Одним касанием я передаю обновленные манифесты со своего инфопланшета центральному когитатору. В конечном итоге результаты нашей работы предстанут перед смотрителем Механикус, магосом Гулдом, ответственным за комплекс мануфакторума. Мигающее сообщение указывает, что мы на двадцать семь минут опаздываем с графиком нашей следующей отправки, и что я, как супервайзер, несу за это прямую ответственность.
«Процент ваших еженедельных рационов вычитается. Блаженны те, кто служат Императору телом и душой!..».
– Давай разгрузим эти ящики! – кричу я пилоту «Стража», не обращая внимания на головную боль. – Вы трое, – указываю я на монозадачных сервиторов, стоящих рядом. – Кожухи и нити накаливания на конвейер Гамма-426, плазменные ячейки – на Ро-86 и Дельта-281 для заполнения!
– Принято, – оступаясь, машины синхронно и с грохотом приступают к выполнению своей задачи.
Я глубоко вздыхаю – настолько глубоко, что чувствую, словно бы моя грудь вот-вот лопнет. Все здесь работают восемнадцатичасовые смены, и я не могу вспомнить, когда в последний раз спал больше нескольких часов. Мы работаем на износ, но все еще не можем выполнить нашу дневную норму.
Это все из-за исчезновений.
На этом глупом термине местные сотрудники правоохранительных органов настаивали при ежедневных обходах. Они опрашивали нас о людях, которые пропали без вести или, как получалось чаще всего, были найдены мертвыми, изуродованными или еще что еще похуже.
Исчезновения…
Термин, казалось, подразумевал, что эти люди просто пропали – как моя мама. Правда же была гораздо зловещей. Я чувствовал это.
– Джейсен, я слышал, мы снова отстаем от ежедневной нормы.
Я оборачиваюсь, и вижу Тобина. Тобин. Старый-добрый Тобин. Его впалые глаза налиты кровью, чем сильно напоминают мои. Мы начали работать в мануфакторуме в одном возрасте, и оба были сиротами.
– Мы отстали совсем немного, – лгу я. В самом деле, согласно прогнозам, мы не выполним нашу дневную норму примерно на тридцать два процента, что значительно превышает допустимый порог.
Тобин опять смотрит на меня, и, клянусь Императором, он выглядит скверно. Я могу только представить, как выгляжу сам – я старательно избегал зеркал.
– Как держишься? – спрашивает он.
– Терпимо, – говорю я сквозь зевок. – А ты?
Я слышу тихий стук вдали – несколько рабочих оторвались от разгрузки, но лишь на мгновение. Это все, что мы можем себе позволить.
Тобин вскинул бровь и тихо спросил:
– Да кому ты рассказываешь… Как далеко мы отстали в самом деле?
Я снова проверяю свой инфопланшет и протираю глаза. Я весь день боролся с головной болью, но сейчас она подкашивает мое зрение.
– Нам нужно настоящее чудо, чтобы выполнить норму.
Тобин безрадостно смеется ответ:
– В улье Праксис чудес не бывает.
– Майра рассказала мне о слепом нищем у собора. Ты же знаешь? Гюрин Манск, старый гвардеец?
– Да, а что с ним?
– Похоже, он вновь обрел зрение. Говорил, будто бы ему снился ангел, – я позволил себе слабую улыбку. – Звучит, как настоящее чудо.
Тобин ничего не ответил. Он посмотрел на меня странным взглядом, и, наконец, заговорил:
– Разве ты не слышал?
– Слышал… что?
– Он умер.
Я замер. Слепой гвардеец просил милостыню на углу собора с самого моего детства, и я вижу его каждый день по дороге на мануфакторум. Я продираюсь сквозь размытые пятна воспоминаний, и понимаю, что не могу вспомнить, видел ли я Старого Гюрина последние несколько дней.
– Что случилось? – нерешительно спрашиваю я у Тобина, но что-то в выражении его лица говорит мне, что я не захочу узнать правду.
– Я не видел, что произошло, просто слышал об этом, – медленно говорит Тобин. – Люди говорили, что он носился по улице, выцарапывая свои глаза, и вопил, что кого-то убил. Что-то в таком духе, – мой товарищ осекся, сделав паузу. – А потом бросился под машину.
– Гюрин не был убийцей, – твердо возразил ему я. – Он не был безумцем.
Тобин посмотрел куда-то вдаль.
– Иногда человеку просто следует делать то, что должно, – тихо пробормотал он под нос.
Внезапно земля содрогается. Сильно. Тысячи рабочих сразу же замирают, а вместе с ними и я. Я стою неподвижно, и задаюсь вопросом, что это было – это дрожат мои ноги, или же что-то произошло? Затем я чувствую это новые толчки. Они ощущаются даже через железобетонный настил.
Мое тело содрогается от адреналина.
– Бегите! – кричу я.
Клаксон запоздало начинает выть, и все рабочие, кроме сервиторов, все бросают и стремительно бегут к выходу. Голос магоса Гульда звучит из сервочерепов, роящихся над нашими головами, но никто их не слушает. Мощный взрыв сотрясает фабрику, и ударная волна отбрасывает меня на настил. По моему телу топчутся чьи-то ноги, я слышу, как Тобин что-то кричит. Я затем его голос вытесняет вой пламени. Я чувствую, как стена тепла устремляется прямо ко мне.
Впервые с самого детства я искренне молюсь. Я взываю к Нему от всего своего сердца, разума и души. Я молюсь Императору, потому что не хочу умирать. Я всего лишь хочу снова увидеть своих детей.
Но Император не слышит меня. Возможно, потому что в душе я всегда знал, что Он меня не услышит.
Яростный огонь охватывает меня, ревя так громко, что заглушает крики тысяч людей, сгорающих заживо.
ТРИ
Я проснулся.
Мои глаза открыты. Я сижу за своим кухонным столом… Впрочем, это другой стол, но та же самая кухня. Отличаются и фотографии на стенах. Я спускаюсь со стула, но он куда выше, чем я припоминаю.
Я смотрю на себя, и понимаю, что я маленький мальчик.
На кухне темно, тусклый свет отбрасывает длинные глубокие тени. Муха проносится мимо моей головы, будоража влажный и липкий воздух. Я слышу тихий звук в темноте, шум, похожий на отдаленный шепот.
– П-привет? – едва слышно взываю я к теням.
– Здравствуй, Джейсен – отвечает мне знакомый голос и моя мать выходит в свет люмена.
– М-мама? – заикаясь, спрашиваю я.
Она точно такая же, какой я ее запомнил в ночь, когда мать уехала: с каштановыми волосами и в белом платье.
– Успокойся, Джейсен, – говорит она, тепло улыбаясь.
Я подбегаю к ней на своих маленьких ногах шестилетнего ребенка, обвивая руками ее колени. Она пахнет иначе, не так, как запомнил, но сейчас мне нет до этого дела.
– Мама, – повторяю я снова. Клянусь Императором, как же приятно произносить это слово!
– Мама, я… мне было больно. Я думаю, что я умер.
– Успокойся, Джейсен, – повторяет она. – Не бойся, малыш, ты не мертв.
Я окидываю взглядом знакомые стены – они, точно такие же, какими я запомнил их в детстве.
– Я сплю?
– О, нет. Не спишь.
По моему позвоночнику пробегает дрожь, вызванная нарастающим страхом.
– Ты не моя мать, – медленно говорю я. – Моя мама давно умерла.
– Она не умерла, – слащавым голосом отвечает мне ее копия. – Просто она... в другом месте.
– Что ты такое?
Она улыбается той улыбкой, какая появлялась на лице моей матери в скверные дни.
Дни, после которых у нее появлялись видения.
– Я была послана к тебе Императором.
Я пристально рассматриваю сознание, утверждающую, что она моя мать. Чем сильнее я всматриваюсь, тем сильнее размывается образ, что стоит передо мною. Я вспоминаю витражи местного собора, на которых запечатлены воплощения праведной ярости, что сражают грязные мерзости во имя нашего Императора. Словно бы читая мои мысли, создание передо мной внезапно обретает некий намек на крылья, а вокруг него появляется ореол святого света.
Я говорю с ангелом.
Я падаю на колени и склоняю голову, не в силах сделать хоть что-то большее.
– Святой Ангел… – начинаю лепетать я, понятия не имея о том, что сказать дальше. Я припадаю лбом к полу у его ног, пот же заливает мои глаза, а в ушах стоит шум от толчков прилившей к голове крови.
– Встань, Джейсен, – приказывает моя мама, и я подчиняюсь. – Не бойся меня. Ты находишься здесь по милости Императора.
– Что вы?..
Мама тепло улыбается мне в ответ:
– Я спасла тебя от смерти на мануфактуре.
Это было чудо. Майра была права…
– Я... я не... – я заикаюсь, мои попытки говорить звучат смешно и нелепо. Я даже не могу уверенно сказать, общаюсь ли я сейчас с моей матерью или же воплощением Императора. Я был бы взволнован еще больше, если бы не был так сильно ошеломлен.
– Ты был спасен не просто так, сын мой, – говорит она, положив руку мне на плечо. – Есть цель, которой достичь которой сможешь лишь ты.
– Должно быть, это какая-то ошибка… Я не могу быть… я имею в виду, я не… – я бормочу, а потом замолкаю.
Что? Достойный ли я? Способный? Я, муж, что едва может оставаться трезвым достаточно долго, чтобы стоять на ногах в мануфакторуме и уложить своих детей в постель поздним вечером?..
Мама одаривает меня строгим взглядом:
– Ты считаешь, что Император-на-Троне совершает ошибки?
– Нет! – кричу я. – Я бы никогда! Я лишь... Какой от меня толк Императору? Я не святой, я не храбрый. Я... сломленный.
– Это из-за твоей матери, – мягко говорит Ангел.
– Да, – едва слышно бормочу я. – Из-за тебя.
– Твои молитвы Императору не остались незамеченными, – отвечает Ангел, обнадеживающе кивая. – Ни одна. Он знает о твоих страданиях, ибо видит все с вершины Золотого Трона.
Тошнота пронзает мои внутренности, заставляя меня дрожать пуще прежнего.
– Что... Что я должен сделать?..
Мать широко и ласково улыбается. Слишком широко…
– Этот мир обречен, Джейсен.
– Что ты имеешь в виду? – я не могу сдержать дрожь после ее слов.
– Я покажу тебе.
Ангел протягивает руку. Она делает это столь быстро, что я едва успеваю подготовиться. Она касается моего лба, и агония, словно металлический шип, пронзает мой череп, затем наполняя все мое тело.
И тогда я вижу.