Но, повторяю, у меня вовсе нет намерения запугать читателей желчными антиутопиями. Наоборот, и я тоже хочу помечтать о лучших днях человеческой недели, иначе бы не производил на свет себе подобных. Хочу помечтать о том, что на смену пресловутой среде, фоновому четвергу и так далее придет все же воскресенье. И что это подлинно будет день воскрешения нашей долготерпеливой природы, воскрешения в ней ее человеческой ценности и сути, а значит, и наших лучших людских свойств.
А что касается экологов, то ей-ей, я им не враг и искренне переживаю, что лидеры движения совершили такую досадную оплошку при первых же самодеятельных шагах. Но истинно: язык мой — враг мой… Любая языковая неточность, едва уловимый привкус фальши в области идей тут же отзовется цепью поражений в области действий. Это вовсе не безобидно — «среда обитания». Потому что это унижение природы, ее усреднение, низведение к чему-то посредственному. Пренебрежительная кличка действует в области духа как ДДТ на заячьей опушке. Не зря же кличку эту с удовольствием приняли на вооружение все напичкиватели природы смрадом и ядами. В своих отчетах по инстанциям они так радеют о голубушке «среде», так о ней пекутся, что будь все, как у них на бумаге, мы бы уже сегодня заливали улицы не асфальтом, а излишками паюсной икры.
Надеюсь, среди экологов немало найдется людей, думающих в том же направлении, что и автор этих обидных строк. Выверенность в отношениях с природой, признание в ней равноценного человеку существа помогли бы нам всем избавиться от назревшего замора экологических идей и лозунгов.
Давайте же собеседовать с природой на языке равноправных, не унижая ее отмашками либеральствующих бар. Давайте же произнесем ей подлинное, а не фальшивое, признание в любви:
— Прости нас за столь позднее открытие, но ты, природа — человек…
Ф. ШипуновСудьба русского Севера
Проезжая по русскому Северу от края до края, от олонецких земель на западе и пермских на востоке, по тем просторам, что раскинулись севернее великой Волги и в Приволжье, спрашиваешь себя: что случилось с этой благословенной землею? Лежит она в запустении да в руинах, — как будто злой недруг прошел здесь, порушая все на своем пути!
А именно здесь, на северной земле, так ощутима была неразрывность природных и зодческих начал бытия человека. Именно здесь так неповторим был художественный облик каждого храма, ансамбля храмов, селения, города, ставших плотью и кровью людей, их чаяний и помыслов, их радостью и смыслом жизни. А как здесь, в северном крае, был привязан житель к своему селу, холму, реке, озеру, берегу моря, создавая благодатную среду обитания и живя в мире с окружающей природой!
Природная красота северной земли тончайшими струями вливалась в красоту рукотворную. Почему это было так? Что видели ушедшие от нас прадеды, деды, отцы? Духовный мир, в лучах которого преображался мир материальный. В центре бытия северного человека стоял храм или ансамбль храмов как символ небесного мира, под сенью которого развивался очаг общественной жизни, начиналась организация всего сущего на земле, проявлялся вековечный замысел жизни человека — одухотворить землю, опоэтизировать свой труд. Здесь человек входил в мир, и здесь же он уходил из него.
На Севере и сейчас еще чувствуешь дыхание небесного мира — оно живо в остатках тысяч куполов, соединяющихся с небом, под крылом которого строился мир земной. Потому небесному миру было отдано первенство. Весь поселенский и тем более хозяйственный мир человека был подчинен небесному!
И по сию пору тянет сюда человека, чтоб хоть раз взглянуть на эту дивную красоту, прикоснуться к своим истокам. А ведь это лишь тысячная доля той красоты, что была создана северорусским народом. В наши дни уже трудно представить себе, как «украсно украшена» была Русь Северная. О той Руси напоминают нам только чудом уцелевшие Кирилло-Белозерский, Ферапонтов Белозерский, Спасо-Прилуцкий Дмитриев, Гледенский-Троицкий, Тотемский Спасо-Суморин, Антоньев-Сийский, Соловецкий Преображенский монастыри, частично сохранившие свой былой облик города — Вологда, Великий Устюг, Устюжна, Белозерск, Кириллов, Каргополь да не покинутые еще народные творения деревянного зодчества — десятки тысяч деревень и сел.
А ведь еще каких-нибудь 60―70 лет тому назад только в Олонецкой, Вологодской и Архангельской губерниях сияло в небесной лазури 80 монастырей да тысячи храмов. Среди них — духовные и нравственные твердыни народа — Спасо-Каменный, Павло-Обнорский-Троицкий-Комельский, Покровский, Глушицкий, Горицкий, Воскресенский, Палеостровский Рождественский Богородицкий, Александро-Ошевенский, Троицкий Александро-Свирский монастыри. От многих из этих величайших творений народа не осталось и следа, а большинство занято складами, мастерскими, домами инвалидов, психбольницами и другими подобными заведениями, которые и довершают их век. А рядом десятки тысяч деревень — тех деревень, коим нет подобия в свете по красоте, — брошены иль доживают последние дни, как брошены окрест них миллионы гектаров веками ухоженных, плодоносных земель.
Что же заставило народ, который так самозабвенно и горячо любил свою северную родину, оставить эти святые места, свою вековечную, потом и кровью политую землю? Почему по высоким берегам и живописным излучинам рек Суды, Колпи, Мологи, Уфтюги, Кубены, Вожеги, Вытегры, Сухоны, Кеми, Ваги, Северной Двины, Вычегды, Мезени, Пинеги, Онеги, Емцы — да и всех не перечесть — с их раздольными лугами, ухоженными полями и древесными кущами, где бы нашим людям жить да радоваться, стоят тысячи заброшенных деревень с пустыми глазницами окон? Почему даже по бойким трактам Ярославль — Вологда — Архангельск, Вологда — Никольск — Великий Устюг, Архангельск — Плецеск — Каргополь — Вытегра — Ленинград, Череповец — Тихвин — Ленинград и другим большакам на протяжении тысячи километров мелькают покинутые уж давно иль только вчера деревни, коим несть числа? Почему сердцевина северной земли — Вологодская область — уступает по численности населения не только довоенному времени, но и началу века?
Понимает ли северорусский, а вместе с ним и весь наш народ, что сталось с его матушкой-землею и так ладно устроенной для жизни средою за более чем полувековое лихолетье? Что произошло с тем богатейшим краем, где зародилась, росла, крепла и мужала великая наша культура? Вот что записали мы, беседуя с жителями сел и деревень, со специалистами и руководителями сельскохозяйственного производства — на проселках дорог, у околиц деревень и сел, в полях, на берегах рек, в кабинетах за рабочим столом.
1983 г. ВЛАДИМИРСКАЯ ОБЛАСТЬ, село Березники. Рассказывает бывший председатель колхоза «Новая жизнь» Н. Ф. Удалов.
«Колхоз имеет площадь всех земель 13,7 тыс. га. На этой земле когда-то кормилось население более 20 сел и деревень. Ныне половина из них исчезла или запустела. Из этой площади сельскохозяйственные угодья занимают всего 4,2 тыс. га, т. е. около 30 %, в том числе пашни — около 1 тыс. га (около 7 %), сенокосы — 2,2 тыс. га, пастбища — около 1 тыс. га. Структура посевных площадей такова. Зерновые озимые и яровые занимают соответственно 29 и 15 %, картофель — 14 %, овощи и кормовые корнеплоды — около 1 %, силосные культуры — 21 %, однолетние травы — 18 % и многолетние травы — 2 %. Фактически в колхозе существует неправильный севооборот без плодосмена: яровые возделывают по яровым более десятилетия! Паровой клин отсутствует. В 1980 году урожайность озимой пшеницы составила 6,8, яровой — 6,6, ячменя — 6,6, овса — 6,6, картофеля — 120, кормовых корнеплодов — 150, сена естественных сенокосов — 9,7, зеленых кормов естественных пастбищ — 39 ц/га. Бывают годы, как, например, 1975-й, когда яровой ржи и овса собирают 1,5, кормовых корнеплодов — 10, сена естественных сенокосов — 3,9 ц/га! А нормы высева семян озимой ржи составляют 3,0, ячменя — 2,6, овса — 2,3 ц/га. В среднем за 1974―1976 годы урожайность зерновых составила — 4,1, озимой ржи — 5,5, картофеля — 51 ц/га. В 1965―1975 годы производился посев гречихи, которая давала не более 3 ц/га. В колхозе имеется 1480 голов крупного рогатого скота (в том числе 560 коров с надоем молока 1200 литров с каждой). На 1 га существующей пашни приходится 1,4 голов. Однако навоз на поля не вывозится, вносятся только минеральные удобрения до 1 ц/га действующего вещества. Некоторые поля не видели навоза десятки лет. Что было на этой земле в 30-е годы? Сельскохозяйственные угодья занимали не менее 10 тыс. га, то есть более 71 %, в том числе пашни — более 3 тыс. га (более 21 %); так что за последние 50 лет заросло кустарником, мелколесьем, лесом около половины сельскохозяйственных угодий. На полях тогда возделывались рожь, озимая и яровая, овес, гречиха, просо, картофель, лен, сенные травы. Рожь озимая давала зерна до 30―35 ц/га, а яровая — до 16 ц/га, гречиха — до 5―7 ц/га, картофель до 200 ц/га. Сеялся и горох пищевой. Севооборот был таков: I поле — пар с навозом до 30 т/га, II — озимая рожь, III — клевер 1-го укоса, IV — клевер 2-го укоса, V — вика, VI — яровая рожь, VII — картофель или лен, просо, гречиха, овес. Навоз же из ржаной и гречневой соломы вносился через три года на четвертый под пар в конце мая — начале июня. Конский навоз шел на огороды. Количество крупного рогатого скота доходило до 4,5 тыс. голов (в том числе коров — 2 тыс. голов), то есть на 1 га пашни приходилось до 1,5 голов, и весь навоз вывозился на поля. В садах выращивались яблони, груши, вишни, сливы с обязательным присутствием в них пасек. Луга занимали пойму и заливные земли. Каждый год речные русла очищались, чтоб не заболачивались луга».
На вопрос, что же случилось, почему земля стала так неплодоносна, председатель, а он — здешний старожил, ответил, что на 1 га пашни надо вносить добротного навоза под озимую рожь до 30 т, под картофель — до 30 т, под силосовые и кормовые корнеплоды — до 40 т, а еще лучше под пар для озимой ржи вносить до 60 т. Некоторые почвы пора известковать с внесением 2―8 т/га извести. Вот тогда, как и бывало раньше, урожай зерновых поднимется до 35―50 ц/га. Необходимо восстановить утраченные сельскохозя