Так как, далее, дикарю не достает понимания взаимной связи происходящего, то он относится равнодушно к прошедшему и будущему и дорожит только настоящим. Как первобытный народ не знает истории, так ему неизвестна и забота о будущем. Ему не приходит в голову предотвратить грозящее несчастье размышлением в настоящем и трудом для будущего, пока эта забота не ворвется в тесную область чувства самосохранения и стремления к наслаждению. Поэтому он но достигает и власти над природой. Напротив того, время у дикаря всегда есть. Ценности времени он вообще не признает. Церемонные наклоны, бесчисленные излишние формальности и речи при встречах, бесконечные переговоры и торги в делах, вот — привычки дикаря, которые так часто вызывают нетерпение у культурного человека.
Здесь уже ясно сказывается, кроме неумения размышлять, общий характер воли, свойственный не подчиненному никакому плану процессу восприятия, т. е. недостаток сильной и сознательной воли. Это обстоятельство выражается в душевном состоянии, называемом пассивностью. Последняя в большинстве случаев является характерным признаком народов, низко стоящих в духовном отношении, по сравнению с активностью, которой проникнута жизнь культурных людей. Пока не касаются нарядов, охоты или мести, дикаря вообще трудно довести до энергичной и продолжительной деятельности. Его лень громадна, безделье его любимое занятие, его поступки, поскольку они не заучены издавна, бесцельны и легкомысленны. А так как ему не понятно значение тесного взаимоотношения сложных действий человека, то на него нельзя полагаться и он не способен к крупным предприятиям, хотя и очень хитер и всегда найдет необходимую уловку.
В области нравственной деятельности эта неспособность первобытных народов задерживать представления непосредственно выступает в недостатке самообладания, Дикарь не в состоянии обуздать свои страсти, посколько им не овладевают еще более сильные страсти, как охота или месть. В еде и питье он неумерен до обжорства, сластолюбив; к тому же он любит щеголять и чваниться, вспыльчив, жесток, и там, где пробуждается страсть, на него нет никакого удержу. Потому он не знает также никакого уважения к другим, если только его не сдерживает страх перед более сильными или перед сверхъестественными силами. Отсюда вытекают три следующих наиболее характерных признака первобытного состояния: презрение к человеческой жизни, пренебрежение и угнетение женщины и обращение в рабство более слабых. Это — естественное следствие необузданного эгоизма, неспособного ставить себя в положение другого.
Таким образом еще раз оказывается, что первобытное состояние есть состояние общей несвободы. Ибо господин в то же время и раб. Во-первых, как мы видели, он раб своих страстей. Во-вторых, он раб своего невежества: он стоит перед явлениями природы, как перед случайностями, гораздо более беспомощный, чем культурный человек, который не только во время угадывает, чем нужно позаботиться, но и в непредвиденных обстоятельствах оказывается в состоянии помочь себе, благодаря теоретическим и прикладным естественным наукам и технике. В третьих — он раб, вследствие своего страха перед более могущественным. Впрочем, как известно, но только у варваров слабые бывают отданы на произвол более сильных, но и у цивилизованных народов бесправие экономически слабых, в противоположность богатым и могущественным, проникает глубоко во все отношения; даже в правовом государстве оно оказывается побежденным только в теории, да и то не всюду. В четвертых — первобытный человек — раб установившихся обычаев. Он совершенно связан этими обычаями и бесчисленными правилами, которые должны соблюдаться в его жизни при каждой мелочи и делают совершенно невозможной какую бы то ни было свободу личности. Речи о свободе дикарей совершенно но соответствуют действительности, так как нет ничего менее свободного, чем жизнь первобытного общества. Для каждого отдельного поступка существуют правила, установленные обычаем и нарушать их, мало того, что неприлично, но достойно наказания, как преступление. Закон о табу господствует над всей жизнью полинезийцев. У камчадалов считается большим грехом сгрести снег на пороге шалаша сапожным ножом или наступить на след медведя. Или вспомним только о многочисленных законах, касающихся еды!
Но здесь начинается уже область религии. Предписания религиозного культа с его бесчисленными заповедями и запрещениями, также являются выражением нравственной несвободы дикаря, вытекающей из ого невежества и страха перед могучими враждебными силачи. При этом к общим предписаниям присоединяются еще различные ограничения, которые каждый накладывает на себя при избрании своего идола. Таким образом один не смеет есть определенного сорта мяса или, если он это делает, то должен съесть его наедине и кости закопать в землю. Другой не может пройти по воде, третий не должен переплывать через реку, или переходить ее пешком или переезжать верхом, четвертый, наконец, не смеет стричь волосы. Страх перед идолам господствует над всей жизнью. Повсюду может скрываться злой божок и против него нужно употреблять колдовство; так, каждый раз прежде, чем пить нужно произнести заклинание или что либо подобное. Анимизм также немногим лучше, чем идолопоклонство: только плотский, осязаемый идол заменяется не осязаемым, но обладающим плотью, духом, который также может оказаться опасным. Даже у цивилизованных народов, как известно, до сих пор сохранились многие из этих пустых церемоний.
Признаком первобытного состояния всегда является то, что как общественная, так и религиозная деятельность основываются не на нравственных ценностях, а лишь на внешних правилах. Поведение дикаря поэтому определяется не нравственными идеалами, а исключительно страхом или эгоизмом: страхом перед тем злом, которое могут причинить таинственные враждебные силы, или желанием получить, вследствие благосклонности богов, какую нибудь выгоду.
Это суеверие, естественно, стоит в самой тесной связи с невежеством и отсутствием сознательного отношения к окружающему. За всеми явлениями природы дикарь не может представлять себе ничего другого, кроме игры человеческих страстей, как он ее переживает в своей собственной душе. Все это, однако, зависит от особенного характера чувства, почему и нужно было здесь говорить о религии, конечно, только о религии первобытных народов. Чувство это еще целиком эгоистично и выражается, поэтому преимущественно в виде страха, в то время, как в религии культурных людей оно заменяется чувством надежды и любви к Богу. И последнее происходит опять таки потому, что народилась сила этического идеала.
Таким образом религиозно-нравственная сторона современного развития культуры выражается в наличности этического идеала. В области воли ей точно соответствует то психологическое явление, которое в области мышления заключается в образовании отвлеченных понятий. Это те же самые мозговые процессы задерживания, производящие то, что человечество, направляя мысль согласно своему желанию, переходит от пассивного состояния к свободной активности. Дикарем представления воспринимаются без выбора, как они возникают. Однако, если интерес к определенному предмету может удерживать известные представления, то уже начинается выбор. Данные явления не берутся просто, как необходимые, и бессознательное отношение к окружающему заменяется критическим. Значит, теперь взяло верх представление, что могло быть нечто другое, чем то, что есть. В умственной области такое представление называется сомнением, рассуждением, исследованием. В области воли оно значит предъявлять требование, что нечто должно быть, значит — иметь идеал. Возможность такого прогресса психологически основывается на том, что ход представлений перестает быть непроизвольно-ассоциированным, а делается произвольно-апперцептированным.
Итак, резюмируем вкратце все вышесказанное. Мы наблюдали недостатки первобытного человека. У него нет способности к отвлеченному мышлению, ему недостает рассудительности в действиях; следовательно, с одной стороны-суждения и сознания, с другой — самообладания и идеала. Но развитие культуры создает и то и другое, активность и мышления и воли. И общее завоевание — в победе свободы над связанностью всей жизни.
Чтобы изучить законы и сущность культуры, мы должны спросить, как проявляется это состояние свободы в современной человеческой культуре.
Свобода, это — порядок.
Когда отдельный человек хочет приятно и свободно устроить свою жизнь, он не будет с бессмысленной беспорядочностью всегда делать то, что ему придет в голову: — он не положит письма в умывальник, а деньги в сигарный ящик только потому, что тот под рукой; он не поставит двух слуг на запятки своей кареты и не потащить сам уголь в подвал; не имея никакого понятия о музыке, он не будет давать своим детям уроки игры на скрипке; не станет снимать ботинки на улице и т. п., такой субъективный произвол не имеет ничего общаге со свободой, и человек богемы менее свободен, чем педант. Напротив, частный человек, чтобы стать свободным, передаст свои денежные дела банкиру, судебные — адвокату, пригласит специалистов для всего того, чего он сам не знает, тщательно расчленит свои обязанности, как представителя определенной профессии, как гражданина, отца семейства или члена общества и таким образом приобретет в своей частной жизни полную свободу отдаться своим личным склонностям. Подобным же образом общая свобода культурной жизни достигается в процессе расчленения и обособления функций человеческого сознания в области мышления, воли и чувства. В мировоззрении дикаря, которое еще теперь не чуждо всем нам и безраздельно господствует над умами большинства людей, свалены в одну кучу и логические, и этические, и эстетические, и религиозные взгляды и побуждения, решение складывается на основании неясных чувств и любой человек может быть уничтожен потому, что другому не нравится его нос.
Напротив, малосознательная жизнь дикарей, по мере развития культуры, освобождается от влияния господствующих над ней субъективных случайностей, выделяя из себя объективные силы, подчиняющиеся особым законам; появляются отдельные области культуры — наука, мораль, искусство — со своим собственным правом и законами. Это процесс