ТРЕВОЖНАЯ ДЕВУШКА
В кои-то веки я приезжаю в школу заранее (оказывается, я могу справиться с ОКР, если есть мотивация. По крайней мере, в этот раз). Низко висит туман, и так холодно, что изо рта идет пар. Я всегда смотрю прогноз погоды в телефоне перед выходом из дома и поэтому знаю, что для этого времени года температура ниже обычной, и даже когда туман уйдет, сегодня вряд ли будет теплее пятнадцати градусов. Я заезжаю на парковку и осматриваюсь. Здесь почти пусто, но я встаю на свое обычное место сзади. Только одна машина стоит от школы дальше, чем моя. Я роняю ключи в рюкзак и направляюсь к ней.
— Спасибо, что согласился приехать в такую рань, — заговариваю я, хотя уже начинаю волноваться, что время неподходящее. Разве не подозрительно, что я оказалась здесь в это время? Надо было прийти днем, чтобы иметь возможность затеряться в толпе. Хотя мне вечно чудится, что все на меня смотрят.
Хайрам пожимает плечами:
— Рад помочь.
Я думаю о том, как доктор Крейтер спросила, есть ли кто-то, к кому я могу обратиться за помощью в трудную минуту. Не думаю, что она имела в виду это.
В любом случае это только временно. Я хочу сказать, и Тесс, и Майк с Майей, и демонстрация — неделя была очень тяжелая. Если я признаюсь доктору Крейтер, она не поймет. Она не поверит, что, когда неделя закончится, я смогу обойтись без химии. А если я хоть раз оступлюсь — прощай моя трехмесячная сделка.
Я не спрашиваю (хотя мне и интересно), откуда Хайрам знает, что мне нужно. Я не спрашиваю (хотя мне и интересно), откуда взялись таблетки. Я не говорю (хотя и думаю), какое облегчение, что нет никаких тайных жестов, никаких паролей. Вчера вечером я нашла номер Хайрама в списке учащихся и написала ему как ни в чем не бывало, как будто мы с ним постоянно общаемся, как будто я одолжила ему учебник и теперь прошу его вернуть. Хайрам протягивает мне пакетик, на дне рядок таблеток.
— Прими голубую минут за двадцать до сна, — говорит он.
— Спасибо, — отвечаю я, засовываю пакетик в рюкзак и закрываю его. — Сколько я должна?
Хайрам качает головой:
— Не парься. — И, не давая мне возможности возразить, продолжает: — Как Майя?
Он облокачивается о свою машину, одной ногой опираясь на бампер. Есть в его голосе что-то, отчего мне кажется, что он спрашивает не просто так, не для того, чтобы посплетничать.
Я так удивлена, что отвечаю почти честно (совсем честно было бы сказать, что с понедельника мы с ней почти не говорили):
— Нормально, кажется.
— Знаешь, я за нее переживаю.
Я мотаю головой, потому что не знаю.
— Вы же едва знакомы.
Хайрам кивает, глядя себе под ноги.
— Точно, — говорит он, как будто этот факт просто вылетел у него из головы. — Я слышал, ты организуешь какую-то демонстрацию.
Черт. Что, если Майя узнает об этом не от меня, а от кого-то другого?
— Это, вообще-то, секрет, — объясняю я, и меня — сюрприз, сюрприз! — снова пробивает дрожь.
— Как ты соберешь народ, если это секрет?
— Я хочу сказать, знать должны только участники.
Хайрам кивает:
— Ну да.
Тут до меня доходит, что он хочет присоединиться.
— Что об этом думает Майя? — внезапно спрашивает он.
— Она в восторге, — вру я. — Я хочу сказать, конечно, она надеется, что Майка исключат.
— Правда?
Должно быть, мне не удается скрыть раздражение, потому что Хайрам поднимает руки в знак капитуляции и говорит:
— Я не к тому, что он не заслуживает исключения, просто сомневаюсь, что Майя хочет именно этого.
Откуда Хайраму знать, чего хочет Майя?
Он продолжает:
— Знаешь, такое ощущение, что, несмотря ни на что, она все еще беспокоится об этом упыре.
Я киваю, вспоминая наш разговор в библиотеке.
Она так и не сказала «да», когда я спросила, пойдет ли она на демонстрацию.
«Если его исключат, стипендия ему точно не светит».
Я не могу вспомнить: в ее голосе была надежда или тревога?
Я думала, надежда.
Или же мне просто так показалось.
Может, мне стоило убедиться, что Майя действительно этого хочет, прежде чем заваривать кашу. Сердце начинает биться сильнее. Чтобы унять дрожь в руках, я крепко сжимаю рюкзак, представляя, как внутри болтается пакетик, который мне дал Хайрам.
Я встаю рядом с Хайрамом, прислоняюсь к его машине и тихо говорю:
— Слишком поздно все сворачивать. Я хочу сказать, даже ты знаешь о митинге. — Я хотела пошутить, но прозвучало жестоко.
— Как думаешь, она пойдет?
Хайрам единственный, кто задал мне этот вопрос. Все остальные считают ее присутствие само собой разумеющимся.
— Не знаю, — признаюсь я. Мне хочется плакать. — На самом деле мы с ней это не обсуждали.
— А стоило бы.
— Стоило бы, — соглашаюсь я.
Пятница, 14 апреля
АКТИВИСТКА
Вчера я проглотила синюю таблетку не колеблясь. Я приняла ее за двадцать минут до сна, как сказал Хайрам, легла и выключила свет, и в кои-то веки не провела полночи, прокручивая все свои разговоры за день, не пыталась понять, где поступила неправильно. Нет, я заснула почти мгновенно. Я не спала так спокойно неделю. А может, и дольше.
Едва проснувшись, принимаю утреннюю дозу (дневные таблетки красные, легко разобраться). Я чувствую, как они начинают действовать, после завтрака, в душе: как будто легкая дрожь пробегает по телу, а потом исчезает — как будто просачивается в меня. Хайрам сказал, что эти таблетки сначала предназначались для тех, кто сидит на диете, но их вывели с рынка, когда выяснилось, что одним из побочных эффектов является «ложное ощущение уверенности», из-за чего появилось опасение, что они могут вызывать привыкание. Мне хотелось спросить Хайрама, откуда они у него, если их вывели с рынка, но потом решила, что таких вопросов не задают.
Я смотрю на свое отражение в зеркале и вижу, что зрачки стали больше, чем обычно, но, думаю, никто не заметит.
Стоп. Я думаю, что никто не заметит? Я всегда думаю, что все всё заметят!
И вот еще что: одеваясь, я не гадаю, в чем будет Тесс, когда я увижу ее в коридоре, не сочиняю неловкий разговор, который нам предстоит, не пытаюсь придумать заранее, что мне сказать, чтобы как-то избавиться от неловкости.
И мне не страшно от мысли, что надо поговорить с Майей о демонстрации. Я не стараюсь подобрать правильные слова, пока в голове кружатся неправильные, как плей-лист на повторе. Я не пытаюсь сообразить, как донести до нее, что я, конечно, пойму, если она не захочет, но лучше бы ей прийти, потому что это сделает нашу акцию более значимой. Я не пытаюсь мысленно отрепетировать речь о том, что, конечно, она не обязана ничего говорить, но если скажет, это будет очень впечатляюще, но если не скажет, то ничего. Я ни о чем этом не думаю, не пытаюсь сочинить речь или запомнить фразы.
Нет, я просто знаю, что расскажу ей о демонстрации ясно и спокойно, как только появится возможность.
Вот и все.
Скорее всего, у нас будет время на большой перемене, тогда и поговорим. Но не в библиотеке, ну уж нет, мы сядем за наш обычный столик, потому что не позволим мальчишкам нас запугать. Мы должны нанести ответный удар, и Майя наверняка думает так же, иначе зачем она пошла к директору Скотт? Я хочу сказать, наверняка она хочет, чтобы его исключили, раз обратилась к школьной администрации — не к своим родителям, не к его родителям, не в полицию.
На переменках я представляю, как таблетки Хайрама болтаются у меня в рюкзаке — я не собиралась оставлять их дома, где на них могла наткнуться мама, — но не переживаю, что одноклассники как-то о них догадаются. Хайрам дал красных таблеток вдвое больше, чем синих, так что я могу принять еще одну днем, если утренняя перестанет действовать. На физике мистер Чапник не сердится, а мои руки не дрожат — я не барабаню ими о бедра, не засовываю в карманы — ничего!
После звонка на большую перемену я буквально марширую по коридору. Шаг, другой. Левой, правой, левой. Пусть мальчики на голову выше и весят в два раза больше, мне все равно. Я сяду за наш столик, а они уйдут, и если кто-то и будет смотреть, то только с одобрением.
— Погоди, Джунипер, — зовет Тесс откуда-то сзади.
Чтобы она могла меня догнать, мне нужно сосредоточиться и замедлить шаг, но я не останавливаюсь (наверное, желание двигаться быстро — еще один побочный эффект, помимо ложного ощущения уверенности). Кто вообще проектировал нашу одноэтажную школу? Она вытягивается, как змея, и от одного конца до другого идти сто лет.
— Привет, — говорю я, когда Тесс меня догоняет.
— Я подумала, может, поработаем на большой перемене? Обсудим детали на воскресенье.
— Я сейчас не могу. — Я снова ускоряю шаг, потому что идти быстро кажется так естественно. Даже длинноногой Тесс приходится поторопиться, чтобы не отстать от меня. — Может, после уроков?
Тесс ловит меня за руку, осторожно сжимает мои пальцы, чтобы я остановилась.
— Я только хотела убедиться… Слушай, я уже сказала, что мне жаль, но…
Я качаю головой:
— Не переживай.
Ложное чувство уверенности позволяет мне спокойно все забыть.
— Нельзя было так поступать. Здесь, на глазах у всех… — Тесс кивает на толпу вокруг.
— Не переживай, — повторяю я и встаю на цыпочки, чтобы ее поцеловать.
Я не застываю, перебирая все возможные реакции на поцелуй. Не переживаю, что не смогу выглядеть спокойной и крутой, целуя ее после того, как она меня бросила. В конце концов, она бросила меня только по недоразумению, верно? Тесс выглядит удивленной — даже когда мы были вместе, я всегда ждала, когда она проявит инициативу, но сейчас мне не страшно, что она меня отвергнет. В дальнем конце коридора какой-то идиот кричит: «Давай-давай!» Я не вздрагиваю. Я даже не закатываю глаза. Я не думаю, как буду прокручивать этот момент ночью, не в силах заснуть, потому что у меня есть синие таблетки.
— Мне надо идти, — говорю я, отстраняясь. — Увидимся попозже, ладно?
Я вижу впереди Анила и Кайла. Высокие, спортивные, они будто заполняют собой весь коридор, как бы пытаясь показать, что заслуживают больше места, чем все остальные.
Но я их обгоню, я попаду к нашему столику раньше их.
И тут из класса передо мной в коридор выходит Майя. Она идет вслед за мальчиками. Я подбегаю к ней, подхватываю под руку, вытягиваю наушники у нее из ушей и радостно говорю:
— Это всего лишь я. — Я тяну ее к южному выходу, вынуждая ускорить шаг. — Идем. Я хочу сказать, мы там сидели столько же, сколько они, правда ведь?
Мальчики вышли во двор раньше нас, но еще не сели за столик. Они поднимают головы к солнцу и кажутся мне похожими на львов, нежащихся в теплых лучах, как будто бог (или кто там еще) сотворил свет исключительно ради их удовольствия. И как я столько времени сидела рядом, не замечая, какие они придурки?
Я тяну Майю к нашему столику.
— Я хочу сказать, у нас столько же прав на столик, сколько и у мальчиков, скажи?
Майя вытягивает руку, поворачивается и уходит прочь.
Я на миг застываю, а потом иду за ней.
КРУТАЯ ДЕВУШКА
Ладно, может, я переборщила со столиком.
Столик не обязан быть полем боя Майи и Майка. Если Майя решит сесть где-то еще, это не сделает его победителем.
Либо я замедлилась — когда это случилось? — либо Майя ускорилась, слилась с толпой впереди и двинулась прочь от школы к треку, где через пару дней пройдет митинг, о котором, правда, она не знает.
Я прибавляю шаг.
ТРЕВОЖНАЯ ДЕВУШКА
Господи, о чем я только думала, когда поцеловала Тесс? Она, наверное, решила, что я хочу к ней вернуться. Может, она сидит сейчас с друзьями и смеется над своей жалкой бывшей. Может, она пытается придумать, как отчитать меня за поцелуй и не испортить воскресную акцию. Она, наверное, поняла, что я полная психопатка, не способная пережить (второй) разрыв и при этом спланировать демонстрацию.
У меня начинают дрожать руки. Я засовываю их в карманы и следую за Майей через трек, через парковку. Но за ней иду не только я. Или мне кажется, что все смотрят на нее, смотрят на нас?
Видимо, действие красных таблеток заканчивается не постепенно. Ощущение, будто щелкнул переключатель, и мои привычные внутренние монологи, вопросы, тревоги вернулись, такие же громкие и отвлекающие, как обычно.
Так, получается, я знаю, сколько длится ложное чувство уверенности. Выходит, надо рассчитать все так, чтобы таблеток Хайрама хватило на выходные. Я должна заснуть сегодня, позаниматься завтра и провести демонстрацию в воскресенье.
Правда, в понедельник они, скорее всего, тоже понадобятся. Тяжело будет ждать решения попечительского совета насчет Майка. А потом, когда все закончится, придется поговорить с Тесс, сказать, что мне жаль, и что я понимаю, и что все хорошо, и извиниться за поцелуй. Я мотаю головой. Таблеток на следующую неделю точно не хватит.
Мне нужно больше.
На другом конце парковки Хайрам выходит из машины, как будто знает, что я направляюсь прямо к нему.
Я мотаю головой. «Не сейчас, — думаю я, как будто он может прочитать мои мысли. — Не у всех на виду».
Сзади слышится тяжелая поступь. Кто-то кладет мне руку на плечо, как будто пытаясь убрать с пути. Я поднимаю голову и вижу, как мимо проносится Майк.
— Майя, — говорит он, не повышая голос. Так же как на уроке, когда он вызывается ответить, или когда шутит, или когда осаждает кого-то в очереди в кино. Как будто все нормально, ничего не случилось.
По крайней мере, он хочет, чтобы так казалось.
ЛУЧШАЯ ПОДРУГА
Я кидаю рюкзак на землю, обгоняю Майка и беру Майю за руку:
— Она не хочет с тобой разговаривать.
— Если честно, это не твое дело, Джунипер.
Его голос тихий и ровный. Но я часто наблюдала за ним во время забегов и знаю, как он выглядит прямо перед стартом.
Вдруг до меня доходит, что я никогда не нравилась Майку. Он терпел меня только потому, что я лучшая подруга Майи.
Я поворачиваюсь к ней:
— Хочешь с ним поговорить?
Она трясет головой. А может, трясет ее саму.
— Пошли отсюда. — Я тяну ее к своей машине, но застываю, вспомнив, что ключи остались в школьном шкафчике.
Но впереди Хайрам, все еще стоит у своей уродливой коричневой машины. Он машет рукой, зовет к себе.
Я оглядываюсь. Мне не кажется, все действительно смотрят на нас. Я знаю, что буду прокручивать этот момент в голове перед сном, гадая, правильно ли поступила, проклиная себя за то, что не беру с собой ключи. Но я правда считаю, что сейчас нужно увезти отсюда мою лучшую подругу. Надеюсь, я права.
Так что я беру Майю за руку и веду в дальний конец парковки. Я не перехожу на бег. Я знаю, что Майка нам в любом случае не обогнать.
Я смотрю на Майю. Ее взгляд, как лазер, нацелен на машину Хайрама. Я знаю, что она слышит шаги Майка за нами так же четко, как и я.