АКТИВИСТКА
На самом деле Тесс, конечно, была права, когда сказала, что, причинив боль одной из нас, Майк причинил боль всем.
Ну, если быть точной, она этого не сказала, потому что я ее прервала, но, думаю, имела в виду именно это.
Это все о нас: о девушках, о женщинах академии Норт-Бэй. Мы достойны того, чтобы чувствовать себя в безопасности в своей школе.
А как нам чувствовать себя в безопасности, когда Майк спокойно ходит по коридорам?
Как нам чувствовать себя в безопасности, чувствовать, что в будущем, если потребуется, мы сможем обратиться за помощью, когда в этот раз, в первый раз (насколько мы знаем), администрация становится на сторону абьюзера, а не жертвы?
Я рассылаю сообщение почти всем одноклассницам, чей номер телефона мне известен (помедлив, отправляю его и Тесс, хотя, когда я печатаю ее имя, у меня в животе вспархивает вихрь бабочек). Я приглашаю всех встретиться, но прошу пока держать все при себе: не хочу, чтобы об этом узнала администрация. Я пишу, что мальчикам тоже можно прийти. Я пишу, что встреча состоится в среду после школы. Обычно в это время собирается наша ячейка «ЛГБТ+», так что я уже зарезервировала свободный класс.
Я не приглашаю Майю. Ей не нужно с этим заморачиваться. Расскажу ей все, когда разберусь с деталями.
В классе ждут около тридцати девочек. Может, еще человек десять мальчиков. В основном, похоже, парни, которых притащили с собой их девушки.
— Больше никого не ждем? — спрашиваю я, залезая на стул в центре класса. Этому меня научил папа — стоять в центре, а не впереди. Такое положение создает ощущение равенства, и, кроме того, не приходится кричать. Наверное, то, что я стою на стуле, несколько умаляет стремление к равенству, но иначе меня никто не увидит, я слишком маленькая.
Я качаю головой:
— Жалкое зрелище.
В академии Норт-Бэй учится около двухсот девушек, где-то по пятьдесят в каждой параллели.
— Это только первая встреча.
Я оборачиваюсь на голос Тесс. Ей не нужно вставать на стул, чтобы ее увидели. Мы, должно быть, комично смотрелись, когда шагали по школе, держась за руки.
Она продолжает:
— Дай время, об этом все услышат.
Я спрыгиваю со стула, притворяясь, что не замечаю, как Тесс подает мне руку.
— У нас нет времени.
— Что ты имеешь в виду? — В классе стоит такой гомон, что Тесс приходится повысить голос.
— Надо действовать быстро. В понедельник состоится заседание попечительского совета, там будут решать, как реагировать на ситуацию. Мы должны успеть показать, что выступаем единым фронтом.
Из толпы кто-то выкрикивает:
— Как Майя?
Все стихают. Я снова забираюсь на стул.
— Если вы пришли в надежде, что я поделюсь неизвестными деталями, то будете разочарованы. Мы здесь для того, чтобы помочь, а не сплетничать.
Я открываю рюкзак и достаю помятый лист бумаги.
— Помните, как в девятом классе нам раздали устав академии Норт-Бэй?
Большинство пожимают плечами. Хорошо, что я барахольщица: этот листок остался в старой папке вместе с расписанием на девятый класс (один из плюсов моей формы ОКР: я ничего никогда не выбрасываю).
Я вчера репетировала: записала свою речь и перечитывала снова и снова, пока не запомнила наизусть. Произносила ее в ванной, глядя в зеркало. Иначе я могла растеряться.
— Уверена, в первый учебный день вы уделили ему ровно столько же внимания, сколько и я — примерно ноль.
Кто-то из девчонок смеется, и я продолжаю:
— Но Майк явно его нарушил. Здесь написано, что насилие среди учеников недопустимо.
По толпе волной пробегает шепот. Я говорю:
— Есть прецедент. Пару лет назад двоих десятиклассников исключили за драку в школе.
— Да, но Майк же это сделал не на территории школы.
— Насколько мы знаем, — добавляет кто-то.
— Да неважно, в школе или нет, если никто не видел. Будет ее слово против его.
— А как же подбитый глаз? Это что, не доказательство?
— Но все произошло на выходных, а не во время уроков.
Я поднимаю руку, пытаясь вмешаться, но разговор уже не прервать. Я бросаю взгляд на Тесс, и она кладет два пальца в рот. Оглушительный свист перебивает гул голосов, и все замолкают. Я пытаюсь не обращать внимания на бабочек, кружащихся у меня в животе. Я здесь по делу, а не ради флирта со своей бывшей. И определенно не ради размышлений о том, что я впервые назвала ее бывшей.
— В уставе не говорится ничего о том, что он действует только на территории школы. А о насилии говорится. — Я знала, что этот вопрос всплывет, и подготовилась.
Кто-то выкрикивает:
— Да, но на тусовках все время случаются драки, и до сих пор никого не выгнали!
Я киваю:
— Это потому, что никто не жалуется. — Я делаю паузу, затем продолжаю: — Дело обстоит так, что в Норт-Бэй нет протокола для таких ситуаций. И что бы ни говорилось в уставе, ясно, что там имеется в виду другое. — Эти слова я тоже репетировала, выбирала, на чем делать ударение. — Так что все последствия — последствия для Майка — обернутся правилом, которым будут руководствоваться в подобных случаях снова и снова. Мы должны это осознавать. Если Майку все сойдет с рук, что остановит того, кто захочет сделать то же самое? Или что-то похуже?
Толпа одобрительно гудит.
— Мы должны выступить единым фронтом. Донести до сведения администрации свою точку зрения. Настоять на правильном решении.
— А какое оно — правильное решение? — спрашивает кто-то.
Я глубоко вздыхаю и говорю:
— Майка Паркера должны исключить.
Гул стихает.
— Знаю, это сурово, и устав гласит, что наказание определяется школой. Но мы можем — мы должны! — объединиться и настоять на том, чтобы администрация Норт-Бэй подошла к вопросу со всей строгостью.
— Может, лучше отстранить на год?
— Выгнать из команды по бегу.
— Обязать посещать курсы управления гневом или что-нибудь такое.
Я киваю:
— Слушайте, это все прекрасно, но даже если его отстранят на время, в конце концов Майе придется ходить в одну школу со своим абьюзером. Мало того что она вынуждена терпеть это сейчас, пока мы ждем вердикта попечительского совета. Мало того что ей приходилось терпеть это последние несколько месяцев.
Кто-то выкрикивает:
— Мы уверены, что она говорит правду, да?
Тесс опережает меня с ответом:
— Что ты хочешь сказать, Эрика?
— Я к тому, что… Вот Джунипер сказала, прошло несколько месяцев. Майк и Майя вместе с прошлого полугодия, так?
— Так, — отвечаю я. В последний раз я отвозила Майю в школу в первую неделю ноября.
— Ну так вот, — продолжает Эрика, — мне просто кажется, что надо убедиться: зачем нам за нее сражаться, если она врет.
— Врет? — повторяет Тесс.
Эрика пожимает плечами:
— Ну, преувеличивает. Или запуталась. Ну вы же помните, что было, когда опровергли ту статью про изнасилование в университете? Это поставило под сомнение все движение.
Мои руки трясутся так сильно, что я даже не могу засунуть их в карманы. Я едва не задыхаюсь от удивления, когда Тесс тянется ко мне. Ее прохладная ладонь сжимает мою, влажную.
— Мы здесь не ради движения, — говорит Тесс. Наверное, она думает, что мои руки трясутся от гнева. Она сжимает пальцы крепче. — Мы здесь ради Майи, а она не стала бы врать.
Тесс так говорит, будто хорошо знает Майю. Но этого достаточно, чтобы Эрика замолчала.
Кто-то еще заявляет:
— Может, пусть с этим разбирается администрация, а не ученики?
Тесс отвечает, вторя моим мыслям:
— Если ты так считаешь, то зачем сюда пришла?
Папа учил меня не позволять таким собраниям превратиться в перепалку, поэтому я вмешиваюсь:
— Вы слышали, что случилось в Хайленде?
Кивает только несколько человек, так что я продолжаю:
— Десятиклассница обвинила своего парня в изнасиловании. — Я делаю паузу, как и репетировала, давая всем почувствовать вес моих слов. — Но у нее не было доказательств, и администрация ничего не предприняла. В итоге девушке пришлось перевестись в другую школу, подальше от насильника.
Я обвожу взглядом толпу, определяя степень отвращения и ужаса. Кто-то прикрыл рот ладонью, у одной из моих одноклассниц на глазах выступили слезы. Папа сказал бы, что я отлично справляюсь, — он всегда говорил, что главное — вызвать у зрителя эмоции относительно происходящего.
— Нельзя допустить такого в нашей школе.
— Но в Хайленде и не могли ничего сделать, — возражает Эрика. — В смысле, без доказательств у них было только ее слово против его, так?
— С точки зрения закона да, — соглашаюсь я. — Но здесь дело не в законе. Согласно уставу, Норт-Бэй может исключать учеников за его нарушение по своему усмотрению. Будь это вопрос закона, Майя пошла бы в полицию, но она этого не сделала. Она обратилась к нашему директору. К нашей школе.
Я так говорю, будто знаю, почему Майя решила пойти к директору Скотт. Как будто Майя мне рассказала.
— Так что нам делать? — спрашивает кто-то.
— Нам нужно заявить о себе, — говорю я. — Думаю, надо устроить акцию протеста, продемонстрировать сплоченность. Сделать так, чтобы нас услышали.
Тесс поднимает голову и говорит:
— Во время забега в воскресенье.
Я недоверчиво гляжу на свою бывшую девушку. Забег в воскресенье — это, конечно, не чемпионат, но по сути не многим меньше. Мы соревнуемся с нашей школой-соперницей Ист-Преп. Они в прошлом году нас разбили вдребезги: Майк восстанавливался после травмы, Тесс к нам еще не поступила. Но в этом году они участвуют и все рассчитывают на победу.
— О чем ты? — тихо спрашиваю я.
— Женская команда сойдет с дистанции. Откажется участвовать. А все остальные, — она машет рукой на собравшуюся толпу, — пойдут маршем по треку. Так никто даже не сможет стартовать. Мы принесем плакаты, потребуем правосудия. Перекроем трек. Не дадим Майку бежать.
Тесс отпускает мою ладонь и скрещивает руки на груди, как будто все уже решено.
— Что, если команда не согласится? — тихо спрашиваю я. На собрании присутствуют всего несколько членов команды Тесс.
— Я с ними поговорю. — Из ее уст это звучит так просто.
— Но вам придется отдать победу.
Темные глаза Тесс горят огнем. Она говорит:
— Это гораздо важнее забега.
Я перевожу взгляд обратно на толпу, сердце бьется как бешеное. На пару секунд я как будто забыла, что на нас все смотрят.
— Итак, — громко говорю я. — У нас есть время и место. Давайте продумаем детали.
Я спрыгиваю со стула и начинаю разбивать всех на группы. Главное сейчас — распространить информацию, собрать народ. Мы решаем одеться в розовое. Мы выбираем, какие лозунги напишем на плакатах. Мы договариваемся собраться за час до начала забега. Мы обещаем не распространяться о наших планах, потому что фактор неожиданности на нашей стороне.
В конце собрания я отвожу Тесс в сторону. У нее такие тонкие запястья, что их можно обхватить пальцами, подобно браслету, который Майк подарил Майе.
— Спасибо, — говорю я. — Отличная идея — с забегом, я имею в виду.
Тесс пожимает плечами:
— Отличная идея — организовать акцию протеста.
Я никогда не расскажу Тесс, сколько времени я репетировала. Мне нужно, чтобы и ей, и всем остальным казалось, что я в этом спец, что мне это дается легко. Папа говорит, что активизм у меня в крови.
Тесс наклоняет голову, роняет плечи, чтобы оказаться ближе ко мне. Понижает голос:
— Я знаю, ты не хотела говорить перед всеми, но как она?
Я медлю.
— Как можно себя чувствовать в такой ситуации? — Это честный ответ. Я не видела Майю со вчерашнего обеда.
— Ну, надеюсь, что это поможет.
Я киваю. Тесс никогда не догадается, что Майя не в курсе моей затеи с протестом.
— Я тоже надеюсь, что это поможет.
Перед тем как уйти, Тесс целует меня в щеку. Я чувствую знакомый запах ее кожи. Мне так хочется поцеловать ее в ответ, но тогда она может догадаться, что я хочу ее вернуть, а крутые девчонки не хотят возвращаться к девушкам, которые их бросили, даже если случилось недопонимание. Я засовываю руки в карманы джинсов и смотрю, как она уходит.
ЛУЧШАЯ ПОДРУГА
«Мне нужно с тобой поговорить».
Удалить.
«Есть пара минут поболтать?»
Удалить.
«Помнишь, я говорила про протест?»
Удалить.
«Ты как?»
Удалить.
«Тесс меня бросила».
Удалить.
«Как понять, хочет Тесс вернуться или нет?»
Удалить.
Не знаю, что сказать. Я никогда не знаю, что сказать, когда дело касается чего-то серьезного, как, например, в прошлом году, когда наша одноклассница умерла от кистозного фиброза и мы всем классом пошли на похороны. После отпевания выстроились в очередь к родителям Софи Лоури. Я смотрела, как все обнимают их, выражают соболезнования, рассказывают какие-то истории о Софи. Когда пришел мой черед, я просто неопределенно кивнула. Я никогда их раньше не видела. Они даже не знали, как меня зовут.
Рядом со мной была Майя. Она обняла миссис Лоури и прошептала:
— Мне так жаль. Софи была удивительной девушкой.
На глаза мамы Софи навернулись слезы, а папа похлопал Майю по плечу и поблагодарил ее.
Потом я спросила Майю, почему она так сказала. Мы разговаривали с Софи от силы раза три и уж точно не могли знать, какая она была удивительная.
— Ну, знаешь, просто так принято говорить в таких ситуациях.
Я не знала, но кивнула.
А Майя знала. Она из тех, кто всем нравится: хорошо одевается, сдержанная, хорошенькая, улыбчивая, трудолюбивая, остроумная. Популярность дается Майе легко, ей даже не нужно стараться, она такая сама по себе.
И сейчас, когда у Майи серьезные проблемы, проблемы, с которыми я должна бы ей помогать, мне хочется поговорить с ней о Тесс, потому что она точно скажет что-нибудь, от чего мне станет легче.
Я смотрю на телефон, как будто ожидая, что вот-вот, как по волшебству, выскочит сообщение: «Тебе без нее лучше», «Сама будет локти кусать», «Тот поцелуй в щеку точно значит: вернись ко мне, прошу!».
Но, конечно, экран темный.
И вообще, Майя бы ничего такого не ответила. Она написала бы что-нибудь другое, что-нибудь идеальное, до чего мне самой в жизни не додуматься.
Доктор Крейтер говорит, что, когда я попадаю в такой водоворот негативных мыслей, нужно перечислить доводы, подтверждающие, что это все неправда. Она называет это мысленным экспериментом. Типа, мне нужно сказать себе, что Майя не дружила бы со мной, если бы не хотела. Или что она простит меня, если я скажу что-то не то. Но по мне, это бессмысленная трата времени, потому что как понять, что из этого верно, а что нет? Да, Майя моя лучшая подруга, так что можно попытаться убедить себя в том, что она меня простит, но может же не простить. Что, если она увидит мое сообщение, закатит глаза и возненавидит меня? Я и так порой задаюсь вопросом, нравлюсь я ей вообще или нет. Или я просто прилепилась к ней в шестом классе, а она слишком добрая, чтобы отшить меня.
Это Майя показала мне, что популярные девочки, как правило, не противные; крутые девчонки могут быть подлыми и жестокими, но крутость и популярность — разные вещи. Популярные девочки дружат со всеми — я о том, что именно это и определяет слово «популярность». Секрет популярности в том, что надо быть доброй и славной, чтобы все хотели с тобой дружить, и это в точности описывает Майю.
Я откидываюсь на кровать, закрываю глаза и буквально вижу, как ее бьет Майк — открытая ладонь с размаху приближается к лицу Майи. Его рот перекошен гримасой, лоб сосредоточенно нахмурен, как обычно перед забегом.
За последние пару месяцев, встречаясь с Тесс, я не пропустила почти ни одной тренировки и ни одного забега с начала сезона в марте. Мы с Майей садились рядом и болели сперва за Тесс, потом за Майка. С тех пор как Майя стала встречаться с Майком, это было редкой возможностью немного побыть с ней наедине, хотя, конечно, не то чтобы наедине — поболеть приходила половина школы. Возможности поговорить по душам тогда особо не было.
Мне никогда не нравилось смотреть, как бежит Майк. Знаете, говорят, что, когда за дело берется мастер, оно кажется совсем простым? Так вот, глядя на Майка, казалось, что бег — невероятно сложное занятие.
С Тесс все по-другому. Во время забега она как будто парит над землей. Она ставит ступни на пятки, а не целиком, как Майк, и каждый шаг словно перетекает в следующий. Когда она бежала, я не болела за нее громко, как Майя за Майка. Нет, я умолкала. При виде Тесс я успокаивалась. Каждый раз. Почти так же, как от порезов.
Может, я попрошу Тесс бегать вокруг меня во время демонстрации (только вот вряд ли после того, как мы расстались, это зрелище будет действовать на меня так успокаивающе). Я просматриваю последние сообщения, перечитываю свои попытки казаться спокойной, расслабленной, беззаботной, не переставая радоваться, что Тесс никогда не узнает, сколько времени я не сводила глаз с мерцающего многоточия, гадая, что она пишет. Гадая, сколько нужно ждать, прежде чем ответить. Как старательно я выбирала каждое слово.
Я роняю телефон на кровать, как будто он жжется. Писать девушке, которая тебя бросила, не круто, и неважно, как сильно тебе этого хочется. Неважно, как долго ты пытаешься сочинить идеальное сообщение, чтобы казаться крутой, когда это настолько далеко от правды.
И вообще, я не должна сейчас думать о Тесс. Я должна думать о Майе.
Я глубоко вздыхаю.
Открываю глаза, беру телефон, печатаю и нажимаю «отправить», не давая себе возможности передумать.