— Да-а? — поддерживая разговор, удивился Антон. — У нас тоже такую не делают… И вдруг в его голове забрезжила мысль. Хоть он и не был коммерсантом, но понимал, раз есть выпивка, значит, она что-то стоит. Спиртное тоже валюта. Он повернулся к разрумянившейся от похвалы хозяина женщине и, подняв кружку, произнес: — За твое здоровье, Франси. — Несколькими глотками выпил до дна, закусил разваренным мясом. Посмотрел, обо что вытереть руки, и вытер о все то же полотенце. А Флапий вытирал руки о свой жилет и волосы. Правда, предварительно тщательно облизав пальцы.
— А много у вас такой настойки? — спросил Антон.
— Пять полных бочек. Три года выдержки, — гордо произнесла женщина.
— Пять бочек? — задумчиво повторил Антон. А бочки большие?
— Каждая на двадцать галонов.
— Галонов… — повторил Антон, силясь понять, что это за мера. — А здесь галон какой? — нашелся он.
— Как и везде, — ответил Флапий, продолжая отправлять в рот куски мяса. Он не знал, чего от него хочет хозяин, и не удосужился объяснить известные всем вещи. Как говорил он: «Это и так все знают».
— А сколько может стоить такая бочка настойки? — не отставал Антон.
— Не меньше семи таланов серебра, — решительно заявила Франси.
— А если мы настойку продадим, у нас появятся деньги, ведь так? Тридцать пять галонов — это много или мало?
— Это пять с половиной империалов, — ответил Флапий, растерявший свою невозмутимость. — Но зачем продавать?
— Как-то надо хозяйство налаживать… с чего-то начинать. А на все нужны деньги. — И, чувствуя скрытое сопротивление этой парочки его новой идее, подумав, произнес: — Вот если продать эту настойку и купить на эти деньги то, из чего она делается, можно будет расширить дело и заработать. А от этой продажи полимпериала я отдам Франси.
— Полимпериала! — брови Флапия взметнулись вверх. — Это слишком щедро, милорд…
— Молчи, телега старая! — оборвала его жена. — Милорд дело говорит. Вы со старым милордом все растранжирили. Я знаю, кому можно продать настойку. Я с вами поеду, распорядись завтра поутру запрячь пару телег. Может, и больше выгадаем.
— Франси! А почему ты, обладая таким даром, как умение делать настойку и торговать, сидишь в кухарках? — Антону после второй кружки стало легче. Спаниель уютно улегся у его ног. Печаль разлуки с родиной отступила, и новые заботы стали захватывать его все больше и больше.
— А кому мои таланты тут нужны, милорд? Всем только дай пожрать и все. Вот и стала кухаркой… как Роза померла. Меня, когда замуж выдавали, думали, за человека…
— Франси! — воскликнул Флапий слегка заплетающимся языком. — Не распускай… Ик… Ой. Язык.
— Ну, я наелся. Спасибо, — произнес Антон. — Хочу помыть ноги и лечь спать. И это. Может, от отца неношеная обувь осталась. Эта уж больно вонюча.
— Флапий проводит вас, милорд, в вашу спальню. Я таз с водой принесу и батильоны. Еще вам одежда другая нужна… Я что-нибудь подыщу.
— Но только не такие стремные штаны, как на отце, — зевая, ответил Антон. Он поднялся, следом вскочил спаниель, завилял хвостиком.
— Пошли, Патрон, спать, — позвал он собаку. — Утро вечера мудренее.
Пес, выражая полное согласие со словами нового хозяина и принимая свою новую кличку, побежал рядом.
Антон придумал собаке кличку — первое, что пришло в голову. Как звали пса раньше, он представления не имел, а угадывать не было желания.
В спальне стояла большая деревянная кровать, на которой облаком возвышалась перина. На стене висел такой же светящийся кристалл.
— Ноги сами обмывать будете, или я это сделаю? — совершенно невозмутимо спросил Флапий.
— Сам. Ты лучше скажи, что это за светильник такой и как его потушить? — Антон кивком показал на кристалл.
— А зачем его тушить? Он сам погаснет. К полуночи. Эти фонарики днем запасают свет, в темноте отдают. Давно висят. Еще до вашего отца и деда появились тут. Конечно, не так светят, как раньше… Сейчас такие уже не делают. Зато масло экономят, и не надо по ночам свечи жечь. Ну, вы оставайтесь, милорд, а я пошел. Завтра поутру поедем, значит… — Он зевнул, прикрыв рот ладошкой, и вышел.
Вскоре с тазом и полотенцем появилась его жена. Поставила у кровати таз. Разогнулась и спокойно произнесла:
— Если по нужде приспичит, то бадья под кроватью. Туда и по серьезному можно сходить. Отдыхайте, милорд.
Антон подождал, когда женщина выйдет, и стал раздеваться. Вымыл ноги с желтой травой. В этой воде постирал носки. Огляделся, где их повесить и, не найдя ничего, пристроил на креплении светильника. На пятках дошел до кровати и лег. Патрон уже вовсю хозяйничал, утопая в пуху и пытаясь найти удобное место, он возился, терся и фыркал.
Уснул Антон почти мгновенно. Не успела голова коснуться подушки, а он уже забылся, впав в тяжелую душную дремоту. А затем Антон оказался в комнате профессора. Странное дело. Он висел в комнате под потолком без всякой опоры и смотрел сверху на испуганного и изумленного Панченко. На полу лежал профессор с копьем в груди и счастливо улыбался. Кошка в клетке непрерывно мяукала. А участковый стоял как вкопанный и силился что-то сказать, но не мог. Бестолково помахав руками, он немного пришел в себя и заорал во все горло:
— Стажер! Сашка! Ты где?
Обрадованный тем, что сумел вернуться, Антон попробовал закричать, но из его горла не вырывалось ни звука. Он хотел спуститься, но и это сделать не мог.
Панченко трясущимися руками достал мобильный телефон и стал перелистывать пальцем номера. Нашел нужный ему и вновь заорал:
— Миша! У нас труп. Убийство. Кто? Да тот самый чокнутый профессор. Лежит у себя дома на полу, проткнутый копьем. Да. Говорю же, настоящим копьем, и стажера нигде нет. А труп свежий. Кровищи под ним натекло море. Ага, жду. — Панченко убрал телефон, посмотрел на потолок, где висел Антон, и, не замечая его, стал креститься.
— Ох ты ж, беда какая! Сашка, где же ты? Кто тут был? За кошек и собаку человека прибили…
На Антона села муха и больно укусила в щеку. Он махнул рукой, отгоняя ее, и промахнулся, а следом за одной мухой на него налетела стая. Стажер стал размахивать руками, отгоняя мух, и неожиданно проснулся. От увиденного он подскочил. Вся серо-белая перина была усеяна маленькими жучками. Они ползали по его телу и больно кусали.
«Клопы!» — вспомнил Антон, что это за насекомые. Только невероятно большие. И, вскочив с кровати, босиком бросился прочь из комнаты. Не останавливаясь, выскочил на двор и там огляделся. На темном небе светились звезды. Такая же Луна, как и на Земле, была наполовину скрыта за облаками. Было тепло. Он успокоился. Сонливость прошла. Антон уселся на ступеньки крыльца и обнял прибежавшего спаниеля. Он просто бездумно сидел и смотрел на темную махину горы, откуда приехал вместе со старым слугой и куда, скорее всего, он вернется, чтобы умереть… если его до этого не сожрут клопы или не убьет инфекция.
Патрон стал вырываться и зарычал. Антон посмотрел по сторонам и увидел низкую фигуру, идущую к нему.
— Не спится, ваша милость? — спросил шер. И, не спрашивая разрешения, сел рядом. — Мне тоже. Все о Робарте вспоминаю…
— Там клопы, — пожаловался Антон.
— И что, вы их никогда не видели? — усмехнулся Торвал.
— Видел, но жить с ними не хочу. Они кусаются.
— Да-а… Издалека же вы прибыли, хозяин. Первого человека в своей жизни вижу, кого донимают клопы. Люди с ними сроднились. Уже не замечают. Но я вижу, что не только это вас беспокоит. По дому скучаете?
— Скучаю, Торвал.
— И нет возможности вернуться?
— Нет. Так сложились обстоятельства.
— Понимаю. Обстоятельства зачастую бывают выше человеческих сил, да и шеровых тоже. Не один вы попали под такие обстоятельства. Мы с Эрзаем тоже не можем вернуться домой. Да и отец ваш тоже что-то говорил об обстоятельствах…
Антон, немного успокоенный словами шера, улыбнулся. Шер до странности непропорциональный, несоразмерно широкий и добродушный ему как-то сразу понравился.
— Торвал, а ты выпить хочешь? — спросил он.
— Выпить? Какой же шер откажется от доброй выпивки? А у вас есть?
— Есть у Франси.
— О-о! Тогда это пустая затея.
— Как это?
— А вот так. Это не женщина, это кремень или холодно кованая бронза, у нее что-то выпросить — это… ну я не знаю… Скорее орел отдаст свою добычу, чем Франси свой самогон.
Антон затрясся в беззвучном смехе. Ее муж и за человека не считает, а могучий шер ее побаивается.
— А мы украдем, — заговорщически подмигнул Антон. — Они с мужем уже спят. А я знаю, где стоит графинчик.
— А пошли, ваша милость. Вас-то она точно не убьет.
Антон шел босиком и от этих слов даже споткнулся.
— А что, она может?
— Франси-то? Эта мо-ожет. Она зарубила грабителя, который залез на ее кухню… Топором, которым разделывала мясо.
— Не мудрено, что тут грабители ходят. Вон ворота нараспашку.
— А че их закрывать, ежели стражи нет.
— А разбойники, или наемники вернутся, тогда что?
— Здесь, ваша милость, так далеко не думают. Живут сегодняшним днем. Антон вновь споткнулся, на этот раз о спаниеля. Тот вертелся под ногами, выпрашивая подачку. Антон открыл дверку комода у очага и замер от громкого скрипа давно не смазанных петель. С опаской оглянулся. В полумраке столовой все было тихо. Он успокоился и повернулся к комоду. Одной рукой взял графин, другой тарелку с холодным мясом. Предплечьем закрыл дверку, вновь огласив помещение скрипом. Хотел уже повернуться, как громкий окрик: «Стоять, где стоите!» заставил сердце Антона ухнуть вниз и бешено заколотиться.
— Ну всё, пропали! — неожиданно тонким голом пропищал шер и постарался скрыться за Антоном.
Новый владетель повернулся и с облегчением увидел Франси. Женщина стояла в ночной рубашке до пят, с платком на плечах и топором в руках. Антон сначала по земному поднял руки, сдаваясь, но затем опустил их и укоризненно произнес:
— Франси, если ты будешь так неожиданно подкрадываться, то в следующий раз будешь обмывать уже меня. Что ты тут делаешь?