В годы, благоприятные для развития припая, в него оказываются включенными острова Свердрупа, Арктического института, Известий ЦИК, Исаченко, Кирова, Воронина. В такие годы площадь припая распространяется более чем на 30 % акватории северо-восточной части Карского моря[20]. Судя по сводкам того времени, именно такой припай начал формироваться осенью 1913 года. Подтверждают это и материалы следующих экспедиций.
22 августа (4 сентября) 1914 года барк «Эклипс», отправленный на поиски экспедиции В. Русанова, вышел из Диксона курсом на восток. Уже на следующий день у островов Скотт-Ганзена судно вошло в сплошное ледяное поле. С большим трудом пробиваясь узкими каналами вдоль берега Харитона Лаптева, экспедиция О. Свердрупа только 13(26) сентября вышла к мысу Вильда и встала на зимовку под широтой 75°45′N и долготой 92°О, неподалеку от мыса Штеллинга. Участник экспедиции, представитель русского морского ведомства доктор И. И. Тржемесский в своем отчете указывал, что «за все время, несмотря на сильные ветры от зюйда, лед на ост был непроходимым…» По мнению самого капитана О. Свердрупа, лед был двухлетним.
Все эти сведения говорят о том, что у Русанова оставалось совсем мало времени на принятие решения. Двигаться вперед, скорее всего, никакой возможности уже не было. По всей видимости, прошлогодний припай так и не вскрылся. Возвращаться к устью Енисея, как известно, он не стал, решив зимовать дальше к востоку. Всеобщий оптимизм после удачного и быстрого прохода к берегам Сибири несколько притупил здравый смысл. Увлеченные идеей чистой воды в высоких широтах, члены экспедиции безоговорочно поверили В. Русанову и, скорее всего, согласились на зимовку.
Следующим вопросом в поисках пропавшей экспедиции становится место зимовки «Геркулеса».
Некоторые исследователи полагают, что судно встало на зимовку, вероятнее всего, возле острова Вейзеля (ныне Геркулес) или в небольшом от него удалении. В своей работе «Путь, прочерченный пунктиром» участники экспедиции газеты «Комсомольской Правды» А. Шумилов и Д. Шпаро писали, что группа Леденева после безуспешного обследования группы островов Мона высадилась на остров Геркулес и развернула лагерь «на берегу удобной, уютной бухты, которая выходит на юг, а с трех других сторон закрыта гранитными скалами. Берег тут густо покрыл плавник, и ребята рассказывали потом, что лучшего места для зимовки корабля среди ближайших островов трудно придумать». Конечно же, эту версию можно принять за основу в дальнейших поисках, если бы не обстоятельства, которые позволяют выдвинуть другие предположения, часть из которых имеют не меньшую вероятность.
А. Шумилов и Д. Шпаро, выдвигая версию зимовки в бухте острова Геркулес, абзацем ниже сами себе противоречат: «…острова, которые надо было исследовать, лежат в открытом море, в 40 километрах к северу от материка. Много тут могло быть неожиданностей. Припай, например, ломается неравномерно. Может случиться так, что идешь по нему, и вдруг весь массив льда начинает движение. А коли будет туман, то, пожалуй, и не узнаешь, что плывешь в океане»[21].
Берега острова Геркулес совершенно открыты для торошения и подвижек льда. Зимовка у острова равносильна зимовке в открытом море. Очевидно, что «Геркулес» мог встать у островов Мона только на вынужденную зимовку, если его затерло льдом. Капитан А. Кучин знал, что заходить в лед в 40 километрах от берега – это обречь судно в лучшем случае на длительный дрейф.
На острове нет следов зимовки. Нет остатков костра, нет никаких вещей, даже мелких. Столб, сломанные нарты, крышка цинковой коробки из-под патронов, обнаруженные А. И. Гусевым, и наконечник багра, найденный участником экспедиции «Комсомольской правды» Ф. Склокиным, только подтверждают кратковременность пребывания русановцев на острове.
Кроме того, если бы судно пришло к островам Мона осенью 1912 года, то и надпись на столбе, без сомнения, вырезали бы «Геркулес 1912 г.», а при зимовке – двойную дату «Геркулес 1912–13 гг.» Общая практика установки таких знаков указывает на время прибытия к этому месту.
Все это и многое другое говорит о том, что А. Кучин и штурман А. Белов, встретив непроходимые льды, возможно, как и «Эклипс» чуть восточнее островов Скотт-Ганзена, начали поиск стоянки на зимовку в прибрежной полосе.
Теперь, чтобы понять, где экспедиция встала на зимовку, необходимо обратиться к карте, которой мог располагать капитан «Геркулеса». Готовясь к экспедиции на Шпицберген и затем на восток, В. Русанов должен был заготовить комплект карт всего Арктического побережья России.
Скорее всего, среди них имелась карта, подобная той, что была на борту «Святой Анны» экспедиции Георгия Брусилова – «Карта Северного Ледовитого океана в границах Российской Империи, составленная на основании гидрографических исследований с 1734 по 1871 год».
Рассматривая участок карты с приблизительным расположением островов шхер Минина (объединены одним названием Каменные острова), нетрудно предположить, как рассуждал руководитель для поиска места стоянки. Хорошо заметный с моря мыс Михайлова, обозначенный на карте выступом, мог стать ориентиром для входа в шхеры Минина. Многочисленные острова и проливы шхер с неизвестными глубинами вряд ли заинтересовали моряков. Двигаясь вдоль западного побережья полуострова, капитан вошел в бухту Михайлова и ошвартовал «Геркулес» у берега неподалеку от мыса (ныне мыс Русановцев). Лучшее место вряд ли можно найти. Маленькая бухта закрыта со всех сторон. В ней нет торошения берегового припая. В нее не втекают реки, а летом потепление и туманы быстро размягчают морской лед, давая возможность судну выйти к морю. К тому же на карте отмечены зимовья, расположенные неподалеку на побережье – Тундра, Кетимское, Сулановское и Верхне-Пясино.
Судя по набору вещей, оставленных участниками экспедиции, на мысе Русановцев размещался небольшой лагерь. Основным же местом зимовки, скорее всего, было судно. Спустя несколько лет, в 1921 году следы берегового лагеря обнаружит партия Никифора Бегичева и Ларса Якобсена. Поисковая группа, организованная по просьбе норвежского правительства, должна была искать следы двух норвежцев, участников экспедиции Р. Амундсена на судне «Мод» П. Кнутсена и П. Тессема, погибших осенью 1919 года при переходе к Диксону.
Поисковики прошли вдоль берега Харитона Лаптева от мыса Вильда до Диксона. У западного края полуострова Михайлова на нынешнем мысе Русановцев Н. Бегичев нашел остатки костра, а в нем среди пепла и головешек, как сообщал он в Комсеверопуть, «лежат обгорелые кости человека и много пуговиц и пряжек, гвоздей и еще кое-что: патрон дробовой бумажный и несколько патронов от винтовки». Предметы, найденные у костра, были собраны Л. Якобсеном и упакованы для доставки в Норвегию. Заместитель заведующего научным отделом Комитета Северного морского пути при Сибревкоме инженер С. А. Рыбин их подробно осмотрел и описал в своем рапорте: «Вещи, найденные у костра на мысе в бухте Глубокой 10-го августа 1921 года:
Фрагмент карты Северного Ледовитого океана в границах Российской империи, составленной на основании гидрографических исследований с 1734 по 1871 год
1. Медные патроны от винтовки – 6 штук, высота каждого – 55 мм, диаметр выходного отверстия – 7 мм, диаметр нижнего конца – 12 мм. Год всех патронов – 1912-й (на сделанном С. А. Рыбиным рисунке – цоколь патрона с клеймом ”R2P–1912”).
2. Монета – по-видимому, никелевая – французская. Диаметр – 24 мм. На одной стороне изображение бюста женщины с лавровым венком на голове. Ясно разбирается надпись: ”FRANCAISE”; на другой стороне: ”RTE 25 CENTIMES”. Год монеты – 1903.
3. Ложка чайная, на обороте с трудом разбирается клеймо: ”ALPAGHA”.
4. Один медный патрон от охотничьего ружья, диаметр – 17,5 мм, на обороте клеймо: ”H. UTENDOERFFER NORNBERG № 16”.
5. Патроны охотничьи, бумажные, сильно порченные, на обороте клеймо: ”RWS 16–16 GASDICHT”. Бумажные патроны заряжены и не стреляны, а медный – стрелянный (так же, как все винтовочные).
6. Остаток медного карманного барометра: диаметр верха – 48 мм, высота коробки – 21 мм, покрыт сильной ржавчиной, на циферблате легко разбираются цифры 72–74–76, есть и другие надписи, но совершенно неразборчивые. На лицевой стороне и оборотной стороне довольно ясное клеймо, в круге 4 буквы: ”PIIBN”.
7. Пуговицы от одежды металлические; на одной из них вполне ясное клеймо с надписью: ”PARIS SAMARITAINE”; диаметр этой пуговицы – 16,5 мм, другая из металлических пуговиц, по-видимому, от нижнего белья, имеет ясное клеймо: ”KODAK”.
8. Заржавленные остатки перочинного ножа с двумя лезвиями.
9. Сильно заржавленное лезвие большого ножа.
10. Металлическая оправа от одного глаза очков или пенсне.
11. Большое дымчатое стекло от снежных очков-консервов.
12. Разные пряжки и крючки от одежды, кнопка от сапога. На одной пряжке (от брюк или жилета) клеймо: ”PRIMA SOLID”; французская булавка, гвозди, маленькие обрывки стального троса диаметром 3,5 мм, длина отдельного обрывка сантиметров до 5–6.
13. Обрывок толстой бумажной ткани, черной и белой в клетку.
14. Обрывок резинки, по-видимому, от очков-консервов.
15. Железный наконечник от багра длиной 24 сантиметра.
16. Железная тонкая полоса – подшивка полозьев саней».
В начале рапорта С. А. Рыбин пишет: «Фотографом отдела В. И. Лухтанским сделаны снимки: а) с записки Кнутсена и Тессема; б) с предметов, найденных в остатках костра; в) с Якобсена и Карлсена»[22].
В 1973 году полярный исследователь Никита Яковлевич Болотников, сравнивая эти находки с находками острова Попова – Чухчина, выдвинул версию о том, что на мысе полуострова Михайлова была еще одна стоянка – экспедиции В. Русанова. Подтверждал эту версию и Николай Урванцев, указывая на дробовые патроны, которых, по его мнению, не могло быть у Кнутсена и Тессема. К тому же разнообразие предметов говорит о длительной стоянке, маловероятной в случае с норвежцами.