объективации. Он с первых шагов руководит переходом от животного состояния через варварство к низшим ступеням цивилизации.
Животное пользуется только своим собственным телом, своими членами, зубами. Обезьяна уже умеет, при случае, употреблять камень, или дубину, которыми дикарь сознательно пользуется, сначала как оружием и наконец, как орудием. Сила тела, таким образом, переносится на внешние предметы, которые подчинены точным, независимым от человека законам: этим кладется основание технике, господству над природой. Затем начинает складываться язык. Субъективные рефлекторные движения гортани и языка, сопровождающие все чувства и. представления, делаются объективными знаками и между членами одного рода устанавливается взаимное понимание. Но слова — мимолетны, а память — коротка; между тем зарубка, сделанная на дереве, рисунок на высохшем глиняном черепке сохраняются для последующих поколений. Возникает письменность — эта объективная память человечества; увековечивающая в вещах быструю смену представлений. Так из субъективных переживаний отдельных лиц выделяется то, что относится к области высшей объективной истины; свет мысли навсегда остается в сокровищнице человечества. И как второе солнце, как главное внутреннее светило загорается понятие о духовных благах.
Из духовного блага человечество создало теперь для себя самостоятельную силу, которая не зависит больше от субъективных желаний, а как падающий камень, раз он брошен подчиняется своим внутренним законам. Наблюдая логическую связь числа, пространства, и наконец явлений природы, люди узнали, что во всем есть нечто постоянное и назвали это законом. Отсюда в области мышления возникла наука, независимо от воли и чувства, наметившая в человеческом сознании границы того, что необходимо подлежит познанию.
Равным образом в области воли появилось понятие об абсолютных требованиях долга, этические заповеди, благодаря чему мораль сделалась независимой от субъективных мнений и желаний.
Наконец, в области чувства, под влиянием понятия об эстетическом складывается самостоятельная функция сознания — искусство; его произведения имеют свое оправдание не в чем нибудь постороннем, в роде целей поучения и улучшения, а только лишь в чувстве бескорыстного удовольствия от игры представлений вообще.
Существование самостоятельных областей науки, искусства и морали, которые совершенно автономны и не обязаны своими законами никаким внешним отношениям, является признаком высшей культуры. Они служат выражением того, что беспорядочно бегущие представления сгруппировались и сконцентрировались по объективным разрядам, разряды же эти не получают больше свое значение от неопределенных мнений, желаний и требований, а сами решают, что имеет вообще ценность в человеческом существовании и, что не имеет. Они являются социально объективными формами высшей оценки вещей, и тот, кто советует оценивать с индивидуалистической или эгоистической точки зрения, проповедует возвращение к первобытному состоянию.
С помощью этих автономных истин культурный человек освобождается теперь от путаницы, создавшейся благодаря одновременному воздействию на него разнородных явлений. Он приобретает в своем собственном сознании свободу вместить в себя эти объективные силы, определить свое место по отношению к ним и начинает сознавать, что их наличность гарантирует его свободу, так как они являются в то же время внутренними силами самого человечества, происходящими только из его автономного сознания. Благодаря этому прежде в его делается возможной та свобода личности, которая является отличительным признаком культурного состояния. У одних людей преобладают умственные интересы, у других воля, у третьих чувство. И они могут теперь жить, согласно присущим им наклонностям, не приходя в столкновение с объективными идеальными силами, тогда как в первобытном состоянии такая свобода невозможна: там отсутствует высшая идеальная истина, как мерило ценности, и безраздельно господствует сила житейских привычек, подавляющая развитое своеобразных особенностей личности.
Из приобретенного, таким образом, чувства свободы вытекает далее сознание, что весь мир имеет значение только по стольку, по скольку он служит средством для зарождения и осуществления духовных благ; а отсюда следует убеждение, что вообще в мире есть только одно, что является самоцелью, именно человек, как носитель культурного единства, и вместе с тем, то высшее, чем обладает человек — это вера в абсолютную ценность личности.
Наше непосредственное чувство говорит нам, что мы отдельные существа со своим телом, со своими радостями и страданьем. С помощью чувства одно существо различает себя от другого, чувство же придает единство отдельному существованию, и поэтому оно является эгоистичным во самой своей природе. Но сами эти отдельные существа принадлежат к одному роду, в процессе развития земной жизни они имеют общее происхождение и могут существовать только в обществе. Эта взаимная связь проявляется в другой форме сознания — в воле. Нам ничего не известно о чувстве единства со всем миром, но мы хорошо знаем о стремлении к этому единству; нам известны движения воли, из которых одни вступают в борьбу с нашим субъективным чувством, другие льстят ему, и которые происходят не из этого чувства, а могут возникнуть только благодаря взаимной связи отдельного существа со всем миром. Воля создается на почве общих условий жизни и потому она по своей природе социальна. Чувство разделяет людей, воля объединяет их. Если у какого-либо человека чувство берет верх над волей так, что она становится исключительно волей отдельной личности, то он является эгоистом. Если же воля господствует над чувством, подчиняя его общей воле, то это человек социальный. Наконец. если эта общая воля, разумная воля, мы имеем перед собой нравственного человека. Когда я называю подготовкой к культуре такие условия, при которых делается возможным существование свободной личности, становится понятным, почему в них заключается лишь предпосылка культуры, а не сама культура. Нужно подняться до ступени свободы отдельных людей, чтобы культура была возможна; но чтобы она существовала на самом деле; она должна быть дополнена свободой личности. Свобода отдельного человека основана на чувстве, чувство же, как таковое, не поддается обузданию; и, останься человечество при этой свободе для отдельных лиц, результатом мог бы быть только возврат к первобытному состоянию, порабощение масс сильной личностью. При индивидуализме, который предполагает, как данное, отдельных лиц, нельзя вообще установить какую либо общую связь между людьми или прийти к пониманию культуры, так как человечеству недостает внутреннего единства; это возможно только при социальной точке зрения. В последней четверти прошлого столетия это понял и этому учил Кант, но его учение начало проникать всюду лишь в конце XIX века.
Свобода отдельного лица должна возвыситься до свободы личности. Это может произойти, лишь благодаря нравственной воле, предпосылкой же ее является общество. Личность, поскольку она выступает в опыте, обозначает собой отдельного человека, воспринявшего свободным действием сознания общественную волю. Личные особенности при этом не должны быть затушеваны, подавлены или демагогически уравнены посредством слияния всех в одну массу; но, наоборот, они должны принять в своем развитии характер личности, который вносит социальный элемент в жизнь каждого отдельного человека. Благодаря этому человек пересдает быть мячом в руках общественной воли или безвольным колесом машины, а становится олицетворением свободной общественной воли с присущим ему сознанием своих действий. «Пусть твоя воля воспримет Бога и он сойдет с своего мирового трона».
Последняя и самая высокая ступень объективации, которая может быть осуществима это — сделать собственное «я» носителем той объективной воли, которую мы называем нравственной волей, так как она всем остальным я предъявляет то же самое требование свободно совершить указанное действие. Мы должны принести в жертву отдельного человека, чтобы снова приобрести его в высшей форме личности. Только таким образом может быть распутано трагическое противоречие, при котором дух человеческий, постигающий весь мир, является игрушкой своего субъективного чувства. А это может случиться! Ведь с горем и радостью связано наслаждение жизнью! Им радуется дикарь, их же, хотя в более утонченной форме, добиваемся и охраняем мы. Но мы можем иметь больше, если захотим быть, как дух объемлющий весь мир, мы создадим себе, таким образом, существование вне времени. И эта совершенная объективация есть настоящий культурный процесс.
Мы, таким образом, познакомились с развитием культуры, как с упорядочением представлений, завершающихся сосредоточением нравственной воли в форме свободной личности. Но эта психологическая характеристика дает лишь описание процесса, который мы рассматриваем, как зарождение культуры. Она нам только говорит, что происходит в духовном мире народов, идущих к культуре. Но ничего не говорит о законах самого развития. Зачем вообще культура? В чем состоит ее необходимость? Не счастливее ли дикарь, который не затрудняет себя размышлениями о своей особе? Почему, кроме простого облегчения жизни посредством цивилизации, мы требуем чего то другого, что называется культурой?
Путем естественной науки или психологии такие вопросы, вообще, никогда нельзя решить; посредством ее мы можем лишь формулировать то, что нам дает опыт. Культура же есть нечто такое, что ни в коем случае не исчерпывается опытом.
Она — цель, к которой мы стремимся, никогда не достигая ее. Но, чтобы выяснить себе, насколько мы к ней приблизились, мы должны поставить вопрос, что должно подразумевать под этой целью. Это не есть что-либо данное во времени, это — одна из тех руководящих идей, благодаря которым вообще существует время, пространство и мир.
Психология и биология могут научить нас чему нибудь только там, где дело идет о понимании происхождения настоящего положения вещей из предшествующих, но они не могут дать нам никаких сведений по поводу загадки, о возможности развития вообще. Психология первобытных народов уже заранее предполагает, что всякое познаваемое явление происходит во времени, и что оно мыслимо лишь на основе законов, которые остаются в силе независимо от какого бы то ни было времени. Содержание, многообразие, подлежащее развитию, составляют предмет познания природы; но факт существования общих определяющих сил, вследствие чего многообразие сводится к познаваемому содержанию, это есть независимый от времени закон, который не постигается никакой естественной наукой, так как он лежит уже в основе каждой первой попытки к познанию природы.