Если мы вникаем в значение зла и мирового процесса, как оно представляется в Зенд-Авесте, мы увидим, что зло возникает из столкновения двух начал, но не абсолютно, а временно и обусловлено отношением двух первых начал между собою; с некоторым изменением этого отношения должно исчезнуть зло, и цель мирового процесса состоит в том, чтобы достигнуть такого изменения, а назначение каждого индивидуума — содействовать этому процессу. Нельзя не видеть глубины мысли такого учения и его руководящего значения для практической жизни. Только признавая реальность зла и допуская возможность и необходимость борьбы с ним возможна какая бы то ни была неэгоистическая деятельность. Если зла нет и все хорошо, то не с чем бороться, и остается только любоваться стройностью мирозданья. Если зло неизбежно и непреодолимо, руки опускаются и в результате получается квиетизм, как в буддизме или философии Шопенгауера, исчезает граница между понятиями добра и зла, вины и долга и рушатся основания всякого общественного и нравственного строя.
Пессимизм принесет, может быть, пользу современному обществу, он, может быть, разбудит его от той нравственной летаргии, которая заставляет его жить только минутными интересами... В этом и только в этом состоит его чисто отрицательная польза. Пессимизм родной сын эмпиризма, как бы не открещивались от него эмпирики. Но вместе с узким эмпиризмом, который стремится замкнуть человеческий дух в тесные рамки данной действительности падает и пессимизм, и за пределами этой действительности верующему философу и поэту остается возможность искать блаженств, которым „нет названий и меры нет“ для того, чтобы человечество вышло из лабиринта, в котором оно блуждает, гоняясь за призраками; не достаточно доказать ему, что оно принимает за яркие факелы в сущности только блуждающие огни над болотом; надо, чтобы оно видело перед собою цель, блага, которые не исчезают, как мираж, по мере приближения, и чтобы оно верило в свет, который светит во тьме и которого тьма не обнимает.