встречал в своей жизни сотни людей, которые жили в пределах от 80 до 90. Очень многие из них были ученые. Но творческая работа их, то искание, которое для меня дорого, было ослаблено. А от 90 до 100 я встречался только с единицами, может быть, наберется десяток. Тут уж научной работы нет совсем. Поэтому я и остановился на работе над «Пережитым и передуманным». Сейчас это, конечно, сильно ухудшается из-за ухода Натальи Егоровны, но вся эта работа связана с ней.
Всего лучшего. Ваш В. Вернадский.
С. В. Короленко (Публикуется впервые)
Боровое, 17 августа 1943 г.
Дорогая Софья Владимировна!
Только на днях пришли в Щучинское (здешний районный центр) деньги — часть моей Сталинской премии, и я на днях, как только получу их здесь, пришлю Вам пять тысяч, как обещал.
Сюда уже пришел в Боровое мягкий вагон, а сейчас ждем багажного и жесткого из Акмолинска. Выедем между 20 и 24 августа.
Хотел написать Вам о Тусе,[75] но сейчас как раз Екатерина Владимировна[76] была там и она напишет Вам подробнее.
Тусик была больна, но сейчас она поправляется. По-видимому, она так же обаятельна, как и ее прадед.
Всего лучшего. Ваш В. Вернадский.
Академику-секретарю АН СССР академику Н. Г. Бруевичу
21 ноября 1944 года
Уважаемый Николай Григорьевич!
К моему большому огорчению, я не могу согласиться с той мотивировкой, на основании которой Вы нашли возможным при моем вторичном обращении к Вам, без переговоров со мной лично, отказать возбудить ходатайство об отозвании из Красной Армии сержанта К. П. Флоренского.[77]
Вы это мотивируете следующим образом: «Война еще не закончена, и ослаблять кадры Красной Армии нельзя».
Это — чисто формальный отказ, не отвечающий существу дела.
Я обращаюсь к Вам, как к ученому и к академику, непременному секретарю Академии наук, указывая на исключительную даровитость молодого ученого экспериментатора.
На протяжении моей более чем 60-летней научной деятельности я встречал только 2―3 человека такого калибра.
Флоренский-сержант — теряется в массе.
Флоренский-ученый — драгоценная единица в нашей стране для ближайшего будущего.
Я, как ученый, не могу с Вами согласиться, и прежде, чем обратиться к Президенту или к Президиуму, я еще раз хочу повидаться с Вами лично. Я считаю это своей обязанностью не только ученого, но и гражданина нашей страны.
В ближайшем будущем нам чрезвычайно нужна даровитая молодежь, особенно экспериментаторы.
С совершенным уважением<…>
Г. В. Вернадскому (Публикуется впервые)
11. XII 1943 г. Москва
Дорогой мой Георгий,
давно не писал тебе, но все время мыслью и сердцем я с вами. Из последних писем твоих и Ниночки вижу, что вы думаете, что я к вам приеду скоро. Но в моем возрасте и при начатой и далеко не конченной работе моей жизни это, очевидно, сделать невозможно.
Работаю я неуклонно, но, конечно, силы мои не те, какие были. Хочется кончить работу жизни,[78] пока есть силы работать. Работаю при большой помощи Ани.[79] И как ни хочется повидать вас всех перед уходом из жизни, — мне хочется успеть сделать то, что я могу сделать.
В печати две мои работы, небольшие,[80] но которым я придаю известное значение. В сущности, даже удивительно, как это я могу делать, прожив свою 80-летнюю годовщину. Но конечно, силы мои не те.
Любящий отец и дед.[81]
Публикацию писем В. И. Вернадского и комментарии к ним подготовила В. Неаполитанская
С. Субботин«Союз с В. И. Вернадским я ценю выше всего…»(Размышления над письмами Р. С. Ильина)
В феврале 1935 года Николай Клюев, последние годы жизни которого прошли в Томске, писал одной из своих корреспонденток: «Я познакомился с одной, очень редкой семьей — ученого геолога. Сам отец — пишет какое-то удивительное произведение, ради истины, зарабатывает лишь на пропитание, но не предает своего откровения. Это люди чистые, и герои. Посидеть у них приятно. Я иногда и ночую у них. Поедет сам хозяин в Москву, зайдет к Вам — он очень простой — хотя ума у него палата».
Сильное впечатление производит эта характеристика, данная знаменитым русским поэтом. Однако фамилии человека, о котором Клюев отозвался так высоко, в его письме не было.
В июле 1983 года автор этих строк встретился в Томске с М. Г. Горбуновым, в прошлом — доцентом Томского университета. Он оказался учеником того самого «ученого геолога», о котором говорилось в клюевском письме… Михаил Георгиевич показал мне оттиски работ своего учителя, его фотографии, биографические статьи о нем, появившиеся посмертно, в 60-е годы.