— Выходит, обманул я вас, Леня, темные пришли.
— А какие? — спросил он, потому что сам ничего не мог понять. Ему только показалось, почудилось, что какая-то из его лошадей пришла первой. Одна? Надо было, чтобы и во втором заезде его лошадь пришла первой. А он упустил концовку второго заезда. От волнения глаза стали слезиться — не разглядел. И ничего не расслышал в начавшемся крике. Пришла темная лошадь, и трибуны взревели от негодования. Хитрили, темнили, а теперь вознегодовали. Неудачникам свойственно громко взывать к справедливости.
— Тройка и четверка пришли, — сказал Сергей Сергеевич. — Самые плевые в заездах лошади. А у фаворитов сплошные сбои и проскачки.
— Обман! Явный обман! — подбавляя к этим словам замысловатую матерщину, орал рядом проигравшийся оборванец. — Убивать их всех надо!
Леонид медленно разжал кулак, в котором у него был жетон тотализатора, маленькая картонка, подобная железнодорожному билету. Он разжал кулак и медленно поднес ладонь с жетоном к глазам. Они слезились — от ветра, что ли? — он никак не мог рассмотреть карандашом нанесенные кассиршей номера лошадей.
— Поглядите, что у меня? — попросил он Сергея Сергеевича.
Тот глянул, вдруг дернулся и быстро накрыл своей тяжелой ладонью ладонь Леонида.
— Пойдем! — отрывисто сказал он.
Они выбрались из толпы, но пошли не к кассам, а как раз в противоположную сторону. И Леонид пал духом, хотя на миг ему показалось, что он разглядел сквозь туман на жетоне небрежно выведенную, будто запрокинувшуюся тройку и еще более небрежную, распадающуюся четверку — эту карандашную скоропись кассирши. Ошибся, значит? А еще раз поглядеть он не мог: Сергей Сергеевич так и не выпустил из своей руки его руку.
Шли они, долго шли, но вот остановились в каком-то темном закуте под трибунами. Тут ни единой не было души. И только тут Сергей Сергеевич выпустил руку Леонида, и тот жадно глянул на свою ладонь. Не ошибся, он не ошибся, когда ему померещились на жетоне тройка и четверка! Вот она — тройка и четверка, кое-как — худо училась в школе! — выведенные небрежным карандашом кассирши!
— Выиграл?!
— Выходит… — Сергей Сергеевич был мрачен и подавлен. И эта его мрачность мешала Леониду возликовать.
— Может, что-нибудь не так? — спросил он упавшим голосом.
— Все так — знаток ошибся, новичок угадал… Бывает… О выигрыше своем помалкивайте, к кассе пойдем во время заезда. Да, история…
— Но почему же вы не рады? — недоумевал Леонид. — Мы для того и ставили, чтобы выиграть.
— Хуже нет, когда сразу так повезет. Хуже нет.
— Не пойму что-то вас…
Впрочем, его уже перестала тревожить мрачность Сергея Сергеевича. Может, позавидовал человек? Или, что точнее, огорчился, что он, знаток, не угадал, а новичок как раз и угадал. Угадал! И такая в нем взорвалась радость, что и по сей день помнил свою радость Леонид Викторович. Его будто подбросило тогда. Громче все звуки сделались, ярче, подробнее все увиделось. Это было ощущение чисто физическое, как удачный взлет с трамплина или прыжок в глубокую воду. Надо же, вымолвил всего два словечка, две всего только цифры — и вот вам, выиграл.
— А сколько? — спросил он. — Сколько я выиграл?
— Сейчас узнаем. Много, надо полагать. На таких лошадок могли поставить либо по сговору, либо по глупости.
Ничего, плевать, что угадал по глупости. Повезло — это главное. Ему давно уже не везло, он даже позабыл, что это за штука — везение. Ничего, пусть по глупости. Он согласен пребывать в таких глупцах всю свою жизнь.
Они вернулись на трибуны, подошли к барьеру.
— Вы только вслух-то не радуйтесь, — сказал ему Сергей Сергеевич. — Тут у нас к большой удаче относятся с подозрением. Да и прилипал хватает. Ну, что там на щите?
Леонид посмотрел туда же, куда и Сергей Сергеевич. Но только опять ничего не понял. Щит демонстрационный увидел, а во множестве цифр, какие на нем были навешены, не сумел разобраться. И спросить было неловко. Уже совсем новичком-то он теперь и сам себе не казался. Он победителем себя ощущал, а вовсе не новичком. Да и почему — новичок? Разве не бывал он здесь раньше? Играть он тогда, правда, не играл, но смотрел же, присматривался. «Везенье, везенье, а где же уменье?» — так, кажется, говаривал Суворов, когда всякую его победу завистники объявляли всего лишь счастливым случаем. Зазнайство, подобно насморку, поселяется в человеке мгновенно. Лишь миг назад человек не хлюпал носом, а вот уже и захлюпал. Зазнался Леонид, возгордился, захлюпал носом.
— Да, порядочный кусок, — сказал Сергей Сергеевич. — Но я-то думал, что еще больше будет. Нет, кто-то и другой поставил. И не наивный, нет, тут сговором попахивает. Эх, грязнят людишки лошадей. Ладно, пошли.
Как раз начался новый заезд.
— Что же мы на этот-то ничего не поставили? — спросил Леонид.
Сергей Сергеевич как-то странно глянул на него.
— Пошли, пошли.
У касс, у окошка, где надлежало им получить выигрыш, никого не было. Но неподалеку кое-кто да прохаживался. Нет чтобы смотреть, как лошадки бегут, понадобилось им торчать возле касс.
— Так я и думал, — вполголоса сказал Сергей Сергеевич. — Высматривают, кто станет получать. Ну, господи благослови! Давайте ваш билет, Леня.
Леонид отдал билет, и Сергей Сергеевич, небрежничая, перебросил его в руки кассирши. Он ничего ни от кого не скрывал, он боком встал к кассе, безразличный к тому, что делает кассирша. Он и Леонида к окошку не подпустил.
— Спокойнее, спокойнее, — шепнул он ему.
Любопытствующие, что толкались неподалеку, придвинулись было к кассе, но особого интереса к происходящему не проявили. Должно быть, обманул их Сергей Сергеевич своей небрежностью. Да и кассирша ему подыграла наилучшим образом. Опытная, видно, была женщина. Никакого удивления на лице, никакой суеты в руках. Глянула на билетик и скучные отвела глаза.
— А я-то думала! — сказала громко. — Вот уж не думала, что вы на этих темнячек будете ставить, — сказала тихо.
— Да не я, не я, молодой человек, — небрежно покрутил рукой Сергей Сергеевич. — Спасибо вам, — добавил он тихо. — Темный заезд, унести бы ноги.
Кассирша внимательно глянула на Леонида, припоминая, не знаком ли он ей, и удивилась, изломив дужки бровей, что не знаком.
— Надо же… — Едва шевеля пальцами где-то у себя на коленях, она отсчитывала деньги. — Пересчитывать будете?
— Нет. — Сергей Сергеевич на миг загородил широкими плечами окошко кассы, но тотчас же и отшагнул от окошка. — Пошли, Леня, на пивко с бутербродиками наскребем!
И двинулся в сторону буфета, подхватив Леонида под руку.
— А деньги? — шепнул Леонид.
Сергей Сергеевич вместо ответа лишь прижмурил глаза.
В буфете он задерживаться не стал.
— Не здесь, в другое место пойдем. — Он шел все быстрее, будто опаздывал куда.
Миновали еще один буфет, миновали трибуну, нырнули в один проход, в другой и — вот тебе на! — оказались на площади перед ипподромом. И тут Сергей Сергеевич побежал, увлекая Леонида за собой.
— Такси! Такси! — Сергей Сергеевич чуть что не кинулся под колеса машины. Распахнул дверцу, толкнул в машину Леонида, вскочил сам. — На Ленинградский вокзал! — крикнул он шоферу. — Опаздываем! Платим втройне!
Машина рванулась.
— Гляньте-ка, Леня, — тихонько сказал Сергей Сергеевич и подтолкнул Леонида к боковому стеклу. — Вон туда, туда…
Леонид глянул, куда указывал Сергей Сергеевич, и ничего особенного не увидел. Разве что гнались за кем-то, забавно взмахивая руками, какие-то два очень неумелых бегуна, какие-то расхристанные субъекты.
— Спохватились! — усмехнулся Сергей Сергеевич. — В погоню кинулись!
— Разве они за нами? — не поверил Леонид.
— А за кем же? Прилипалы проклятые!
Верно, субъекты бежали следом за их машиной, они гнались за ними.
— Но почему? Зачем? — не умел понять Леонид.
— А не встревай не в свою игру. Или делись, если повезло по-глупому. Эх, Леня, зря я вас свел с бегами…
4
Они сидели в длинном и гулком вокзальном ресторане, а на столе перед ними чего только не было — и икра, и коньяк, и шампанское в ведерке со льдом, — но радости, ее не было, оставила Леонида радость, хотя теперь он знал, что действительно выиграл много, почти три тысячи, и деньги эти, неловко засунутые в нагрудный карман пиджака, ощутимо улеглись там, слышны были, стоило только шевельнуть плечом.
Три тысячи, по нынешнему счету триста рублей, не такие уж большие деньги для Леонида Викторовича, но то нынче, а в те поры, когда последняя была извлечена из кармана десятка, он ощутил себя богачом. И главное, повезло, удача пришла. С нее, с этой удачи, могла ведь и полоса начаться счастливая, и она даже сверкнула перед глазами, солнечной просияв дорожкой. Сверкнула и померкла. Гасил, убивал радость Сергей Сергеевич. Мрачнее тучи был.
— Плохо, когда сразу так повезет, хуже нет. — Сергей Сергеевич все повторял и повторял эту фразу, под нее и пил, как иные пьют, приговаривая: «Пусть нам будет хорошо!» Далась ему эта фразочка!
И вдруг заговорил Сергей Сергеевич. Нет, он не речь стал держать. То был разговор с самим собой, разве что вслух. Молодой человек, что сидел напротив, не был ему в этом разговоре ни помехой, ни помощью.
За давностью лет забылись слова, какие были сказаны Сергеем Сергеевичем. Но запомнилась му́ка, которая жила в них, в голосе жила, в этих простецких будто глазах. Мука, боль, раскаяние, что не так, зазря идет жизнь, глупо, бессмысленно, на распроклятых этих бегах.
Леонид Викторович припомнил, как пытался тогда возражать загоревшему человеку, утешать его пытался. Как же он был самонадеян! И уж не мальчиком ведь был, уже и повидал и пережил достаточно, а все же вот легко, запросто брался утешать человека, ничего еще толком не зная о его жизни, молол какие-то слова, затертые, как и должно утешениям, настолько, что их и расслышать, наверное, было нелегким делом. Да Сергей Сергеевич, кажется, и не слушал его. Он утешения не искал.