Курт ЛассвицЧто такое культура?
От самого первобытного состояния до той высоты культуры, которой мы достигли человечество в своем развитии прошло бесконечный ряд стадий; мы называем их ступенями культуры. В этом смысле культура кажется чем-то совершенно относительным. Но в то же время мы видим, что исторически культуры всех времен и народов отступают перед нашей современной европейской культурой. С одной части света на другую распространяется эта победа человеческого труда.
Такое всепокоряющее могущество новейшей культуры заставляет предполагать в ней действие сил, которые придают совершенно своеобразный характер жизни господствующих наций. В чем же они выражаются.
Я говорю сейчас не о внешнем успехе, проявляющемся в том, что у нас горит электрический свет, а там нет никакого; я говорю о внутренних силах, создающих такое различие. Европеец и индеец, оба, так сказать, все-таки люди. И есть ли у нас точные признаки, отличающие душевное состояние культурных народов? Вот психологический вопрос. Если, например, при несходстве между отдельными художниками все-таки легко можно указать определенные общие черты, отличающие психическое состояние художника от других смертных, то также возможно отыскать и характерные черты психологии культурного человека.
Мы лучше всего сделаем, если возьмем для сравнения человека, нетронутого культурой, и спросим: в чем-же состоят особенности чуждых культуре первобытных народов?
Пусть не кажется странным, что мы, желая, знать сущность культурного человека, исследуем дикаря. Мы делаем это с полным правом. Культура, ведь, есть нечто приобретенное, она предполагает первобытное состояние, из него же она выработана человечеством и будет вырабатываться ежедневно. Положение вещей не таково, будто первобытное состояние исчезло, над ним только надстроен верхний этаж, а как основание и материал оно существует; мало того — оно составляет живой источник, из которого всегда черпается новое вещество, перерабатываемое умственной и нравственной работой общества в культуру. Мы сами в детстве переживали сокращенный и, конечно, видоизмененный воспитанием ряд состояний диких народов, и повсюду, где была накинута узда культуры, мы все-таки тотчас можем найти следы первобытного состояния, т. е. зверя в человеке. Ибо дикие народы образуют переход от животного к культурному человеку.
Душевное состояние человека зависят от того, как связываются и получаются его представления. Процесс восприятия у дикарей можно характеризовать одним словом: он не дисциплинирован, в то время, как соединение представлений у культурного человека совершается по определенным правилам. Но это необходимо пояснить.
Представим себе любую большую толпу. Люди без всякого порядка бегают взад и вперед, никто не знает, что собственно здесь происходит. Кто-то кричит, что Х-у нужно выбить стекла; тотчас за это берется целая толпа. Затем, другой принимается орать ура, и мало-помалу многие начинают кричать вместе с ним. Люди бросаются через улицу, толкают и давят друг друга. Здесь удирают, там снова собираются толпой. Вдруг все разбежались, так же быстро, как собрались. Может быть, они предприняли какое-нибудь общее дело, но во всяком случае оно остается неоконченным. Кого-то поколотили, не разобрав, правильно-ли это. Пришли было в ярость, но завтра все уже забыто, и никто не желает признать, что что-либо было. Представления первобытного человека, как они всплывают в его сознании, похожи на эту недисциплинированную и необузданную толпу, они соединяются на мгновение в цепи мыслей и акты воли и снова бесследно улетучиваются.
Теперь сравним с этим поведение толпы из тех же самых лиц, когда она дисциплинирована, когда каждый занимает место по своим способностям и действует по общему плану. Тогда деятельность одного становится согласованной с деятельностью другого и каждая группа работает рука об руку с остальными. Через переулок, в котором, две сотни людей проходя его, будут давить друг друга до полусмерти, рота солдат пройдет быстро и спокойно.
Каждый остается на своем месте, лишних удаляют, и призывают отсутствующих. Начатая работа оканчивается, ее исполнение проверяется, будущее тщательно взвешивается и опыт прошедшего не остается без пользы. Такова картина упорядоченного хода представлений культурного человека. Психологи называют простейшую форму соединения представлений ассоциацией. У дикаря представления возникают без выбора, исключительно в зависимости от характера внешних или внутренних раздражений; возникнув, они вызывают затем родственные представления и таким образом создают то непостоянное, очень часто бессвязное содержание сознания, которое выражается, то в необузданно сильных порывах, то в тупом равнодушии. Дикарю не достает общего плана, вносимого сознательным желанием. Процесс восприятия у него похож на сновидение.
Культура, как бы просыпается после сновидения. Культурному человеку необходимо присуща ассоциативная форма соединения представлений. Она доставляет ему материал для высших построений сознания. И только с развитием культуры появилось нечто, представляющее размещение представлений в порядке, согласно определенной точке зрения, произвольный выбор. Психологи называют это апперцепцией. Само собою разумеется, что сказанное нельзя понимать так, как будто в первобытном состояния совершенно отсутствует эта способность обобщения и выяснения представлений; без нее были бы невозможны самые простые процессы — образование суждений и произвольные действия. Нужно только сказать, что у дикаря она играет подчиненную роль, тогда как у культурного человека эти апперцептированные ряды представлений составляют руководящее начало, и в важных делах ими одними определяется общая линия поведения.
Этот переход от непроизвольного к произвольному соединению представлений, нужно думать, происходит благодаря все большему совершенствованию особого задерживающего аппарата, находящегося в мозгу, вследствие чего создается то состояние, которое мы называем вниманием. Внимание характеризуется тем, что живой интерес к данному ощущению оттесняет на задний план все представления, не имеющие отношения к интересующему нас в данную минуту предмету. Раз мы направляем свое внимание на определенное явление, то мы закрываем доступ для всего не относящегося к нему. Мы ждем чего-нибудь. Чу, шорох! И из сознания вытесняется все, не связанное с тем, чего мы ждем. Благодаря этому мы способны обращать внимание даже на самые слабые представления, как только они имеют отношение к данному интересующему нас предмету, между тем, как иначе они совершенно остались бы за порогом сознания. Внимание таким образом есть способность выбора между впечатлениями, упорядочение их хода, посредством задерживания всего того, что нас отвлекает. Развитие этой способности равносильно внесению порядка в процесс восприятия, и на нем основывается всякий прогресс в духовной области сознательного существа, начиная с выдержки зверя, подкарауливающего добычу, кончая самообладанием нравственного человека.
Таким образом, особенность всей психической деятельности первобытных народов выражается в отсутствии или в недостатке произвольно созданного порядка представлений. А. Фиркандт в своем содержательном труде «Дикие и культурные народы» (Лейпциг 1896), и Ф. Шульце в его «Психологии первобытных народов» (Лейпциг 1900), приводят наиболее существенные в этом отношении точки зрения, которые я здесь стараюсь охватить одним общим понятием несвободы сознания дикаря.
Связанность первобытных народов прежде всего проявляется в их мышлении, как не способность к отвлечению. Дикарь воспринимает очень остро и живо, но исключительно отдельные конкретные явления; в общие понятия он их или вовсе не превращает или с большим трудом; ему известен черный дуб, но он не знает дуба, как такового. Отсюда в то же время вытекает его часто поразительная наблюдательность. Дерево со сломанной веткой ему представляется иной вещью, чем неповрежденное; если идет мужчина, это одно, если идет женщина, — другое, и ходьба босыми ногами для него нечто иное, чем в ботинках; нести оружие или нести добычу, ударить рукой или палкой не складываются у дикаря в общее понятие — нести или ударять, а являются для него совершению особыми действиями. Поэтому, хотя в узко-ограниченной области он и может ориентироваться очень точно, но с большим количеством разнообразных представлений он справиться не в состоянии, так как не умеет соединять их посредством понятий в большие группы. Так, во многих языках нет слов для обозначения отвлеченных представлений. У жителей Тасмании недостает чувственных общих понятий, как твердое, теплое, мягкое, холодное; у некоторых племен, например, у Короадов в Бразилии, не существует слав растение и животное, высших же отвлеченных выражений, как честь, вера, время, или даже сознание, образование, наука напрасно и искать в низших языках, так как не развились еще соответствующие понятия. Точно также, по большей части, у дикарей еще недостаточно укрепилось понятие о числе. Правда, дикарь точно знает, если у него в стаде не хватает одной головы скота, но не потому, что ему известно их число, а потому, что он знает каждую штуку по отдельности. У многих Австралийских племен, а также у южно-американских Бакайри господствует система двух, они имеют только два числительных и считают: один, два, два да один, два да два, два да два да один, два да два да два, что значит шесть. Все сверх шести у них считается неисчислимым и они хватаются за голову. Когда путешественники-исследователи пытались втянуть дикарей в разговор об общих понятиях, даже при таких лицах, к которым дикари относились с доверием, последние очень быстро уставали, начинай жаловаться на головную боль и старались поскорее уйти.
Способность отвлеченно мыслить является показателем высоты прогресса культуры. Прежде всего она позволяет воспользоваться богатством опыта, так как для выражения большого числа представлений употребляется одно слово, заменяющее при том их все. Однако, отвлечение психологически вполне зависит от уже описанного явления задерживания. Если мы представляем себе падение, ход, бег, скольжение, полет и т. д., то. оттесняя на задний план все отличительные признаки, мы, таким образом, получаем общее понятие движения. Следовательно, в области умственной деятельности, путем, ведущим на высоту культуры, мы признаем развитие отвлеченного мышления, ибо оно является единственным условием возможности познания.