Не могло быть и речи в произведении, столь кратком, об оправдании каждый раз одной интерпретации перед другой, или даже о выборе или использовании того, а не иного свидетельства. Повторим следующее: в этом лабиринте мистических переживаний нить Ариадны, за которой мы следовали, является богословием великих учителей Церкви и именно первоначальной Церкви, мистической Церкви и Церкви Востока. И здесь две традиции, Востока и Запада, проявились для нас как удивительно взаимно дополняющие и способные к взаимному просвещению: богословская традиция Востока (усовершенствованная, исходя из мистического опыта, опыта часто невыразимого) и мистическая традиция Запада (к несчастью, игнорируемая спекулятивным богословием Запада, свидетельство которого настолько убедительно, насколько оно не соответствует тому, что было в то время официальным богословием на Западе).
Безусловно, мы иногда опирались на такое свидетельство, которое некоторые посчитают во многом спорным. И мы могли бы сказать: ну и что. Вместо того или иного факта, или того или иного мистика, которых можно было бы исключить, можно процитировать десять других. Для нас важно видение в целом; определённое понимание центральной тайны христианской веры, которая — как мы в целом убедились — приобретает наиболее логичную и наиболее рационально удовлетворительную связность только на уровне высокой мистики.
И именно во имя рационального требования нашего времени, как и во имя его духовного требования, мы можем решиться перефразировать известную формулировку, утверждая: или христианство в XXI веке будет мистическим или его вовсе не будет.
Первая часть. Бесконечная потребность в любви: Бог и человек, невозможный союз
Глава I Откровение любви: Троица
На последующих страницах речь не пойдёт о том, чтобы пытаться показать, что Троица была в некотором смысле необходима и что Бог не мог быть другим. Всякая попытка в этом роде прежде всего опровергается фактами. Человек узнал о тайне Троицы только через Откровение и потребовалось много времени на приблизительное понимание того, о чём шла речь. Доказательство после действия не было бы очень убедительным. Но, более того, такое поведение по-своему извратило бы уже наш подход к Богу. Речь идёт о тайне жизни Бога. Любая жизнь уже остаётся для нашего ума тайной, на каком бы уровне эта жизнь ни была представлена. А здесь речь идёт о Жизни Бога.
Поскольку Бог Сам открыл нам Свою сокровенную жизнь, то позволительно думать, что это не только для того, чтобы удивить нас и задать нам некоторую незначительную и маловажную загадку. Исходя из Откровения, которое только Один Бог мог нам дать, мы попытаемся лучше понять, в чём оно состоит и что оно может нам сообщить. Мы даже попытаемся скромно издалека угадать сокровенное значение и внутреннюю связь для лучшего понимания его сияния. Тогда мы будем иметь возможность через тайну Божию и союз трёх божественных личностей немного предвидеть тайну всякого союза между личностями, как между людьми во Христе, так и между человеком и Богом.
1 Диалектика Любви
«Бог есть любовь». Это выражение встречается у Св. Иоанна и оно было повторено, как эхо, всеми мистиками. Это выражение является наименее несовершенным на нашем человеческом языке для представления того, кто есть Бог и какой порядок имеет божественная природа. У нас нет другого средства, чтобы пытаться говорить о Боге, исходя из того, что мы уже знаем. К тому же, человек существует согласно с образом Божиим. Следует только следить за тем, чтобы не сводить Бога к нашему образу. Для понимания Любви, которая открылась нам в Боге, мы будем исходить вначале именно из человеческой любви.
Любовь предполагает обмен, взаимный дар, то есть одновременно союз и различие. Это предприятие двух различных существ, стремящихся к достижению союза. Любая человеческая любовь, будучи значительно выше взаимного обладания, выше простой радости быть вместе, направлена к полному слиянию. Уже Платон[14] чудесно описал это, говоря о влюблённых в «Пире»[15]: «Ведь нельзя поверить в то, что только ради любовного наслаждения, в конечном счёте, так ревностно стремится каждый из них жить вместе с другим. Но скорее, конечно, нечто совсем другое, чего явно желает их душа, нечто, что она не может выразить; однако она угадывает и смутно намекает на это». Тогда Платон предполагает, что если бы бог-кузнец предстал перед влюблёнными, то сделал бы такое предложение: «Не это ли действительно то, чего вы желали: вы в наибольшей степени отождествляете себя друг с другом, так что ни ночью, ни днём вы не покидаете один другого? Если действительно вы этого желали, я могу вас вместе сплавить, объединяя вас дуновением моей кузницы таким способом, что вы, двое, как вы есть, стали бы одним и покуда будет продолжаться ваша жизнь, вы бы жили один с другим вместе, как бы делаясь только одним». Тогда, как верит философ, «каждый из них подумал бы…, что он попросту понял формулировку того, что уже давно в общем и целом желал: пусть через соединение, через слияние с любимым наконец два существа стали бы только одним!».
В действительности, это слияние, как мы хорошо знаем, всегда является невозможным; Как бы ни были горячи объятия, каждый остаётся пленником своего тела; и как бы тщательно и чистосердечно ни вёлся рассказ о себе, у каждого человека остаётся непередаваемое. И это является драмой для всех тех, кто действительно любит: в том, чтобы всегда, несмотря на все их усилия отдаться и объять, оставаться безнадёжно двумя. Любовь не может никогда фактически осуществиться.
Но есть и ещё худшее. Самое трагическое состоит в том, что любовь представляется несущей в себе неразрешимое противоречие: любовь представляется несущей в себе свою собственную смерть, так как, если бы через невозможное такое полное слияние между двумя возлюбленными осуществилось бы, они оказались бы одним существом и любовь была бы убита. Нужно, чтобы они оставались двумя — для возможности обмена любовью и устремления одного к другому. И собственно их радость состоит в этом обмене. Но покуда они ещё могут устремляться один к другому, называя себя любящими и составляющими всё один для другого — это означает, что они остаются двумя и, следовательно, их союз ещё не реализован. Вот, например, я люблю существо всем моим существом, и полностью весь направлен к тому, с которым хотел бы соединиться в его жизни, в его мыслях, радостях, испытаниях, тяготах, объединиться с ним в его теле и в его душе, но соединиться изнутри, понести его жизнь вместе с ним и чтобы он понёс мою и чтобы мы составляли одно и чтобы у нас вместе стало одно тело, одна душа и одна жизнь. Но вот если подобным образом бог-кузнец по Платону, мог бы нас так сплавить вместе, тогда я бы не был более собой и тот, кого я люблю, тоже исчез бы, и из нашего слияния родились бы новое одиночество и поиск нового брата — чтобы его полюбить.
Итак, любовь представляется имеющей возможность существовать только в отречении от исполнения или могущей исполниться, только уничтожаясь в тот самый момент, в который собирается произойти её осуществление.
Проблема не является чисто теоретической. Все мистики хорошо это поняли. В человеческой любви даже в благословенные моменты наиболее совершенного союза различие между влюблёнными всегда хорошо обеспечено для того, чтобы ничто не угрожало существованию любви. Неосуществлённым остаётся только устремление. Но в союзе с Богом не только наше тело, но и наша душа, наш ум и всё наше тварное существо могло бы расплавиться в горниле любви Божией и исчезнуть. В этот высший момент у наиболее слабого из двух влюблённых прекратился бы обмен собственно любовью.
Все мистики почувствовали это и не только в христианстве. Но так как именно у них речь идёт прежде всего об опыте, а не о теории, то формулировка проблемы не является даже всегда прямой, как этого нам хотелось бы. Более техническое и более систематическое размышление со стороны нескольких хороших специалистов также может иногда нам помочь. Итак, вот несколько весьма коротких текстов которые приводятся в качестве примеров.
Начнём с индуизма, указав сразу на то, что в традиции первых Упанишад, где душа индивидуума теряется в великом вселенском Основании, совершенно очевидно, что наша проблема больше не выдвигается. Её можно встретить только в разновидностях индуизма, находящихся под влиянием течения бхакти, отмеченного сильным личным отношением к Богу:
«Если бы в её союзе с Богом душа была бы уничтожена, не могло бы там и быть союзу, так как более не было бы субъекта, соединяющегося с Богом. Если бы с другой стороны сама душа не пропала бы каким-то образом и жила бы также, как и раньше, союз не имел бы более места[16]».
И вот, что говорит Соланж Лемэтр, комментирующий опыт Рамакришны: «Моё упорство как просто отпечаток меня позволяет радоваться от присутствия Божия и любить Его. Мы не смогли бы вкусить божественную Красоту не делая различие между Богом и собой[17]».
И собственно о самом Рамакришне: «Я видел, что Он и тот, кто живёт во мне, являются одной и той же личностью. Простая линия разделяет двоих для того, чтобы я мог бы радоваться от божественного блаженства[18]».
Кабир[19], скромный ткач из Индии, в конце XV века осуществил этот опыт союза с Богом, но не слишком много знал, как дать отчёт о нём:
«Тот, которого я искал, пришёл на встречу со мной и вот, Тот стал мной, которого я называл Другим!
Послушай, Подруга, живёт душа в Возлюбленном или Возлюбленный живёт в душе?
Я более не знаю, как различить душу и Возлюбленного, чтобы можно было сказать, это душа или это Возлюбленный, который живёт во мне!».
Наконец после этой цитаты, очень близкой ко Св. Павлу, приведём последнюю, в которой уже в большей степени видно философское размышление о том, что пережито: «Душа поглощена Единым, и нет более двойственности[20]».
Но другие переживают эту тождественность с Богом в совершенной простоте даже не подозревая в этом метафизической проблемы. Так удивительным образом Тукарам († 1650), неграмотный бедняк, был захвачен Богом с той же силой, как Халладж[21] или святой Хуан де ла Крус, Мейстер Экхарт († 1328) или Жан Святого Самсона.
«Вот меня погрузило в его природу, — описывает себя Тукарам, говоря о Боге, — и теперь различны единственно наши имена»[22]. Или ещё обращаясь к Богу: «Я даю тебе лицо, Ты даёшь бесконечность. Мы — двое, одно тело, новое существо родилось, Ты — я, я — Ты. Между нами более чем различие, я — Ты, Ты — я[23]».
Такое же утверждение этого парадоксального опыта, бывшего ещё в начале этого века, имеется у необычного мистика, подлинное имя которого мы даже не знаем, но которого все называли Рамдас, то есть «служитель Рама» (Рам было именем, которым он называл Бога). В середине его рассказов о паломничестве, которые немного напоминают рассказы знаменитого «русского странника», имеется гимн любви, обращённый к Богу, с абсолютно безумной горячностью: литании Рамдаса, составляющая пятнадцать страниц. И вот короткий отрывок:
«О Рам, Ты это двое, но Ты есть один. Любящий и Любимый, тесно объятые, становятся одним. Двое становятся одним, и Один остаётся, будучи вечным, бесконечным и Любовью. О, Любовь, О, Рам! Бред, о дух, который захвачен безумием любви Рама[24]».
В Исламе вначале вспомним знаменитый крик любви (Аль) Халладжа: «Я стал Тем, кого люблю, и Тот, кого я люблю, стал мною! Мы — два духа, слитые в одно тело! Поэтому видеть меня — это значит видеть Его и видеть Его — это видеть нас[25]».
Посмотрим ещё на этот необычный текст, в котором мистик, окончивший жизнь мучеником за то, что не считался с официальными нормами, приходит к желанию освободиться в самом себе от самого себя для того, чтобы всё место в себе предоставить Богу: «Между мной и Тобой есть «это я», которое мучает меня. А! Твоим «это Я» уничтожь моё «это я» между нами двумя[26]».
Джалал ад-Дин Руми[27], персидский мистик, основатель ордена танцующих дервишей, говорил то же самое:
«По истине мы одна душа, я и ты.
Мы являемся и мы скрываемся: ты во мне, а я в тебе.
Вот глубокий смысл моего отношения к тебе.
Ибо не существует между мной и тобой ни я, ни ты[28]».
Чудесное утверждение, но при этом почти безнадёжное! В тот самый момент, когда Руми хочет показать то, что он более не чувствует разделения, он вынужден для того, чтобы об этом сказать, неявно признать, что оно существует.
А вот как Титус Буркхардт († 1984) по свидетельству Ибн Араби († 1240) анализирует проблему союза с Богом мистика, достигшего предела, «Божественного человека»: «… индивидуальное лицо божественного Человека по необходимости существует особым образом: он более не существует — в том смысле, что только в своём отождествлении с божественным разумом его существо, носящее ещё имя человека, признаётся как «он сам»; однако, если его индивидуальное лицо особым образом не существовало бы, никакая бы «субъективная» непрерывность не связала бы между собой его человеческие переживания[29]».
Фарид Удин Аттар († 1230), говоря о союзе с Богом, сравнивает его с падением предмета в океан. Нечистый предмет сохранит свою нечистоту и будет отличным от океана. «Но если чистый предмет упадёт в этот океан, он потеряет своё отдельное существование и будет участвовать в движении волн этого океана; перестав существовать в изоляции, он с этих пор станет прекрасным. Он существует и не существует. Как это может происходить? Умом это невозможно понять[30]».
Тот же автор передаёт ещё нам такие слова одного бездельника, обращённые к духовному учителю: «Раз ты говоришь, ты не объединён с Богом. Так как ты остаёшься некоторым предметом, ты не являешься махрамом[31]. Если ты только одним волосом отделён от объекта своей любви, это составляет расстояние в сотни миров[32]».
Но в действительности таких текстов бесчисленное множество. И вот некоторые, связанные с различными лицами, переданы в том же произведении. Речь идёт всё время о союзе с Богом и о текстах, адресованных Богу: «Мы двое действуем как только один, нас не множество — познай это, о, ты, который есть вся радость, а не грусть[33]». «Если ты сожжёшь меня и сделаешь пеплом, во мне не найдётся другого существа кроме тебя…[34]» «Я не знаю, являешься ли ты мною или я есть ты; я был уничтожен в тебе, и двойственность была потеряна[35]».
Ещё совсем недавно одна давно верующая католичка, сегодня мать четырёх детей, после нескольких лет мистической жизни приходит к тому же самому вопросу: «Где останавливается «я» и где начинается Бог? Год за годом граница, которая как бы нас разделяла, стала такой тонкой и зыбкой, что большую часть времени я не могла более её отличать; а мой ум по-прежнему безнадёжно находился в поисках: что Его, а что — моё? Теперь нет больше затруднений. Нет более «моего», есть только «Он»[36].
Эти несколько текстов совершенно недостаточны для составления действительного свидетельства. Следовало бы по возможности увеличить число авторов и учителей различных школ, находящихся внутри каждой из великих религий. И это было бы совершенно другое исследование. Но эти несколько примеров достаточны для того, чтобы показать, помимо частоты явления, по крайней мере, с какой силой порой переживается проблема и как она собственно формулируется мистиками.
Начиная с некоторых пор, мы имеем новое подтверждение действительности этого парадоксального опыта точно в тех же терминах, но на совершенно другом пути: речь идёт об избежавших смерти, кого считали умершими порой в течение нескольких часов и которых наши современные методы реанимации возвратили к этой жизни. В течение комы они иногда оказывались вне собственного тела и тогда получали необычный опыт, во время которого они чувствовали около себя «присутствие» того, кого они отождествляли с Богом или с их высшим я. «Очень часто двое воспринимались как только одно единственное существо, и часто люди подчёркивают, что в действительности не имеется никакого разделения с Богом»[37]. Когда Барбара Харрис проходила через такой опыт, «Бог в одно время был с ней и составлял часть её. Она была с Богом и в то же время составляла часть Бога»[38]. Перед лицом таких свидетельств наша логика попадает в тупик. Была она «с Богом» и соответственно ещё отлична от Бога или она была одним существом с Богом?
2 Решение Любви
Итак, в Боге тупик разорван, и противоречие преодолено. Вот как в Боге открывается нам структура Любви в ней самой, структура абсолютной Любви, и эта Любовь представляется нам как вечный обмен между различными лицами, взаимно отдающими то, что у них общее. Но для того, чтобы немного предположить то, в чём состоит суть вопроса, нужно разъяснить вначале смысл некоторых основных терминов.
а) «Природа»
При рассмотрении той проблемы, которая нас интересует, «природа», «сущность» или «субстанция» практически являются синонимами. Итак, будем исходить из термина «субстанция», который нам относительно более привычен.
Мы знаем хорошо материальные субстанции для: воды, воздуха, земли, дерева, камня, металлов и т.д. На уровне ежедневного существования мы имеем достаточное знание. Мы знаем то, что можно ожидать; то, что можно с этим делать, какие у них возможности и соответствующие неудобства. Это представление о различных материальных субстанциях ценно для практического применения. Но необходимо признать, если мы пытаемся продвинуться немного далее, что наше знание о материи остаётся очень ограниченным. На уровне атома, как говорится нам, все субстанции состоят из одних и тех же фундаментальных элементов. И только числом и расположением этих элементов одна субстанция отличается от другой. Утверждается также, что материя сотворена скорее более пустой, чем заполненной. Стали также думать, что имеется определённая эквивалентность между веществом и энергией и что в основе одно и другое являются только двумя видами одного явления. В окончательном виде знание этих субстанций, которые при этом нам так знакомы, большей частью нам не передаётся.
Но имеется ещё большая трудность. Мы до сих пор рассматривали только относительно простые субстанции. Если мы сейчас хотим изучить своё тело, нам следует рассматривать не только различные субстанции, которые его составляют, но и необычную сложность их комбинаций. Лучше перечитаем Жана Ростана († 1977), признающегося в своём незнании: «Я верю в то, что человек происходит от животного, но я никогда не говорил того, что я знаю, что такое животное. Я верю в то, что ребёнок происходит телом и духом от родителей, но я никогда не говорил, что я знаю, как такое произвести на свет. Я верю в то, что жизнь происходит от материи, но я никогда не говорил того, что я знаю, что такое материя»[39].
Однако во всём этом рассуждении мы до сих пор рассматривали только материальные субстанции. Но ведь Бог не имеет тела; следовательно, природа или субстанция Бога не является материальной. Мы не будем из-за этого сводить её к интеллектуальной абстракции, к некоторому виду существующей Истины. И не будем думать, что мы можем выйти из положения, утверждая, как в схоластической философии, что Истина есть наиболее конкретное бытие. Это только слова и игра слов. Признаем просто, что для нас совершенно невозможно представить нематериальную субстанцию, так как через «нематериальную» нам представляется, что мы отстраняем всё утверждаемое нами при разговоре о «субстанции». И действительно мы не имеем другого знания, связанного с опытом, кроме знания материальных субстанций.
Никакое непосредственное представление Троицы невозможно, так как у Бога нет тела. Явление трёх человек или ангелов Аврааму несомненно наименее несовершенно среди символических изображений. Различие лиц там ясно утверждается. Единая общая природа там проявляется намного меньше, её можно увидеть в золотом фоне, образованном крыльями, которые соединяются.
Но если наше воображение остаётся бессильным, мы можем, однако, допустить, что может существовать сам по себе не невозможный и не абсурдный другой порядок реальности из других субстанций, полностью нематериальных, играющих примерно ту же роль, о которой мы знаем через опыт материальных субстанций. Это касается и субстанции нашей души или субстанции Бога. И ещё, удобно ли в связи с ними освободиться в наиболее возможной степени от всякой попытки представления? Особенно не будем пытаться создавать какую-нибудь идею, исходя из рассмотрения материальных субстанций, воображая их как наиболее лёгкие, прозрачные и эфирные.
Из чего действительно может быть сделана божественная субстанция? Строго говоря, мы ничего о ней не знаем, и, без сомнения, будет очень самонадеянно желать разрешить эту тайну. Впрочем, мы знаем не больше, из чего сделана субстанция нашей души. Но успокоим себя. Это не так серьёзно, так как мы вдобавок знаем не больше о том, что такое свет и, однако, мы его видим очень хорошо; то же относится к жизни, а мы всё же живём и т. д.
Может быть, хорошо было бы вернуться к выражению святого Иоанна: «Бог есть любовь»[40] или ещё «Бог есть свет»[41]. Это единственные выражения, с помощью которых Откровение говорит по поводу божественной природы. Слово «любовь», может быть, обозначает эту божественную природу в самой себе, и свет там обозначает нечто большее, поскольку нам о нём сообщается. Очевидно то, что это слово «любовь» не объясняет нам таким образом, из чего сделан Бог, но оно позволяет лучше определить какого порядка Он есть. И если мы можем видеть, не зная, что такое свет, оказывается также, что мы можем в значительной степени «ощутить» Бога, испытывая Его любовь и нежность в глубине нашего сердца, при этом не разгадывая тайну этой любви. Окончательно именно в молитве через бесконечно простой духовный опыт мы сможем лучше распознать, в чём состоит собственно Существо Божие. Этот опыт различается разными степенями интенсивности, в соответствии с которыми можно говорить о великих мистиках или о скромных начинающих в области духовной жизни, но по существу он остаётся тем же самым.
б) «Личность»
Мы увидели, насколько было трудно покинуть строгую область предметов, про которые мы верили, что знаем их, так как они непосредственно доступны нашим чувствам. И уже было чрезвычайно трудно, исходя из материальных субстанций, подняться нам до идеи полностью нематериальных субстанций. Вот ещё большая трудность: мы до этого оставались в области представлений о существе, субстанциях и природе. Но именно личность не имеет собственно порядка существа (иначе было бы четыре существа в Боге: три лица и божественная природа).
Личность также не является «не существом» и не есть ничто. Она не является также промежуточной категорией, полусуществом или началом существа. Не следует думать о ней в категориях существа, тем более изнутри категории существа, и мы не пытались мыслить о нематериальных субстанциях как о возвышенных бесконечно очищенных материальных субстанциях.
Так как личность по определению не входит в категорию существа, легко можно понять, что мы не можем иметь непосредственного знания о ней. Но тогда во имя чего вводить эту недоступную категорию?
Прежде всего, это имеет наиболее глубокое основание, так как Церковь, по мере размышления в течение многих столетий о тайне Троицы, мало-помалу выработала эту новую категорию, которая представлялась необходимой для сохранения тайны, открытой нам Богом, от всякого искажения и всякой бессмыслицы. Затем, хотя мы не можем непосредственно познавать личности так же, как мы узнаём множество предметов (ведь поистине личность — это не предмет), мы можем, тем не менее, иметь некий опыт. Никакой язык не располагал термином, обозначающим личность. В силу верности откровенной тайне мы пришли к выбору или к разработке соответствующего выражения. Но все наши языки уже имели печать ежедневного опыта, при котором мы производили разделение личностей с помощью игры «личными» окончаниями, спряжениями или использованием «личных» местоимений. Личность является субъектом: «я», «ты», «он». Огромная трудность заключается в том, что мы никогда непосредственно не добираемся до личностей. Я знаю кого-то только по его телу, жестам, его словам, по его взгляду. Личность никогда не существует в чистом виде. Нельзя говорить о личности, не упоминая соответствующей природы (материальной, то есть для нас телесной, или нематериальной). Напротив мы много знаем о субстанциях, которым не соответствует никакая личность: этот стол, этот стул не являются «личностными» существами. Но личность может чувствовать, иметь волю, думать, радоваться, страдать, желать и вспоминать только через природу. Вообще можно сказать, что «я» могу чувствовать боль в ноге только от того, что я обладаю ногой со всем инструментом нервов, продолжающим её. Но одновременно это не моя нога, которая страдает, но «я». Это «я» не есть только сумма всего в моём теле, ни даже в моём сознании, так как моё сознание кроме того самопроизвольно понимается как принадлежащее мне и, следовательно, отличным от «меня», который владеет им.
Я могу грустить или радоваться только потому, что я имею сердце или душу, чувствительную к радости или к грусти. Кроме того, здесь личность в конце концов радуется или страдает, но она может испытать такой порядок удовольствия или страдания только от того, что в её природе что-то соответствует этому порядку восприятия и чувствительности. Личность не может восприниматься без природы, в которой она живёт, и, тем не менее, она не является ни одним из элементов этой природы, ни их простым объединением.
в) Отношение личность/природа
Каждая личность живёт вместе со своей природой при многообразии очень сложных отношений. Всё, что я испытываю, я испытываю через свою природу, неважно, желание ли это получить удовлетворение или поспешно избавиться от страдания. Но все эти желания, положительные или отрицательные, физические или психологические, могут находиться в конфликте, быть противоречивыми и несовместимыми или неспособными быть удовлетворёнными все одновременно и немедленно. Нужно установить определённый порядок, иерархию ценностей, потребностей, осуществить выбор. Я могу отказаться от наслаждения только ради другого высшего и более настоятельного. Следовательно, при этом постоянном третейском суде личность не находится вне столкновения, а является глубоко погружённой в свою природу и в значительной степени определяется всем, что она при этом чувствует.
Признаем также, что когда идёт речь о человеческих личностях, то согласно со всем, что мы сегодня знаем из современной науки, возможности действия, оставленные для личности, в конечном счёте представляются достаточно узкими. Нам достаточно то, что она существует. Но особо отметим, что именно этот конечный глубокий выбор не делается вне тех обстоятельств, которые личность испытывает по своей природе собственно через эти обстоятельства.
г) Отношение личности к личности
Мы уже говорили о том, что личности не могут войти в прямое отношение личности к личности, но только через свою природу. Можно очень хорошо понять, в крайнем случае, прямое отношение души к душе без посредства слов, жестов и без какого-либо телесного знака. Но душа есть ещё и составной элемент природы. Душа ещё является порядком существа, согласно с обычными представлениями полностью нематериального существа, которое, однако, обладает ещё устойчивостью в присущей ему степени. Личность не обладает никакой устойчивостью, она есть ничто, так как она не есть что-то, она действительно не «существует» в той мере, в какой глагол «существовать» может по существу соответствовать только существам, природе и субстанциям; но тем не менее глагол «существовать» будет принят для того, чтобы говорить о личности, так как нужно основательно пытаться что-то говорить о ней.
Тем более, личность не является «личностным существом» как некоторые это выражают. Она вообще не является существом. Но она является тем, что делает существо личным.
В силу того, что личность сама по себе является ничем и может существовать и жить только в существе и в природе, не может быть прямого отношения личности к личности. Сама личность не является «умом». Ум принадлежит ещё существу. И, следовательно, собственно личность абсолютно недоступна. Её можно узнать только через её природу. Таким образом, любой грамматический признак, любое имя прилагательное, приписываемое личности, в действительности подходит только природе, в которой она существует, и подходит этой самой личности только вторично и косвенно.
Сказать, что Пётр — злой, это значит сказать, что имеется злость в природе Петра. Но он не является всегда злым, в нём имеется также другое начало такое, как сострадание, страх и даже доброта. Я могу также, с течением времени, быть достаточно информированным о природе Петра для того, чтобы определить нечто о позиции Петра, как личности, по отношению к его природе. Я могу, например, отгадать то, что он борется со своими недостатками или что он в этом небрежен или что он слеп и даже не видит их. С помощью такого знания позиции Петра по отношению к самому себе я могу так в определённой мере возвыситься до личности.
Но следует предохранить себя ещё от овеществления личности в некотором сорте вторичной природы, плотной и глубокой, лежащей под первичной, сильно скрытой, с помощью которой личность осуществляет свой выбор. Таким образом мы только отодвинули бы проблему. Я могу найти личность только через отношение, никогда не находя её непосредственно в ней самой, только в позиции, в динамическом отношении, никогда не в состоянии, так как только существа могут иметь состояние. По этой причине именно личности никогда не могут непосредственно общаться, объединяться или непосредственно отдаваться. Они могут общаться только самовыражаясь через свою природу. Они могут объединиться или отдаться, только объединяясь в ней или взаимно обмениваясь своей природой для того, чтобы в конце концов сформировать только одно существо.
д) Решение Любви
Всё предшествующее позволяет теперь нам понять, как наиболее полный союз, который только можно было вообразить, может быть реализован, без чего так объединённые личности были бы приведены к смешению. Отец и Сын остаются в Боге двумя личностями, двумя «я», двумя совершенно различными субъектами; и тем не менее они живут вместе только в одной и единственной природе — в единственном образце.
Они — это две личности в одном существе. Это в реальности даже более, чем союз. Ведь союз может быть только результатом движения двух существ, одного к другому. Союз предполагает, что было время, когда два существа, достигшие соединения, сначала были разъединены. И в союзе всегда существует немного этой боязни о том, что движение по объединению как бы не совсем закончилось. В Боге союз имеется за пределами любого процесса объединения. Сын никогда не имел другого существа, чем собственное существо Отца. Отец способствует существованию в вечности Сына в Его собственном существе, и Сын живёт в существе Отца, думает, любит, желает и действует в этом существе Отца через и посредством природы Отца, которую Отец Ему, Сыну, сообщает как будто через и посредством Его собственной Природы, присущей Ему как Сыну. Отец испытывает необычную радость от наличия возможности сообщить Своему любимому Сыну полноту и цельность, присущие Ему — то, что никакая человеческая личность вне Бога не может осуществить для того или той, кого любит. Сын обладает чудесной радостью унаследовать всё то, чем Он является, напрямую от своего Отца и знать то, что Отец, как бы по причине ли недостатка любви или же как бы по неспособности отдать, ничего не удержал из того, чем Он был, и передал Ему это. Тогда хорошо представляется — мы сейчас увидим, почему — что Сын мог бы в порыве благодарности передать Отцу то самое существо, в котором Он живёт и которое Он полностью получил от Отца; и которое Он действительно мог бы Ему отдать, как бы удивительно это не могло бы казаться нам. Не в том смысле, что Отец, отдавая всё, что Он есть, своему Сыну, лишается своего собственного существа и перестаёт существовать — что абсурдно. Но в том смысле, в котором Отец действительно даёт своему Сыну то, чем Он является, до такой степени, что Сын распоряжается этим существом и Он обладает им сообща с Отцом, совершенно как собственно сам Отец. И тогда Отец снова передаётся своему Сыну.
Итак, существует обмен, реальный и полный дар. Дарение не только всем, что имеется, но и всем, чем они являются. И в Боге это дарение не является развивающимся, но исконным и вечным. Отец и Сын имеют огромную радость быть двумя личностями и одним и тем же существом, вместе с тем обладая только одной и единственной природой. Они остаются двумя, будучи только одним: двумя личностями в единственной природе. Это тот образ жизни и существования только при одном общем существе, оказывающийся как бы немного одним у другого, то есть то, что богословы называют «circumincession» — взаимопроникновение Трёх — или «перихорезис» — взаимопроникновение ипостасей.
Совершенно очевидно, что то, что происходит таким образом в Боге между Отцом и Сыном, не подвластно нашим бедным словам. Мы можем только предположить и попытаться догадаться об этой вечной радости вечной любви. Ещё здесь нам может быть полезно перечитать некоторые тексты о похожем счастье союза между душой и Богом, для лучшего понимания того счастья, какое могут дать такое дарение и такой обмен. Пока при чтении этих текстов мы можем не беспокоиться об их соответствии подлинной реальности. Позже мы попытаемся немного уточнить, в какой степени и в каком смысле мы можем надеяться однажды быть объединёнными с Богом. Мы также попытаемся немного уточнить, насколько наш союз с Отцом будет отличным от союза Сына с его Отцом. Пока что посмотрим только на ту радость, какую может испытать душа, объединённая с Богом, и через эту радость значительно за её пределами немного попытаемся представить и поразмышлять о той, которая соответствует Отцу и Сыну.
Для начала, в значительной степени об этом идёт речь в знаменитом тексте святого Хуана де ла Крус (Иоанна Креста) из его комментария к Cantique spirituel (35 строфа)[42]. Речь идёт о следующих стихах:
«Возрадуемся один о другом, о мой Возлюбленный,
И посмотрим на нас через вашу красоту».
«Вот объяснение: постараемся с помощью этого упражнения любви, о котором мы говорим, суметь увидеть нас в вашей красоте; иными словами я желаю, чтобы мы стали подобны в красоте и чтобы ваша красота была такой, чтобы, когда мы глядели друг на друга, я бы представлялся подобным вам в вашей красоте и видел бы себя в вашей красоте. Тогда я увидел бы вас самих в вашей красоте, а вы увидели бы меня в вашей красоте; вы бы увидели себя во мне в вашей красоте и я увидел бы себя в вас в вашей красоте; и, следовательно, я показался бы вами в вашей красоте и вы показались бы мной в вашей красоте; моя стала бы вашей и ваша стала бы моей; в ней я буду вами и вы в ней будете мною, так как ваша собственная красота будет моей. Таково усыновление детей Божиих, которые по истине будут говорить Богу то, что сам Сын говорит вечному Отцу согласно со святым Хуаном: «И всё Моё — Твоё, и Твоё — Моё»[43].
Итак сам святой Хуан де ла Крус сравнивает этот союз между душой и Богом с радостью, которая в Боге соединяет Отца с Сыном.
Теперь несколько отрывков, где взаимность, обмен и глубокое счастье, доставляемые ими, может быть, выражены более ярко. Речь идёт о комментарии к «Да здравствует Пламя любви», 3 строфа[44]. Это также душа и её Возлюбленный: «Отныне она с ним составляет одно, и определённым образом она является Богом через участие… Вот почему, поскольку Бог как бы отдаётся ей в совершенной свободе и от всего своего сердца, она же со своей стороны как ставшая более свободной и милостивой, как более единая с Богом, отдаёт Бога самому Богу и через Бога».
«Этот дар, который душа отдаёт Богу, является реальным и абсолютным… Он его сам с радостью принимает как нечто, что душа дарует от самой себя. Совершая это божественное дарение, душа воспламеняется совершенно новой любовью, и Бог снова свободно отдаётся ей, и она также постигает в Любви. Следовательно, тогда так формируется взаимная любовь между Богом и душой, соответствующая их союзу в духовном браке; так как блага одного и другого, составляющие божественную сущность, свободно приобретаются каждым из двух в силу свободного дарения, обоюдно совершаемого ими, они обладают ими сообща с того дня, когда им говорилось то, что Сын Божий сказал своему Отцу, — как утверждает святой Хуан: «Всё, что во мне, в Тебе и всё, что в Тебе, во мне».
Прочитаем ещё очень красивый отрывок из Иоанна Святого Самсона, в котором душа обращается ко Христу:
«Вы — мой и я — ваш. Вы мною обладаете абсолютно, всем и полностью. И мы являемся только одним в каждом и в единственном из нас двоих, мы одинаково восхищаемся любовью и красотой — одного и другого, и одного в другом и через взаимное и невыразимое воспламенение одного от другого и одного в другом, где мы являемся обладающими в равенстве радости, в равенстве красоты и в простой любви, в нашей простой и единственной сущности вне действия, вне страсти, вне наплыва, даже вне самой любви, в любви как в самой любви без любви, в ней очень простой, очень единственной и очень внимательно взаимно проникающей в нас двоих, в единственной простоте из нас двоих, вне понимания, вне восхищения и без восхищения, в невыразимо невыразимом, где я оказываюсь полностью охваченным и поглощённым любовью и удовлетворением, вне любви и вне удовлетворения в единственном объекте, который меня держит неподвижно восхищённым и скреплённым вечным вниманием без внимания, в вас и к вам мой единственный Объект и мой Супруг»[45]
Очень хорошо чувствуется, что таким текстом великий французский мистик, желая вообще говорить о союзе души с Богом, делится с нами своим собственным опытом. Чувствуется, что он совершенно поражён силой того, что он испытал, он как бы приподнят, захвачен и очищен громадной волной любви. Кроме того, заметьте ясность и силу выражений, одновременно отмечающих то, что личности остаются различными и что они общаются в одном и том же единственном существе: «в едином из нас двоих», «в нашей простой и единственной сущности», «в единственном и простом из нас двоих».
Вернёмся к тексту этого мистика. Душа воскликнула: «Я есть божественно-человеческая и человечески-божественная». И божественный супруг объясняет ей причину:
«Вот, моя дочь, моя супруга, то, чем являюсь я и чем являемся мы в том, в чём я являюсь в себе и в тебе, в моей Человечности и в моей, Божественности, одинаково существующим один в другом, в другом и для другого, и в твоей божественной человечности, существующей от меня, во мне и для меня…»[46]
Мы уже видели в тексте святого Хуана де ла Крус, что душа так реально обладала Богом в Смысле мистического союза, что могла отдать Бога только Самому Богу. Если так происходит с душой, то вполне дозволено думать, что это ещё более справедливо в отношении Сына и что через эту игру или борьбу любви между Богом и душой мы можем ощутить нечто от счастья Отца при отдаче Своему Сыну и от счастья Сына в обращении снова к своему Отцу. Попробуем поразмышлять над очень красивым текстом, принадлежащим также Иоанну де Сен-Самсону:
«Здесь два духа борются один с другим во взаимной любви, перебрасываясь взглядами любви, сверкающими от несравнимого света, для удовольствия и для единственно взаимного удовлетворения одного другим; при этом эти влюблённые духи захотели бы прекратить эту борьбу взаимно влюблённых и в высшей степени божественных объятий до тех пор, пока наиболее слабый, держащийся как побеждённый в этой борьбе любви, ощутит себя и увидит невосстановимо поверженным перед бесконечной огромностью своего вечного Объекта. Там видя окружённым всеми частями его и всеми божественными качествами, он окунается и теряется, исполняясь радости и ликования, которые намного превосходят всякое человеческое понимание»[47].
3 Логика Любви
Попытаемся — насколько это возможно — немного продолжить эти тексты через наше размышление. Наш рассудок и наш разум являются также дарами Бога, и если мы умеем их развивать в уважении к тайне, ясность и прозрачность, которые они нам приносят, совсем ничего не сокращая и не высушивая, могут только помочь нам лучше поразмышлять о внутреннем соответствии и собственно через это полноценнее нас духовно насытить.
Бог есть любовь, но любовь совершенная и бесконечная. Так как Любовь есть само существо Бога, то ничто и никто не может изменить что бы то ни было в этой любви. И в этом смысле Бог всегда бесконечно любит всякое существо по этой любви как Творец, освящающий и оживляющий Святитель и Животворец, что составляет Его собственное Существо и излучается от Него как лучистый свет солнца. Но бесконечно любящий Отец этой любви, который отдаётся и расточается, может принять любую радость от отдачи таким образом только, если Он также совершенно принят, так что Он принимает совершенство для отдачи, которое Он находит в том, кому Он отдаётся, также как и радость всякому принимающему от Отца, как и прозрачность дару, который ему даёт Отец от всего, что Он есть — как Отец имеет радость полностью жертвовать собой без всякого ограничения. Отец может проявить бесконечную милость в бесконечной отдаче только, если Он находит в том, кому происходит отдача, — бесконечное счастье при любом принятии от Него, от Отца, имея только всё и собственное существо только от Него, от Отца, будучи всем Ему обязанным и воздавая Ему бесконечную благодарность.
Только Бог может бесконечно любить всё, что Он сотворил, и всех, кого Он сотворил. Чтобы иметь возможность любить этой бесконечной творческой любовью, которая отдаёт себя, достаточно творить в Боге и быть тем, чем Он есть. Но Бог может исходить от бесконечной радости к пребыванию бесконечной любовью, которой Он и является, только если Он находит кого-то, кто имеет равно бесконечную радость в существовании только через Него и для Него, и всё, что он есть и ничего из того, что он есть, как то, что он есть.
Иначе говоря, любовь — не только радость любить, но также и радость быть любимым; и радость любви — совершенна только, если обмен совершенен и если возврат стоит дара. Если дар, который Бог даёт в любви — бесконечен, тогда то, что Он даёт, есть само Его Существо, которое есть та самая любовь, которая отдаётся. Но бесконечность единственна. Ответ на эту любовь будет в свою очередь бесконечным и соответственно достойным дара только, если он совершается через ту же любовь и если он даруется с той же самой бесконечной любовью и если он является той же самой бесконечной любовью. Нет двух Абсолютов и две Любви, в конечном счёте, не существуют. Следовательно, нужно, чтобы это происходило через саму Любовь, которая есть Он и которую Он дарует так, чтобы Бог был оплачен в ответ.
Бог есть любовь, и Отец и Сын имеют каждый и сообща только эту одну природу, эту одну сущность, по которой они едины, отдавая и передавая беспрестанно эту сущность, которая является их общей жизнью: Любовью. Это то, что мы пытаемся выразить, когда говорим о том, что Отец и Сын — «единосущны».
Мы не будем пытаться показать, почему в Боге необходимо наличие третьего понятия и третьего Лица. Но мы знаем через Христа и Церковь, что Бог не только Двоица, но и Троица. Мы можем попытаться представить, какое совершенство приносит Любви это третье Лицо.
Радость Любви состоит не только в том, чтобы любить и быть любимым, но и в отдаче друг другу того, чем мы являемся. Когда союз является безупречным, и он так совершенен в Боге, что является первичным, то радость союза состоит в совместной жизни в том, что есть общее, и в совершении действия вместе, в осуществлении того, что есть единство. Общение в существе совершенствуется общением жизни, и это происходит более всего в Боге, так как общее существо Отца и Сына динамично, являясь самой Любовью.
Если имеется сильное желание снова немного рассмотреть любовь в человеке для того, чтобы лучше понять её в Боге. Мы из опыта знаем, что любить — это не только одному находить удовольствие в другом, но и сообща делать то, что каждый любит делать, и особенно то, что он любит делать более всего, то есть то, что соответствует наиболее глубоким образом тому, кем является он. Но если каждый даже в одиночку и для самого себя любил бы эту деятельность, так вот эта радость оказывается значительно обогащённой в том случае, если её ищут, выслеживают, ожидают, испытывают с другим, для другого и в другом. Мы хорошо знаем, что если часто уже имеется определённая общность вкусов частично в основе дружбы или любви, то и наоборот, дружба или любовь имеет тенденцию создать или усилить эту общность вкусов или антипатий. Когда союз дан в полноте, как между двумя «единосущными» лицами, тогда та радость, которую каждый испытывает в себе — это также радость другого, и каждый её знает, видит её и, таким образом, счастлив этим общим счастьем не только потому что оно его, но более того, так как оно — от того, кого он любит.
Соответственно каждый ценит счастье другого более, чем своё собственное или скорее каждый в конечном счёте не имеет большего счастья, чем его осуществление у другого. Другой это знает, видит это будучи в самом общем существе, так как ничто не бывает испытано лицом, что не передавалось бы природой.
Итак, какое действие могло бы связать более близко Отца и Сына, как ни то, что наиболее глубоким образом соответствует тому, что является общим? Какое общее действие могло бы их заставить чувствовать более интенсивно — если можно так сказать — радость быть едиными, какими они являются в существе, которое есть они, если только вместе не любить в полноте, совместно испытывая удовлетворение именно в третьем? Какая же существует большая радость для супругов, чем совместная любовь, чем вместе передавать свою любовь, даже если она несовершенна, и чем вместе быть любимыми за радость, которую они даровали?
В таком случае, мы обнаруживаем ту же логику — теперь для Отца и Сына. Отец и Сын не могли бы обладать полнотой радости в их общей любви к Духу, если бы ответ со стороны любви Духа не был бы также совершенным, как и их дар, и, следовательно, если бы он сам не был бы этим даром — через ту же Любовь, которая есть существо Отца и Сына и которой Отец и Сын вместе возлюблены Духом.
Мы следовали здесь порядку божественных лиц, который нам предлагает Писание. Мы не ставили себе задачу попытаться сделать более полный обзор различных аспектов тайны Троицы. Именно поэтому мы совсем не касаемся собственной роли каждого из трёх лиц внутри Троицы, ни их особых отношений, ни их образа «исхождений». Скажем в данном случае просто, что ничто не представляется нам в оппозиции — скорее, напротив — «логика любви», которую мы затронули, была приложена в Боге также и в различных смыслах. Таким образом, она должна быть в Боге, словно бы дополнительная радость для Отца и Духа от того, что они проживают сообща их союз, вместе любя Сына; и также Сын и Дух должны обладать как бы большей радостью от того, что она оказалась в том же существе, которое есть Любовь Отца, отдавая Отцу сообща всю Любовь, которую получили от Него, и которой они являются, пребывая с Ним.
Четвёртое лицо показалось бы излишним. Каждое из трёх лиц осуществляет свою любовь по отношению к каждому из двух других посредством общей любви собственно к третьему. Понятая так, структура Любви, которую мы открыли, представляется пребывающей в совершенных гармонии и в равновесии. Хорошо чувствуется, что четвёртое звено не могло бы выполнять ту же роль. Однако оно существует. Это совокупность творения и в особенности каждый из нас.
Всё это может казаться не очень убедительным. Здесь не идёт речь о строгой логике в обычном смысле слова. Это не математическая логика, хотя это видение Троицы представляется даже нашему уму очень связным. Но мы можем выяснить в особенности через наш личный опыт, чему всё это соответствует в Боге за пределами всех наших слов. И, в конечном счёте, овладеть этой логикой любви следует попытаться с помощью сердечного понимания.
4 Требование Любви
Есть один аспект этого абсолютного общения между тремя божественными лицами, который мы были вынуждены неоднократно упоминать. Это фантастическое требование, абсолютно головокружительное для нас, которое представляет такая община любви.
Один автор попытался представить то, чем могло бы стать такое объединение жизни, и он утверждает, что это был бы ад. Этим автором является Жан-Поль Сартр в своём произведении «За закрытыми дверями». Все три персонажа этой пьесы заключены в одной комнате. Никто другой не принимает участия; стены в пьесе — голые; только три кресла, никаких развлечений, и невозможен побег. Свет никогда не гасится, и три действующих лица не могут более закрывать глаза ни на долю секунды, ни на один миг. Итак, никакое уединение не является возможным; они в абсолютном смысле отданы друг другу и осуждены на полное объединение жизни. Они ожидают наказаний, палачей, но ничто не происходит. Но во время их ожидания у них начинается общая жизнь, и они не медлят в открытии того, каким адом могут быть одни люди для других. Любопытно обратить внимание на то, что автор в сильной степени почувствовал ненужность присутствия четвёртого лица. Двоих — недостаточно. Именно в случае троих представляется, что это сочетание достигает своей максимальной эффективности. Жан-Поль Сартр не смог наглядно представить в этой метафорической игре общину с совместной жизнью настолько полной, как между тремя единосущными лицами.
Мы узнали в начале этой главы то, что любая сильная любовь имеет устремление к этому общению в существе, и мы тогда предположили наличие великой боли из-за того, что этот всецелый союз никогда не смог бы осуществиться. Итак, всегда оставался разрыв между силой любви и действительно достигнутым союзом. Боль возникла от этого разрыва. Но теперь для лучшего понимания — именно издалека — какой любовью должны быть возлюблены три божественных Лица для того, чтобы полное и основное осуществление этого союза реализовало бы их счастье и счастье бесконечное, рассмотрим мгновение, при котором разрыв осуществлялся бы в обратном смысле; вообразим, что было бы, если бы союз был бы осуществлён между двумя лицами, полный союз в самом существе, в общине существа, без которого любовь между ними достигла бы того же совершенства. Тогда бы ещё имелся бы разрыв, но на этот раз это был бы союз, который имел бы некоторое превосходство над любовью.
Но так как нам очень трудно конкретно вообразить такую ситуацию, попробуем попытаться догадаться от том, чего мы полностью не знаем, но хотели бы немного лучше понять через то, что нам относительно менее доступно. В предыдущем разделе мы попытались найти в мистических свидетельствах о радости союза в Боге некоторое отражение радости трёх божественных Лиц быть совершенно и полностью объединёнными в единственном общем Существе, Которое есть Любовь. Теперь мы стараемся предположить, какого совершенства в любви следует достичь, чтобы такое согласие в существе действительно достигало бы бесконечного счастья, совершенной радости или — что одно и то же — какое изменение вызвало бы наименьшее ослабление любви в столь полном союзе и какая страшная боль возникла бы между двумя лицами, столь полностью прозрачными друг другу. В этом также свидетельство мистиков — незаменимо. Они все показывают нам, какое абсолютное изменение является необходимым для наличия возможности объединиться с Богом в радости или какое страдание души испытывается при замкнутости на себе — насколько мало бы это ни происходило — таким образом раня бесконечную любовь, которой Бог её окружает.
Но мы здесь довольствуемся единственным гидом, впрочем, достаточно точным и достаточно полным. Святая Екатерина († 1510) из Генуи говорит нам, исходя из собственного опыта, о душах чистилища:
«Они видят только одно: божественное добро, которое действует в них или то милосердие, которое влияет на человека, возвращая его к Богу. Вследствие этого ни добро, ни зло, происходящие с ними в них самих, не могут привлечь их взор. Если бы эти души могли бы прийти в сознание, они более не пребывали бы в чистом милосердии. «Отчего они находятся в чистилище — причина этого пребывает в них, им дано это видеть только один раз в момент их ухода из этой жизни и в дальнейшем они более никогда там не зрят. Иначе этот взгляд был бы возвратом к себе»[48].
Обратите внимание на абсолютную твёрдость, подчёркнутую параллелизмом конца этих двух разделов: «этот взгляд был бы возвратом к себе», и «они бы более не находились в чистом милосердии». «Чистая любовь» требует, чтобы более не было наименьшего «взгляда» на себя, даже если бы это осуществлялось для осознания своих недостатков. Вот ещё немного далее:
«Знай это. Совершенство, про которое человек верит, что утверждает его в себе, для Бога — только недостаток. В действительности, всё, что человек совершает под знаменем совершенства, всякое познание, всякое чувство, всякое желание, всякое воспоминание, если только оно не возводит человека к Богу, всё это заражает и порочит его. Чтобы эти действия были совершенны, необходимо, чтобы они были осуществлены в нас без нас, без того, чтобы мы были первопричиной и чтобы действие Божие осуществлялось в Боге без возможности для человека быть главной причиной. «Только те действия совершенны, которые Бог осуществляет и завершает через Свою чистую и явную любовь и без заслуги с нашей стороны»[49].
Возьмём снова эти слова во всей их абсолютной строгости и ужасной требовательности, но обратим их в положительную сторону, не забывая о том, что вне душ чистилища имеется совершенство любви между единосущными лицами, которое мы видели. Каждый должен видеть только другого (или других) без малейшего обращения к самому себе, как бы мимолётно это ни происходило — даже без взгляда — до такой степени, что он не может даже сознавать ни добра, ни зла, происходящих с ним. Каждый должен действовать, исходя из общей природы, только так, как будто это не он действует, не являясь ни «главной причиной», ни «первым двигателем». Следовательно, действовать так, чтобы не он решал действовать, не он управлял действием в его исполнении, не он приписывал себе какую-либо заслугу. Каждый должен только всё передавать из себя, то есть из общей природы, другому (или другим) то, что будет желанием, памятью, знанием или чувством и всё желание, всю память, всё знание и всё чувство.
«Если бы душа была представлена божественному взору, имея ещё что-то для очищения, это было бы для неё большим оскорблением и худшим мучением, чем десять чистилищ. Причина состоит в том, что это было бы невыносимо для чистого блага и высшей справедливости Бога. Со своей стороны душа увидела бы, что она ещё не во всей своей полноте удовлетворяет Бога. Не следует забывать о том, что очищение в мгновение ока было бы также для неё невыносимо. Чтобы удалить крупицу ржавчины, она бы прошла через тысячу преисподних (если бы ей даровали такой выбор) скорее, чем, не будучи полностью очищенной, оказаться перед лицом божественного присутствия»[50].
Совершенно определённо, что наша душа постоянно предстоит Богу. Но Бог её щадит и не даёт ей осознать это, поскольку она не полностью очищена до самого последнего мгновения, то есть до последнего момента, необходимого для этого очищения, так как для неё чувствовать присутствие Бога было бы тогда хуже тысячи преисподних.
Важно отметить — и это замечание очень знаменательно для того, что мы пытаемся понять — что боль души в чистилище не уменьшается по мере того, как происходит её очищение, а скорее наоборот. Это происходит от того, что законы любви являются совершенно особыми и не подчиняются обычной логике. Чем более душа становится очищенной и чем более Бог побуждает её ощущать Своё присутствие, тем более радости она имеет от этого. Но чем больше она чувствует это присутствие Бога в себе, тем более она также страдает от своей невозможности полного соединения с Ним. Чем более любви Божией открывается в ней, тем более радости она имеет от этого; но также тем более она от этого имеет страдания, поскольку лучше видит, какую любовь осмелилась ранить она.
При такой прозрачности одних лиц по отношению к другим, когда каждый читает сам в себе, в своей собственной природе, всё то, что происходит в других, так как их природа есть и его природа, счастье возможно, и оно — совершенно только, если отношение каждого лица непосредственно к своей природе будет абсолютным отречением. Каждое лицо, ища только в полном самозабвении счастья двух других и по существу находя своё только в одном из других, оставляя всякую заботу о себе или снисходительность к себе, доходя до точки полного забвения, как будто оно покинуло самого себя и как бы сместило центр, принимая близко к сердцу и сорадуясь только счастью других, как будто в своей заботе оно стало жить только в других и для других; каждое лицо — иначе говоря — не жило бы более в своей природе иначе, как будучи ею для других[51].
Бог сотворил человека по своему образу. Вот почему так важно для нас немного лучше узнать структуру Любви. Так как мы неоднократно исходили из любви в человеке для того, чтобы лучше понять Любовь в Боге, теперь это лучшее понимание Любви поможет нам лучше понять смысл нашего сотворения, нашего бытия и нашей жизни. Именно по образу этой Любви и для наделения этой самой Любовью сотворил нас Бог. Следовательно, тайна Святой Троицы содержит вместе с тайной человеческой жизни Сына Божия ключ к нашей собственной тайне.
Через откровение тайны Троицы христиане приобрели разрешение тайны всякого союза с соблюдением различия лиц. То, что наиболее великие святые всех религий были освидетельствованы, исходя из их собственного опыта, — мы теперь понимаем, несмотря на то, как бы фантастическим нам ни казалось, что это не является абсурдным. Общение в существе между различными лицами является мыслимым. Мы можем принимать участие в самом Существе Бога, не исчезая в Нём. Христианское богословие ещё уточнит, в какой мере (с разделением между Сущностью Бога и Его энергией) и по чьему ходатайству (со всем богословием Воплощения). Без сомнения, здесь христианство, ни в чём не отвергая богатство святости и мистики других великих религиозных традиций, может напротив придать им глубинный смысл. Ещё следует для этого остаться полностью верным этому высшему Откровению Любви Божией.
Следовало бы с наибольшей возможностью заботиться о том, чтобы наши формулировки соответствовали ему не только в наших богословских трудах, но даже и особенно на уровне литургии или проповеди для того, чтобы не исказить образ в сердцах верующих. К несчастью, слишком часто, желая указать на различие лиц, мы высказываемся с помощью представления о природе. Собственно наши сравнения почти всегда природного порядка; именно так, когда мы сравниваем святую Троицу: Отца, Сына и Святого Духа, с триадой: духом, умом и мыслью, или с триадой: память, ум и воля и т. д.
Эти знаменитые сравнения могли служить в своё время и на своём месте в эпоху, когда именно понятие личности ещё не было выделено и когда следовало предполагать то, что можно было иметь в одном и том же едином существе определённый порядок различий, не разрушающий единство и простоту. Но все эти сравнения по необходимости ведут к ошибке, так как они выражают различие лиц в терминах природы. Для того чтобы эти сравнения выражали различие лиц, нужно было бы полагать соответствующие им три выражения как действительно различные и несмешиваемые. Но для того, чтобы подчеркнуть единичность божественной природы, мы затем будем вынуждены принять сравнение в противоположном смысле, настаивая на наличии глубокого тождества, которое существует между собственно этими тремя выражениями, как образующим один и тот же единственный дух. Итак те же выражения служат поочерёдно, в зависимости от рассматриваемого аспекта, для выражения единства природы или различия лиц; таким образом они представляются различными, не будучи ими, но продолжая быть, откуда неизбежно возникает впечатление крайней абстракции, очень тонкой и мало убедительной.
Остерегаться ли также таких обычных выражений, как «Дух есть Любовь». Конечно, Дух есть любовь, так как Дух есть Бог и Бог есть любовь. Но Дух не является в большей степени любовью, чем Отец или Сын. Сын и Дух, будучи Богом, не есть что-то другое, чем Отец. Лица между собой или к нам могут иметь отношения, выполняющие различные роли. Но в порядке существа и божественной природы нет ничего, что могло бы сохраняться или «быть» у одного в большей степени, чем у другого.