Я вижу, как Праксис пылает в живом огне, что не дает света. Я вижу тени с лицами чудовищ, скользящих сквозь тьму. Они пожирают умирающий мир-улей, и я вижу, как мужчины и женщины бегут и вопят, разрывая кожу на своих телах. Я вижу кровь невинных, что рекой льется на улицах, когда небо из голубого становится цвета запекшейся жизненной влаги. Я вижу, как безумные калечат свои тела, в то время как жуткие монстры возвеличивают их увечья. Я вижу трупы детей, сложенные в курганы гниющей плоти, которые закрывают собою солнце.
Я вижу, как Майра рыдает в агонии пред лицом покрытого кровью кошмара, что пожирает ее надежду, и Маркуса с Арденом, что вырывают свои глаза из глазниц, чтобы не видеть кошмара вокруг.
Я вижу…
Я вижу…
Софья…
Видение заканчивается. Я вдыхаю воздух, наполненный миазмами гнили, словно тонущий человек.
– Император! – я задыхаюсь. Мое горло горит, словно бы я проглотил яд. Я сгибаюсь пополам, и рвота изливается на пол.
– Что… что это было?.. – тихо шепчу я.
– То судьба, что ожидает сей мир и каждую душу в нем, – голос Ангела меняется. Он говорит тоном, какой моя использовался, чтобы подчеркнуть, как серьезно я должен отнестись к услышанному. – Ты должен это предотвратить.
Я не могу закрыть глаза. Даже когда я моргаю, я вижу отголоски увиденного мною ужаса, который словно бы отпечатался на моих веках.
– Но как… как я могу это остановить? – задыхаясь спрашиваю я. – Я – никто.
– Как и многие из святых Императора. Божественное может выбрать своим сосудом любого, и нет разницы, насколько низко его положение. Но сначала... – Ангел делает паузу, – ты должен доказать свою преданность Императору.
– Мою преданность?!
Силуэт Ангела кажется размытым в свете люмена.
– Император услышал твои молитвы, Джейсен Герц. Но ему также известно о твоем неверии, твоем невежестве и грехах. Сила, что спасет этот мир и твою семью, не может обитать в разбитом сосуде.
Я крепко цепляюсь за ногу моей матери, не в силах думать ни о чем, кроме видения.
– Я все сделаю! Я сделаю что угодно!
– Принеси мне сердце ребенка, которого ты любишь больше всего.
Я замер, и весь мир замер вместе со мной. Слова Ангела словно бы окатывают меня ледяной водой. Его силуэт вновь размывается, когда дом моего детства возвращается в поле моего зрения.
– Нет.
Лицо моей матери нахмурилось. Также она делала, когда начала опять слышать голоса в своей голове. Неожиданно в мои уши бьет резонирующее рычание, что раздается словно бы отовсюду.
– Ты отказываешься? – говорит она со зловещей улыбкой.
Я отшатываюсь от нее в сторону. Мои глаза горят из-за слез.
– Я не могу! Ты... Ты просишь меня...
– Император знает, чего он просит, – суровым тоном говорит Ангел. – Или ты считаешь, будто бы ты первый человек, который должен сделать столь сложный выбор? Разве ты не думаешь, что Он чувствовал то же самое, что и ты, когда жертвовал Своими сыновьями, дабы помешать тьме поглотить галактику?
Из моих глаз хлынули слезы.
– Почему сердце? – выпалил я.
Почему не глаза, не язык или губы?..
– Это не имеет никакого значения! – кричу я, так громко, что горло сжимают судороги. – Я не убью свою дочь!
– Выбор за тобой, – мрачно говорит моя мать. – Я всего лишь посланник. Ты либо примешь испытание Императора и очистишь свой дух кровью дочери, либо узришь как умирает твой мир и твоя семья. Ты можешь поразмышлять об этом до утра… но не более.
Слабый свет лампы вспыхивает и исчезает. Кухня погружается во мрак, и Ангел уходит обратно во тьму. Остаются лишь два светящихся глаза, рассматривающих меня, а затем все исчезает.
***
Я открываю глаза. Я очнулся.
Горелая плоть и вырванные кишки…
Я жив. Пахнет мазью и антисептиком.
Я должен быть мертв…
Крики и вопли зверей…
Где я?
Я вижу вокруг полный хаос: люди, облаченные в стерильную форму крыла Медикэ, укладывали на кровати почерневшие куски дымящейся плоти, в которых с трудом можно было признать человеческое происхождение. Раненые тихо шептали молитвы Императору, умоляя о смерти. Трупы устилали собой пол, а одеял, чтобы укрыть их все не хватало. Сестры Госпитальеры и медицинские работники отчаянно боролись за жизни умирающих, мечась между ними и трупами. Священники, исповедники и аколиты тоже здесь были, оказывая посильную помощь: едва слышимый в жуткой какофонии треск лазерного пистолета даровал кому-то Мир Императора.
Это все напоминало мне о моем жутком видении.
В этом хаосе я увидел силовиков, напоминающих мне зловещие острова среди беспокойного моря. Они облачены в черную броню, отливающую глянцем панцирную броню и эбенового оттенка форму – это явно были не простые солдаты. Они спокойно проходят сквозь творящееся здесь безумие, а их лица скрыты за сверкающими масками дыхательных аппаратов. Всем своим видом они излучают угрозу, когда двигаются по помещению, хватая выживших и утаскивая их в неизвестность.
Я вижу, как они останавливаются, чтобы допросить взволнованную сестру. Она поворачивается, указывая в сторону моей кровати.
О, нет...
Прежде чем я вообще успеваю подумать или отреагировать, на меня наваливаются силовики. Через несколько мгновений я оказываюсь полностью окружен и зажат между их мускулистых тел и зловещих черных шлемов. Меня грубо хватают руки в перчатках.
– Ты пойдешь со мной, – рычит командир силовиков, отчего стынет кровь в моих жилах.
– Я… я могу, – заикаюсь я. – Я попал в аварию, мне больно…
Я не вижу лица силовика, но каким-то образом понимаю, что взгляд, сокрытый под его маской, можно совершенно точно назвать странным. Тогда я решаюсь осмотреть свое тело, и понимаю, что на мне нет и царапины.
Как и во сне.
Силовики заталкивают меня в импровизированную комнату для допросов – должно быть, это была кладовая. Здесь пахнет антисептиком и машинной смазкой. Двое из них охраняют дверь, но их шоковые дубинки деактивированы. В замкнутом пространстве я слышу их тяжелое дыхание, и лишь тогда понимаю истину, которая меня поражает.
Они боятся.
Сержант указывает на стул в центре комнаты:
– Сядь, – приказывает он, и я подчиняюсь.
Устало вздохнув, законник снимает свой шлем. Лицо под ним не менее суровое и пугающее: серое, покрытое шрамами, с пронзительными глазами под морщинистым лбом. Он стоит напротив меня, и смотрит так пристально, что я начинаю обильно потеть от беспокойства.
Наконец он моргает, садится на свой стул и берет инфопланшет.
– Джейсен Герц, – задумчиво говорит он, прокручивая данные в своем устройстве. – А ты везунчик.
Везунчик? Мне так кажется. В комнате душно и жарко. Все это напоминает нелепый сон.
– Что случилось? – робко спросил я.
– Плазменный генератор подуровня дал критический сбой, – отвечает он сдержанным тоном. – Мануфакторум полностью разрушен.
– Император… – шепчу я.
Мой отец работал там всю свою жизнь. Я провел в этом здании времени больше, чем где-либо еще. А теперь мануфакторума нет…
– Сколько?..
Сержант удивленно приподнимает бровь.
– Погибших? Сложно сказать. Сервиторы будут прочесывать обломки в течение нескольких недель, но с учетом пожара даже по самым нашим оптимистичным прогнозам счет идет на десятки тысяч.
Я пытаюсь придумать, что сказать. У меня нет слов, чтобы выразить шок и ужас, но мне ничего не приходит в голову.
– А потом – ты, – ледяным низким голосом прорычал он. В этот момент я понимал, что ему явно доводилось убивать людей.
– Что вы имеете в виду?..
Силовик пожимает плечами, но в этом жесте нет ничего невинного. Он выглядит механическим, словно бы он его репетировал.
– Заводская электростанция и почти все в радиусе мили превращаются в пыль. А тебя мы находим без единой царапины… – он наклоняется вперед, опершись локтем на колено. Он напоминает мне сервитора, что пытается казаться живым человеком. – Теперь-то ты понимаешь, почему ты мне любопытен?
Я борюсь с желанием поерзать на стуле, но вдруг остро осознаю, что сзади меня стоят силовики. Я слышу, скрипят их кожаные перчатки, когда они сжимают руки вокруг дубинок. Мимо с жужжанием пролетает муха, и чувствую острый запах пота.
А еще здесь есть запах серы.
– На что вы намекаете?
– У тебя была тяжелая жизнь, Джейсен Герц, – говорит сержант голосом, который, вероятно, кажется ему дружелюбным. Он снова смотрит на свой инфопланшет. – Мать - Линн Герц. Подозреваемая, псайкер. Убила отца, Корбина Герца, а затем исчезла. Сын, Джейсен Герц… отправлен занять место отца на мануфакторуме по исполнению тринадцать лет по терранскому стандарту…
– Моего отца не убивали, – перебиваю я силовика.
Сержант опять вскинул бровь:
– Прошу прощения?
– Моя мама не убивала моего отца, – медленно и сердито повторяю я сказанное. – Он покончил жизнь самоубийством, и той ночью она ушла.
Силовик смотрит в свой планшет. Я вижу, как дергается его бровь, когда он внимательно изучает данные.
– Что, если это то, что ты помнишь…
– А моя мама не была псайкером! – горячо добавляю я.
Сержант бросает на меня долгий, пустой взгляд. Он думает о чем-то серьезном, но я не могу понять, о чем именно.
– Действительно, – наконец говорит он.
Что-то в его голосе заставляет меня нервничать, хотя я и знаю, что он не прав.
– Откуда вы все это знаете?
– Я - санкционированный следователь. Мои полномочия исходят от самого планетарного губернатора планеты. Неужели ты думаешь, что есть хоть что-то в моем округе, о чем я не знаю?
От его слов я чувствую тошноту. Дрожь словно бы пускает ледяные когти в мои внутренности.
– Моя мать сошла с ума. Мой отец покончил с собой из-за этого, – тихо говорю я. – Но это не делает меня преступником.
Льдисто-голубые глаза сержанта расширяются.
– Подобные вещи… особенно в юном возрасте… Как это сильно это может повлиять на человека? – задумчиво говорит он. – Это может заставить тебя сломаться. Или, быть может, взорвать старую мануфактуру.