– Благородный дон Румата, – крикнул офицерик, – вчера вы разрубили чучело в двойных соанских доспехах с одного удара, – он показал от макушки, на сколько хватает длины руки. – Я-то устоял…
Он зачем-то показал руку, на которую натекла кровь из носа. Голова у офицерика не брита, как у остальных, длинные льняные волосы до плеч.
– Так почему я плохой поэт? – Гур взял Румату за перевязь для мечей, колокольчики на плечах нежно забрякали.
Скверный ответ ему был заранее сладок, он даже прикрыл глаза.
– Отвратительный, – и Румата двумя пальцами снял его руку с перевязи.
Гур с улыбкой кивнул. Но прямо ему в ухо взвыл новый рог принца.
Принц с огромной головой ехал на шее маленького толстого вельможи на ослиной попоне и пронзительно гудел в уши всем встречным.
Румата за ними шаг в шаг. И в сторону – к болезненного вида серому офицеру.
Офицера аж свело, так ему нужен Румата. Он тощий и унылый. С длинным узким носом и тощей сморщенной шеей из широкого воротника.
– Дон Румата, – прошипел Рипат, пытаясь сунуть под нос Румате розу, – во дворце Вага Колесо с доном Рэба в лиловых покоях… Невероятно.
Он облизнул губы, сплюнул в кулак, посмотрел туда и незаметно вытер ладонь о грязную колонну:
– Невероятно…
– Вы имеете в виду… Но ведь он исчезает, если показать святые мощи.
– Никто не исчезает, – мрачно сказал Рипат, – ни Арата, ни этот… Я думал, вам интересно…
Он стал кашлять.
– Это невозможно, – вдруг с тоской выдавил он.
– Ах, как интересно… Но с высоты моего происхождения. –О своем происхождении Румата сказал неприязненно и подумал, что хорошо бы запомнить эту интонацию.
Ударил барабан, взвыли трубы, уже не детские, и простуженный голос трогательного в пуфах старичка прокричал:
– Их величество готов вновь видеть вашу преданность.
А голос совсем близко, продолжая начатое, произнес:
– Покажи-ка, красавица, где заноза… – и захохотал, как залаял.
Толпа двинулась к распахнутым дверям, кто-то из донов упал, споткнувшись о таз, и закричал, но на него не обращали внимания. К Румате протиснулся Гур и опять взял его за перевязь. Оркестр заревел, и Румата подумал, что такое количество странно уродливых, будто накачанных жиром и одновременно болезненных лиц с сыпью и красными ртами до того, как стать тем, кем он стал, он мог видеть только во сне.
И, подумав так, он повернулся, чувствуя прилив бешенства, которого так боялся в себе. Схватил Гура за воротник, затащил рывком за грязную во мху колонну и, видя прямо перед собой бледное испуганное лицо, тихо и раздельно произнес:
– «Быть или не быть?» – и еще несколько строк «Гамлета», уже закрыв глаза.
Он открыл их одновременно с Гуром. Они смотрели друг на друга, как в детстве, будто натворили что-то страшное.
В пустом уже коридоре бухнул барабан, и дребезжащий голосок церемонимейстера прокричал:
– Министр охраны короны, орел короны, светлейший дон Рэба!
С того места, где они стояли, был виден быстро идущий по пустому коридору, отдувающийся на ходу дон Рэба. Большую крестьянскую голову он выставил вперед, и оттого тяжелый золотой орел отвисал и бил его по животу. У дверей он уже почти бежал. Двери распахнулись, и Румата с Гуром на цыпочках устремились следом за Рэба. Оттолкнув гварцейца и трубача, Румата успел втиснуться в королевскую спальню и втянуть за собой Гура. Сейчас важно было не обратить на себя внимание, и Румата проволок Гура за собой. Король был виден через лысые в прыщах головы придворных, полуодетый, с обвисшими небритыми щеками и тяжелым больным животом.
– Кто это написал? – прошипел Гур. От бега он задохнулся и жевал губами.
– Я, – Румата ткнул себя кулаком в грудь, хамски улыбнулся и, кривя плечом, грубо расталкивая придворных, пошел вглубь, все также скрываясь за головами.
Король опирался на две позолоченные и поцарапанные полутрости, полудубины. Толстые монахи пытались поддержать его за локти. Ноги у него были голые, и каждый шаг доставался с мучением. Он остановился у маленького столика, за которым ел принц. Над принцем нависла кормилица с огромной грудью. Приготовленной веревочкой король попытался померить его большую голову. Принц широко и ясно улыбнулся. Это была улыбка впавших в детство стариков или дегенератов.
– Не стала меньше?
– По-моему, стала, – прошелестела кормилица.
Король кивнул и потащился обратно к большому ложу, ножки которого стояли в разных тазах с водой. На кровати горой – роскошное драное одеяло и крошечные нечистые собачки, поднявшие при подходе короля бешеный лай. Рядом с кроватью замешкался начальник Серых рот полковник Нан. Два монаха начали массировать королю ноги.
Неожиданно король ударил монахов коленями по подбородкам, запустил кувшином вина в голову Рэба, промахнулся, залив все вокруг. Хлоп-хлоп-хлоп, в разных участках стен и под балками потолка откинулись отдушины. За ними каски, черные отполированные ложа арбалетов.
– Где Арата? – не то завизжал, не то закричал король. – Теперь он, оказывается, мираж… Да?! А рудники вчера спалил… Серого мужичья понапихали во дворец… Ты кто? – король отвел клейкую парусину от блох и ткнул палкой в полковника Нана. – Мясник? Лавочник? И в спальню короля… Кто впустил… После пятнадцатого поколения… И то… Неожиданно очень ловко он ударил палкой куда-то в нижнюю часть живота Нана, а когда тот, взвизгнув, согнулся, тяжелым позолоченным набалдашником стал бить по голове, в ухо, в лицо, опять по голове.
Было слышно, как ломаются кости. Из уха Нана хлынула темная кровь. Два лакея схватили Нана за ноги и поволокли к дверям. Тот был еще жив, по дороге зацепился рукой и поволок ночной сосуд из-под ложа.
Король успел доковылять и ткнуть палкой в кисть. Перебитая кисть разжалась, Нана выволокли. Другие лакеи стремительно замыли кровавое вонючее пятно.
Король выдохнул, как после тяжелой работы, и внезапно успокоился.
Тихо запели монахи, и к ним присоединился один из инструментов оркестра.
В центр опочивальни выскочил Гур, резко поднял руку, как-то вывернув ее в кисти, и начал читать, почти выкрикивая.
– Велик и славен, словно вечность, король, чье имя Благородство…
Также тихо присоединился оркестр. Гур видел, что король не слушает, и напрягал голос.
Дон Рэба с бледной, будто поздравляющей улыбкой пошел к королю. Придворные выстраивались к одеванию.
Румата взял с подноса чулок, туфлю и двинулся тоже к королю, обходя придворных. Увидел, как шевельнулся наверху арбалет, и ласково помахал арбалетной отдушине. По дороге он нарочно споткнулся, пробалансировал на одной ноге так, что придворные захихикали. Звонко засмеялась и тут же испуганно замолчала нянька принца. Въехав наконец во что-то действительно скользкое, Румата стал на колено и осторожно принялся надевать королю чулок.
Второй чулок по этикету надевал Рэба. Так и стояли, каждый на колене, касаясь плечами друг друга.
Толстые монахи-врачеватели стояли у плеча каждого.
– Государь, – сказал Румата, стараясь подавить привычную тошноту от запаха королевских гениталий, – эти уроды, – он кивнул на монахов-лекарей, – не могут сами сесть на горшок… у них такие крючки…
Монахи не были уродливее остальных присутствующих, и про крючки Румата наврал – следовало ввязаться и разбудить воображение.
Очевидно, получилось. Руки у Рэба дрогнули, и Румата услышал, как король шлепнул его по голове.
– А я за пятьдесят золотых выписал лекаря… – сказал Румата. – Лучше бы еще дом купил…
– А, Румата, – король будто проснулся и схватил Румату за подбородок, – а Рэба еще вчера обещал удавить тебя… Ну все врет… Ну ничего не умеет… И ворюга… – Король зачем-то подтянул с живота Рэба золотого орла и понюхал клюв. – Ну тащи этого своего, рыжий…
Король взял Румату за волосы, потянул вверх и усадил рядом с собой на просаленные, в пятнах, простыни. Медные зеркала заиграли на них обоих. Залаяли собачки. И уж совсем было забавно видеть коленопреклонного, вроде как перед собой, дона Рэба.
– Я думаю, мои пятьдесят золотых дон Рэба завернул в Веселую башню… Учитывая общую неприязнь дона Рэба к знахарям и прочим… Это бывает у великих воинов…
Король захохотал. Позади среди придворных раздались звуки не то чихания, не то смешков. Дон Рэба поднял руку, щелкнул пальцами, кто-то пробежал, залаяли собачки. Потом он поднял голову и, уж чего никак не ожидал Румата, кивнул с ласковой укоризной, погладил натянутый королевский чулок и передвинулся доодевать неодетый Руматой.
– Молодость, молодость… – пробормотал он, кивком разрешая Румате не помогать.
– Не ночь, а пытка святого Гарана, – король за шиворот посадил Румату рядом на грязную в пятнах простыню. – Колени болят, кровососы с потолка падают, и эта скользкая…
Король отдернул одеяло за край. Оголились очень полная женская ляжка, бедро и зад. Медные зеркала высветили, отрезали и размножили их. Так же как резные эротические сцены на спинке кровати.
– Собакам в шкуре вон не жарко, не скользкие, – король взбил женский зад, как взбивают пену. – И ничего, – шепотом сказал король Румате и развел свои лапища внизу живота. Потом крутанул Румату за ухо, чтоб стало больно, и объявил: –Дарю. Потом расскажешь.
Под одеялом что-то взвыло. Король вовсе его сдернул. Голая, грудастая, очень крупная тетка села на кровати. Затем, рыдая, бросилась к дверям, пытаясь прикрыться ладонями. Двери в опочивальню отворились, будто грудастую только и ждали. И король ткнул Румату, отправляя его к придворным. В сопровождении гвардейцев навстречу вошел высокий, довольно полный человек с бритой головой, в долгополой мантии и с простой холщовой сумкой. Три Серых офицера, все как один, маленькие и полные, войти не посмели.
– Знахарь Будах из Ирукана, – провозгласил церемониймейстер.
Будах, если это был он, шел, непрерывно кланяясь, прижимая руки к груди.
Румата метнулся за толпу придворных.
– А расскажи-ка, красавица, где заноза? – услышал он, и голос над ухом тихо засмеялся, как залаял.